Найди меня - Энн Фрейзер
Сколько бы ни прошло времени, Рени продолжала терзаться из-за своей роли в извращенных играх отца. Да, она пыталась рассказать обо всем матери, но так невнятно и сбивчиво, что та, как и любой взрослый на ее месте, сочла это детскими страхами или дурными снами. Тогда Рени не могла понять, что происходит, и в глубине души не хотела навлекать на отца неприятности. Не хотела, чтобы родители ссорились.
«Папа любит играть», — сказала она Розалинде тогда, много лет назад.
«Видишь, как тебе повезло — папа с тобой играет».
«Папа водит меня в парк поздно вечером».
«Темнота не причина сидеть дома. Темноты нечего бояться».
«Папа делает странные вещи».
«Иногда он выпивает лишнего, а от этого взрослые могут вести себя странно».
Теперь в кухне, скрестив руки на груди, Рени спокойно рассказала матери о предложенной Бенджамином сделке.
— Он уже предлагал такое раньше, — заметила Розалинда, рациональная, как всегда. — Но это ничем не кончалось.
— Здесь, похоже, иное. — У Рени пересохло горло, она наполнила стакан водой из-под крана и села за стол рядом с матерью.
На свое детское место.
Зачем мать оставила столько мебели? Даже кровать, которую делила с Бенджамином. Рени выволокла бы проклятую штуку на газон и сожгла. Несколько лет назад Рени даже пыталась уговорить маму продать дом. Розалинда было согласилась, но в итоге передумала.
— Мне нравится этот дом, — сказала она. — Не хочу переезжать. Не знаю, что я буду делать без Мориса. И что он будет делать без меня.
Морис, их друг и сосед, был постоянной величиной в их жизни — навещал их после ареста отца, не прервав отношений, как многие другие, водил в кино и рестораны, не обращая внимания на разговоры и слухи. Рени не сомневалась, что когда-то он был влюблен в мать. И, наверное, влюблен до сих пор.
Рени понимала, что для матери продажа дома означала бы, что отец еще больше испортил им жизнь, и ценила ее смелость. Она осталась в Палм-Спрингс и продолжала жить с высоко поднятой головой. Прошло время, и люди перестали шарахаться и шептаться. Новоприезжие часто просто не знали об их истории. Недавно Розалинда даже удостоилась награды местного сообщества за волонтерскую работу. И она ее заслужила.
— Думаю, на этот раз он всерьез, — сказала Рени. — Раньше обходилось без меня. Просто хотела предупредить.
— Кто этот детектив? — спросила Розалинда. — Ты уверена, что он тот, за кого себя выдает? Может, это журналист в поисках сенсации, сама знаешь, временами такие появляются. Одна недавно приезжала, пришлось ее выставить.
— Наверное, та же, что появлялась у меня. Детектива зовут Дэниел Эллис. Я нашла его страницу на сайте полиции. Он настоящий.
Мать вытащила телефон, неловко потыкала в него одним пальцем, прокрутила экран и повернула экран к ней.
— Совсем мальчишка!
Рени улыбнулась. Розалинда нашла фото в «Гугле»: Дэниел Эллис в смокинге рядом с женщиной в зеленом платье. Как ни странно, в смокинге он казался еще моложе, словно переодетый мальчик.
— Такой тип лица, — сказала Рени.
— Ему нужно отпустить бороду, короткую. С таким лицом невозможно принимать его всерьез.
— Скажи ему это сама, если когда-нибудь встретитесь. — Рени научилась не обращать особого внимания на подобные замечания, которые многие сочли бы раздражающими. Розалинда никогда не скупилась на советы. Она просто хотела помочь людям.
— Нашла его номер, позвоню.
— Не надо. Мне уже не двенадцать.
— Я считаю, нельзя тебе в этом участвовать. Ты слишком ранимая. Возвращайся в пустыню и занимайся своей керамикой.
— Ты сама-то слышишь, насколько покровительственно это звучит? Иди, играй со своими игрушками.
— Прости, милая. Я просто беспокоюсь. Ведь у тебя потрясающий талант, благодаря которому ты только и держишься последние пару лет. Не бросай это. Я делаю все, чтобы поддерживать художников. Ты же знаешь. Прошу тебя, откажись. Позвони прямо сейчас. Даже если Бенджамин приведет вас к телам, мертвецов уже не оживить. Надо думать о нас, о живых. Прошло тридцать лет. Тридцать. Все в прошлом. Я не желаю проходить через все это снова. Снова понаедут репортеры. Как я буду ходить на йогу, когда мне в лицо тычут микрофоны? Откажись.
Последняя фраза была приказом. Розалинда словно забыла, что Рени уже взрослая и больше не обязана ей подчиняться.
— Для родственников жертв ничего не закончилось, — сказала Рени. — Им по-прежнему нужна ясность. Срок не имеет значения.
Она не сказала, что это нужно и ей. Мать знала, что Рени продолжает искать тела, но не представляла, сколько времени она на это тратит.
Мать поставила кофейную чашку в раковину.
— Знаю, милая, но я не только о себе беспокоюсь. — Она повернулась, опершись руками на стол. — Разве он не знает, что у тебя была тяжелая полоса? Меня бесит уже сам факт, что он посмел обратиться к тебе. Какая бестактность. У тебя сейчас все наладилось, не хочу, чтобы опять повторился…
Она недоговорила. Этого и не требовалось.
Срыв.
Комната как будто качнулась, но тут же остановилась. Мать не отреагировала, и Рени не поняла, подземный толчок это или приступ головокружения. И то и другое плохо, но она все же надеялась, что толчок…
— Со мной все будет в порядке.
Не будет. Но определенность важнее, чем ее психическое здоровье.
— Пора уже перестать себя винить, — сказала Розалинда.
— Меня никогда не отпустит. Да я этого и не хочу. Если исчезнет чувство вины, значит, я простила себя. Не могу этого допустить.
— Встречаться с Бенджамином — это, в конце концов, просто нездорово. Подумай хоть раз о себе.
— Все это уже часть меня, мама. Это ты по большому счету абстрагировалась от всего.
После ареста Бена мама повела себя довольно странно. Розалинда много лет отказывалась взглянуть правде в глаза, и порой Рени казалось, что она предоставлена сама себе. Конечно, Розалинда не имела никакого отношения к убийствам, и ей было легче все пережить. Но в то же время это делало ношу Рени тяжелее. Она чувствовала, что Розалинда в чем-то ее предала, хотя и понимала, что это несправедливо. Мать ни в чем не виновата.
— Я реалистка, — сказала Розалинда. — Моя жизнь важнее, чем его, и я не позволю ему отравить оставшиеся мне
