Дмитрий Сафонов - Радио Судьбы
Ступеньки затоптали до такой степени, что они стали тверже камня. Ваня сбежал по ним к воде и пошел отыскивать лодку.
Они всегда приходили на это место купаться, течение здесь замедлялось, и дно было покрыто мягким песком. Выше и ниже по течению оно было илистым, и множество мидий, зарывшихся в ил, так и норовили порезать ногу острыми краями своих панцирей.
Невдалеке, метрах в двадцати, Ваня увидел лодку. Обычная самодельная лодка с прямоугольными просмоленными бортами. Вид у нее был неважный, и Ваня заколебался: а сможет ли она плыть? Или утонет, едва они выберутся на середину реки?
Но ведь комбат сказал: «Ищи лодку», он нашел, другой здесь нет. Наверное, он знает, что говорит.
Ваня подошел к лодке и попытался столкнуть ее в воду, но не смог сдвинуть с места. Он присмотрелся и увидел толстую ржавую цепь, тянувшуюся к прибрежным кустам...
– Здесь... Цепь... – тщательно сказал он. Ему хотелось говорить правильно. Хорошо. Поэтому он не торопился. За спиной послышались тяжелые шаги.
– Ухх! – Ластычев положил Николая на песок. – Мне бы еще вещмешок, полный боекомплект и рацию на спину, чтобы все было по-настоящему, – ворчливо сказал он.
Ваня почти ничего не понял из его слов, но на всякий случай улыбнулся.
– Все в порядке, ефрейтор. – Ластычев подошел к нему. – Что тут у нас?
Ваня показал ему на цепь и развел руками.
– Ну, это не страшно. Дай-ка мне эту машинку. – Не дожидаясь, он сам снял с плеча мальчика автомат, передвинул скобу предохранителя и отвел затвор. – Отойди в сторонку. Туда, подальше, к папке.
Ваня послушно отошел. Раздался одиночный выстрел, и одновременно с ним – глухой лязг, ржавый замок, удерживавший цепь, отскочил и повис на скобе.
– Ловко! С одного патрона, ефрейтор, а? – Ластычев, обернувшись, посмотрел на Ваню. – Ты думаешь, это просто? Просто только в кино.
Этот старик в полинявшей защитной рубашке говорил, не останавливаясь, и, как ни странно, Ваня понимал его. Он думал, что и сам теперь будет говорить много, оказывается, это так здорово – говорить. Но, наверное, читать не менее интересно. По крайней мере, такое складывается впечатление, глядя на Сержика. Сержик читает постоянно, даже за столом, если мама не сильно ворчит...
– Где-то здесь, в кустах, должны быть весла. – Голос комбата оторвал его от приятных мыслей. – Не мог же он утащить их в Бронцы. Каждый раз на себе не натаскаешься...
Старик оставил лодку и полез в кусты. Голос его звучал то тише, то громче, раздаваясь то из зарослей ивы, то из высоких зарослей сочной крапивы («Удивительно, как он не обжигается?» – подумал Ваня, крапиву он не любил. Да и кто, будучи в здравом уме, может любить крапиву? Только мама, которая умудрялась даже делать из нее салат, правда, предварительно обдав листья кипятком), затем Ваня услышал торжествующий голос:
– Вот они! Я так и думал! Конечно, он не мог утащить их с собой.
Ластычев вернулся, зажав под мышками две огромные грубые палки с лопастями на концах – весла, сделанные, по всей видимости, той же рукой, что и сама лодка.
– Ну что? В трюмах угля под завязку, провиантом мы обеспечены, воды – хоть залейся... Кстати, насчет воды... – Комбат почесал в затылке. – Она протекает, понимаешь? – обратился он к Ване. – Надо бы чем-нибудь вычерпывать воду. Ковшик какой или что-нибудь в этом духе.
Ваня пожал плечами. На песке валялись фантики от конфет, пустые сигаретные пачки, половинки раковин мидий, но ничего похожего на ковшик не было и в помине.
– Ладно, ефрейтор. Мне кажется, не стоит тянуть время. Пора уже выходить на рейд и ложиться на курс. Ты, кстати, случайно не из флотских будешь? Я ведь сухопутная крыса и ничего в этом не смыслю.
– Я тоже... – Это Ваня понял и даже засмеялся, – Я тоже крыса...
– Отлично. Ну, про папку твоего и говорить не стоит. Надеюсь, он будет все время спать. А если нет – я ему помогу.
Это звучало странно – Ваня не понимал, как можно заставить человека спать, если он не хочет. Вот разбудить – это очень просто, а спать... Но он не сомневался, что этот старик много чего может, и, наверное (хотя эта мысль казалась почти кощунственной), даже папе стоило у него кое-чему поучиться.
Ластычев подтащил Николая и положил его на дно, ближе к носу, а Ваню усадил на корму. Затем он вставил весла в уключины, а сам, увязая во влажном песке, оттолкнул лодку от берега. Она качнулась и пошла вперед. Ластычев какое-то время бежал рядом, шлепая по воде, брызги летели во все стороны и обдавали Ваню сверкающим фонтаном, он жмурился и смеялся, и комбат вместе с ним.
Потом Ластычев оттолкнулся от дна и прыгнул в лодку животом. Утлая посудина закачалась, угрожая тут же зачерпнуть воды низкими бортами, но, к счастью, комбат был не таким тяжелым. Отдуваясь, он перевернулся на спину, подтянул колени к животу и уселся на низкую скамеечку посередине.
– Это называется банка. Не вздумай сказать «лавка» – флотские засмеют. Понял? Ваня кивнул.
– Банка, – повторил он. Комбат налег на весла.
– Теперь главное – выгрести на середину, чтобы нас подхватило течением. А дальше останется только не потерять его. Через часок, думаю, будем в Тарусе. Ты бывал в Тарусе?
– Нет.
– Зря... Роскошные места. Ну, скоро сам увидишь. Так, слушай мою команду.
В этой игре были свои правила. Ваня вытянулся и поднес руку к голове. Это называлось «отдать честь», хотя и не до конца было понятно, кому следовало ее отдавать и зачем, и вообще, что это такое. Ведь на самом-то деле он ничего не отдавал.
– К пустой голове руку не прикладывают, – погрозил ему комбат. – Но тебе можно – она ведь у тебя не пустая. Правда, ефрейтор?
Ваня кивнул и повторил еще раз, опустил и снова поднял руку.
– Назначаю тебя самым главным трюмным машинистом. Это значит, будешь откачивать воду, понял?
– Да. А как?
– Ну как? Зачерпывать ладошками и выбрасывать ее обратно в реку. Ничего другого мне на ум не приходит. Может, ты что-нибудь предложишь?
Ваня задумался. Ему очень хотелось чем-нибудь удивить комбата, но, как он ни старался, не смог придумать ничего лучше.
– Буду ладошками, – серьезно сказал он, сложил руки ковшиком и продемонстрировал свою полную готовность.
– Ты далеко пойдешь, парень, – без тени улыбки сказал комбат, но... казалось, улыбка была в самих его словах. Как бы то ни было, он не смеялся над Ваней – просто подшучивал, и мальчик чувствовал эту разницу. Он, как никто другой, знал ее очень хорошо.
Комбат хоть и играл с ним, но совершенно не походил на ребят из их московского двора. Ваня знал, что эта игра – добрая и он принят в нее на равных... И, наверное, закончится она хорошо.
Ластычев уверенно греб на середину реки. Ветхая застиранная рубашка затрещала, и левый рукав повис на нитках. Ваня засмеялся, показывая пальцем на рукав, и комбат пожал плечами.
– Обмундирование маленько подводит: то ремень, то рубашка. Этак, глядишь, выйду из окружения в одних трусах. Но это не главное, парень. Это – мелочи, которым не следует придавать значения.
Ваня и не придавал, это было просто смешно, вот и все.
Ока, с виду такая спокойная и медлительная, подхватила и быстро понесла лодку вперед. Ластычев ловко орудовал веслами, бормоча под нос не очень понятные слова:
– Правым греби, левым – табань... – И они не теряли течения, продолжали скользить все дальше и дальше в сторону Тарусы.
Ваня не знал, сколько они так проплыли. Берега давно уже стали незнакомыми. Николай неподвижно лежал на дне лодки, не делая никаких попыток проснуться. Время от времени он принимался громко сопеть, и тогда Ластычев поднимал весла и прислушивался. Но Николай снова замолкал, и комбат опять брался за весла.
Под ногами у Вани плескалась коричневатая вода, в которой плавали размякшие окурки, рыбьи внутренности и чешуя. Он складывал круглые ладошки и выбрасывал все это за борт, от усердия проливая половину на себя. Он чувствовал, что пропах этим запахом – гнили и чешуи. Наверное, мама или папа давно бы уже сказали: «Прекрати пачкаться!», но старик в защитной рубашке только хвалил его и одобрительно подми гивал. Все-таки их игра была серьезной, гораздо серьезнее, чем грязные штаны.
Внезапно Ваня почувствовал какое-то прикосновение. Казалось, что-то холодное и скользкое, как пальцы утопленника, ощупывало его с ног до головы. Сначала эти прикосновения были легкими, почти ласкающими, затем они стали более сильными, почти навязчивыми, назойливыми. В ушах послышался тихий мерный гул, как это бывает, когда стоишь рядом с работающим трансформатором. Ладони, сложенные ковшиком, разжались сами собой, и очередная порция воды выплеснулась обратно в лодку. Руки и ноги отказывались подчиняться, по телу пошла мелкая дрожь.
Он повернулся налево, в сторону берега, и застыл.
– Эй, ефрейтор! Парень! Ваня!! – Ластычев пробовал его окликнуть, но мальчик не отзывался.
