Эдди Шах - Оборотни
— Извиняюсь, что заставил вас так долго ждать, — сказал он, даже не пытаясь изобразить искренность извинения. — Пресса… Как собака, ожидающая кость. Теперь наконец эти газетные шавки ушли.
— Что же она сказала?
— Очень мало. Но прежде всего то, что она не причастна к убийству в Нордхаузене. И не причастен к нему, по ее словам, и этот англичанин.
— И ничего больше?
— Сказала, что работает на вас и потому отчитается только перед вами.
— Пять часов для того, чтобы выяснить это? Господи, вы что ж, не могли вызвать нас пораньше?
Гербхарт испытывал давление своего начальства в отношении немедленной передачи этого дела американцам. Но он сопротивлялся, желая самолично разобраться во всей этой истории. В конце концов, добыча-то его.
— Были трудности с прессой и все такое. — Он бы, конечно, не уступил, но его босс просто поддался давлению и приказал вызвать американцев. — Эти двое нашли тело Гуденаха и пришли в ужас. Они же знали его еще с Америки, и он обещал им показать в горах старые ракетные установки, оставшиеся со времен войны. Поэтому-то они и оказались здесь. И они отправились в Дрезден. Остановившись в отеле, они увидели в газетах свои фотографии. Мы проверили это, она сказала правду. Дальше они направились в Берлин, но на них якобы напали какие-то безумные осты.
— Осты? — переспросил Хилсмэн.
— Восточные немцы. Их ограбили и заперли в каком-то доме. Где, она не знает. Им удалось улизнуть, и их подвезли сюда. Они направлялись в американское и английское посольства. Если верить ей, они не знали, что машина ворованная. Но полиция их остановила именно по этой причине.
— И это все? — перебил ЗДР.
— У нас есть полный протокол, который вы можете прочитать.
— Позже. Теперь я хочу ее повидать.
— Конечно. Я пойду с…
— Один. Как вас и проинструктировали.
Гербхарт пожал плечами, затем встал. ЗДР последовал за ним, а Хилсмэн остался там, где сидел. В его компетенцию это не входило. Здесь началась сфера деятельности ЦРУ.
— Вас ожидают большие неприятности, — сказал ЗДР Билли, после того как он предъявил ей в комнате для допросов свое удостоверение. — Вы очень плохо выглядите.
— Я хочу чего-нибудь поесть, — сказала она.
— Позже.
— Сейчас, черт возьми, сейчас. Я не ела почти два дня. Вы же не хотите разговаривать с трупом?
— Почему же вы не попросили копов?
— Просила. Этим мужланам легче всего унизить женщину.
— О’кей. О’кей. — Он подошел к двери и позвал Гербхарта. Когда они договорились о сандвичах, он снова закрыл дверь и тщательно осмотрел комнату на предмет наличия подслушивающих аппаратов. Удостоверившись, что их там не было, он пододвинул стул и сел за стол напротив Билли. — Теперь расскажите мне, что случилось. Все после Нового Орлеана.
Единственный раз ее прервал стук в дверь, когда полицейский принес немного черствого хлеба, сандвичи с сыром и фляжку кофе. Билли, слишком голодная, чтобы привередничать, жадно съела все, что было на тарелке. ЗДР налил из фляжки две чашки и ждал, когда она кончит есть. Она продолжила свой отчет за кофе. ЗДР не перебивал ее, внимательно слушал и время от времени делал заметки в своем блокноте. Прошел почти час, прежде чем он сам заговорил.
— Вы этому англичанину верите? — был его первый вопрос.
— Да, — ответила она. Билли не рассказала ЗДР об их интимных отношениях и, разумеется, не собиралась этого делать. Откуда ей было знать, что в полицейском отчете, которым располагал цэрэушник, специально отмечалась нетронутость постели в ее номере в «Куротеле».
— Не находите ли вы все это странным? Я говорю о ваших перемещениях с англичанином. Совместные наблюдения за этим парнем, Фруктовым Соком, в Новом Орлеане. Затем на длинном пути сюда.
— Нет, не нахожу. Поскольку хорошо понимаю этого человека.
— Но вы же не знаете, не ввел ли он вас в заблуждение.
— Не ввел.
— Почему вы так уверены?
— Потому что уверена.
— Между вами было что-нибудь интимное?
— Нет, — слишком поспешно ответила она.
ЗДР не стал углубляться в этот вопрос.
— И вы думаете, что они собираются что-то попробовать завтра? В Рейхстаге?
— Все указывает на это.
— Может быть. А он, вы считаете, отправился туда?
— Зная его — да.
— О’кей. Давайте просмотрим все это еще раз. Но теперь с остановками для вопросов.
Прошел еще час, прежде чем они кончили. ЗДР вышел от нее, нашел Гербхарта и попросил устроить для Билли номер в отеле с полицейской охраной.
— Она говорит, что хотела бы получить что-нибудь из одежды, — добавил он.
— Какого рода одежду? — спросил полицейский начальник.
— Не знаю. Джинсы, все такое. Просто чистую одежду.
Вернувшись к Билли, он сказал:
— Ночь вы проведете в отеле.
— Я хочу завтра быть в Рейхстаге, — сказала она.
— Посмотрим. Полиция еще не закончила свои дела с вами.
— Вас что-нибудь еще интересует?
— Ничего. С полицией говорите в прежнем тоне. Но ни слова о том, что вы рассказали мне. Ни один человек знать об этом не должен. Все, что касается вас, останется между нами. Понятно?
— Хорошо. — Она сознавала, что должна следовать его инструкции. Меньше всего он хотел, чтобы как-то изменились его планы.
Хилсмэн все еще поджидал ЗДР, когда он вернулся в приемную.
— Что же она говорит? — спросил он.
— Все то, что говорила полиции, — сказал ЗДР. Затем он пересказал Хилсмэну ее версию о событиях в Новом Орлеане и об их перелете в Европу. Но он и словом не обмолвился о Рейхстаге.
— А что же с англичанином?
— Ну что с ним? Покажется, вероятно, в английском посольстве.
— Он вооружен.
— Кто сказал?
— Гербхарт. Они нашли полицейскую машину. Из багажника пропали два револьвера. Один из копов работает еще на стрельбище. Он собирался туда после своего дежурства.
— Я этого не знал.
— Его гражданская одежда тоже пропала.
— Где же они нашли…
— В западном конце Тиргартена. Копы пропустили его через возведенное для безопасности ограждение. Он запарковался в миле от Рейхстага. В той одежде ему будет легко смешаться с толпой. Если только он намерен завтра появиться там.
— Тогда мы арестуем его. А если он схватится за свое оружие… Разрази меня гром, мы не можем допустить такой возможности. Полагаю, что нам просто придется убрать его.
Площадь Республики
Тиргартен
Берлин
Толпа начала собираться с раннего утра, и почти за два часа около четверти миллиона людей заполнило площадь. По всей площади ночью были расставлены специальные перегородки, а на соседней дороге выстроились полицейские машины, включая оснащенные техникой фургоны по контролю за беспорядками. Ночью прошел неожиданный снегопад, и ранним утром снегоуборочные машины смели четырехсантиметровый белый покров в более глубокие сугробы на обочинах улиц.
Сама площадь, огромное открытое место, простиралась до монументального здания Рейхстага. В центре его находилась гигантская арка, поддерживаемая шестью колоннами, равновеликими высоте здания. Высеченная на арке надпись «DEM DEUTSCHEN VOLKE»[5] была символом единого народа. По четырем углам здания высились четыре больших башни, олицетворяющие те немецкие государства, которые образовали нынешнюю нацию: Вюртенберг, Баварию, Саксонию и Пруссию.
Но символика здания, важная для журналистов и телевизионных камер, многими из толпы совершенно не воспринималась. Как и при любом крупном людском сборище, здесь присутствовали представители многих взаимоисключающих фракций, враждебных друг другу.
Все это представлял себе Эдем, когда, смешавшись с толпой, он неуклонно продвигался в крутом человеческом месиве к передней части площади. Большинство людей собралось там, чтобы провести выходной день и соприкоснуться с историей их любимого Берлина. Но среди этого большинства имелось и немалое количество радикалов и активистов, отстаивающих свои собственные политические идеи и программы. Некоторые из них были совершенно безвредными; «зеленые» и некоторые другие группировки, которые хотели бы спасти землю с помощью осуществления своих постепенных реформ и проектов. Но другие, под знаменами национализма и революционной справедливости, собирались силой отстаивать свои экстремистские взгляды во имя того идеального курса, в который они верили. Он чувствовал, что попахивает бедой, и знал, что водометы и полицейские дубинки будут использованы еще до того, как кончится день.
Добро пожаловать в демократию, Маркус. Посмотри-ка на свободу, которую они готовы принести, в жертву и уничтожить во имя своей собственной разновидности свободы.
Он старался держать голову вниз, быть как можно незаметней, понимая, что в толпу замешаются переодетые полицейские и другие сотрудники органов безопасности. Армейское обмундирование он сменил на гражданскую одежду, которую нашел в полицейской машине. Он улыбнулся, когда вспомнил о сандвичах и о фляжке горячего чая, оказавшихся в карманах теплой кожаной куртки, которая была теперь на нем одета. Их было приятно заполучить, в придачу к двум револьверам, засунутым сейчас за пояс его штанов.
