Прочь из моей головы - Софья Валерьевна Ролдугина
Видимо, взгляд у меня был странный, потому что Тильда сглотнула и, кажется, подавила секундный порыв отодвинуться. Хотя мне это наверняка померещилось – не могла же грозная чародейка опасаться обычного человека…
– Восстанавливает баланс, – ответила она осторожно. И сделала невероятное по степени прозорливости предположение: – Вы что, поругались, что ли? Он к тебе подкатил, ты его отшила, и теперь он лечит израненное самолюбие?
Откровенно признаться, я опасалась, что именно так ситуация и выглядит с его точки зрения, потому соврала с чистой совестью:
– Нет, просто Йен занят всё время, а я скучаю. Он не говорил, когда закончит?
– Вроде нет, – пожала Тильда плечами.
Я обернулась к Салли за уточнением, и та отрицательно мотнула головой.
Что ж, тогда выход один – подкараулить этого мастера уклонения прямо у того зала, где он медитирует. И желательно лечь поперёк дверей, вдруг у него всё же не хватит наглости просто переступить меня и пойти дальше.
Словом, настроившись на долгое ожидание, я уселась прямо на полу, вытянув ноги через проход, и уткнулась в увесистый детектив с незнакомой фамилией на корешке, благо интеллектуальной пищей мы были обеспечены столь же щедро, сколь и обычной. Хотя вряд ли, конечно, Йен думал, что его предусмотрительность и заботливость обернутся против него же… Роман оказался весьма увлекательным, страницы шелестели, время летело незаметно, но главный герой моей собственной истории появляться не спешил. Иногда мне мерещились поползновения розового тумана из-под двери, который исчезал даже от пристального взгляда. Где-то на середине книги я заподозрила, что меня уже обвели вокруг пальца, но потом вдруг ощутила внезапный прилив сонливости – явно искусственного происхождения – и возликовала.
– Трус, – пробормотала я вяло. И, усилием воли разогнав дремоту, прибавила: – Йен, надо поговорить. Сейчас.
На несколько мучительных мгновений сонный морок стал практически необоримым, но потом исчез без следа. На контрасте меня аж подбросило. Сердце заколотилось, точно от фирменного двойного эспрессо с шоколадом в «Норе».
Йен стоял в дверях и смотрел на меня сверху вниз – весь в чёрном, от водолазки до носков, точно одежду ему пришлось добывать в недрах моего гардероба. Жар чувствовался даже на расстоянии, и я оробела, вспомнив прошлую ночь, но быстро взяла себя в руки и кое-как встала. С учётом нашей разницы в росте грозно глядеть в глаза как-то не получалось, поэтому для усиления эффекта пришлось нахмуриться и засопеть. Подозреваю, что со стороны это смотрелось скорее забавно, чем страшно, однако Йена проняло.
– Проходи, – вздохнул он и посторонился. Я быстро прошмыгнула в помещение, пока он не передумал. – Кстати, замечу, ни к кому конкретно не обращаясь: подслушивать нехорошо. Хотя бы потому, что существует множество охранных чар, которые весьма безжалостны к любопытным ушам.
Со стороны лестницы после этого высказывания донеслось фырканье и торопливые шаги. Почти неразличимые, впрочем – возможно, всего лишь плод слишком буйного воображения, к тому же прислушаться толком не удалось: Йен быстро запер дверь, отсекая лишние звуки.
Мы очутились наедине.
Никакой мебели в зале не было, что только добавляло неловкости – ни присесть, ни спрятаться, если уж совсем припрёт. Только круг посередине пола слабо светился, как в убежище у Хорхе, и возвышался над паркетом сантиметров на пятнадцать, из-за чего вообще создавалось впечатление, что места здесь мало, шагнуть некуда. Йен, впрочем, и не спешил отходить от порога, подпирая косяк плечом. Некоторое время мы пялились друг на друга, а потом я протараторила почти скороговоркой, чтобы не передумать в процессе:
– Пожалуйста-прости-виновата!
Он, кажется, перепугался больше, чем когда-либо до сих пор – как-то неловко схватил меня за руки, сжал, словно я убежать пыталась, и выпалил:
– Нет-нет-нет, солнышко, это ты меня прости, я должен был это сказать! – У него вырвался нервный смешок. – Но, похоже, слишком подбирал слова. Надеюсь, извинения ещё актуальны?
Вообще-то гармонично складывать слова в предложения – моя основная работа, я себе этим на хлеб зарабатываю. Навык с ходу подбирать остроумный ответ давно перешёл в разряд условных рефлексов и проявлялся даже в тех ситуациях, когда лучше было бы промолчать… Сейчас же наоборот – я умом понимала, что нужно что-то придумать, сообразить, как разрядить обстановку и сгладить неловкость, но в голове, как назло, стало восхитительно пусто. Все ощущения, кажется, сосредоточились в руках, точнее, в запястьях, которые Йен осторожно поглаживал кончиками пальцев, не отрывая от меня тревожного взгляда.
Вот это сочетание тепла сильных, немного жёстких ладоней и сияющих светлых глаз крышу сносило напрочь.
– М-м… Йен… – проблеяла я, как овца, и, собрав силу воли воедино, сделала разумное предложение: – Присядем и поговорим?
– М-м… – эхом откликнулся он, медленно склоняясь ко мне, но вдруг моргнул и отстранился. – Да, лучше присесть, ты права.
С первого раза у него получилась почему-то кровать – широченная такая, застеленная простынями цвета старого вина. Он чертыхнулся, потёр виски и развеял её одним резким жестом, а следом материализовал два чудовищно неудобных стула, жёстких, как бетонные блоки, и таких же холодных. Мы уселись на расстоянии в полдюжины шагов друг от друга, помолчали по-идиотски – мне на ум по-прежнему не приходило ничего толкового… Но только я готова была плюнуть на всё и сказать – забудь, и нечего забивать себе голову, как Йен внезапно вдохнул поглубже, расправил плечи и очень серьёзно сказал, сцепив пальцы куполом:
– Сразу хочу прояснить одну вещь. Я никогда и никого не принуждал к близости – ни чарами, ни как-то иначе. И то, что произошло…
– Так, стоп, – перебила его я, стараясь не вспоминать в деталях, что именно «произошло», точнее, не произошло. – Это ерунда. Свобода воли у меня по большому счёту никуда не делась, ты сам был пьян в драбадан и, что важнее, остановился после первой же… ну, ладно, примерно после третьей просьбы. Очень благородно с твоей стороны, особенно если учесть, что ты до сих пор, похоже, не понял, почему я попросила остановиться.
– Ты меня не хотела?
Мне понадобилось, наверное, полминуты, чтобы осознать смысл этих слов и сопоставить их, собственно, с самим Йеном – с двумя метрами чистого совершенства, в данный момент запакованного в довольно тонкую чёрную ткань.
В горле пересохло; целоваться хотелось так сильно, что в губах начал отдаваться пульс, а волосы на затылке словно дыбом встали.
– Нет,
