Брэд Мельцер - Книга судьбы
Я оглядываюсь на президента, который в этот момент дает последний автограф. На губах его играет широкая улыбка.
В затылке у меня возникает стреляющая боль. Руки начинают дрожать, и я убираю их со стойки. Для чего… как он мог так поступить? В десяти футах от нас он обнимает азиатку и позирует для фотосессии, улыбаясь еще шире. Срабатывает вспышка, и боль в затылке становится невыносимой. Я крепко зажмуриваюсь, пытаясь вызвать в памяти образ озера из летнего лагеря… стараюсь обрести свою фокусную точку, как говорил мой психотерапевт. Но перед глазами у меня стоит Бойл. Его бритая голова. Фальшивый акцент, чтобы сбить меня с толку. Даже всхлипы его дочери, перед которой я извиняюсь всякий раз, когда встречаюсь с ней на очередной годовщине смерти ее отца.
В течение восьми лет его гибель оставалась для меня незаживающей раной, которая медленно отравляла мое существование еще и тем, что мне не с кем было поделиться своим горем. Чувство вины… то, что я натворил… О господи, если он действительно воскрес…
Я открываю глаза и вдруг понимаю, что плачу. Я быстро смахиваю слезы, но не могу заставить себя взглянуть на Мэннинга.
Чем бы ни занимался здесь Бойл, я должен выяснить, что, черт возьми, происходит. В Белом доме у нас был доступ ко всем вооруженным силам страны. Этого больше нет. Но это отнюдь не означает, что я не располагаю собственными ресурсами. Вытащив из кармана сотовый телефон, я набрал номер по памяти. В Вашингтоне только-только взошло солнце.
Привыкший к срочным вызовам, он поднимает трубку после первого же звонка. Определитель номера уже сообщил ему, кто звонит.
— Давай я угадаю. У тебя опять проблемы, — говорит Дрейдель вместо приветствия.
— На этот раз все более чем серьезно, — отвечаю я.
— Это касается твоего босса?
— Как всегда.
Дрейдель — мой самый близкий друг по Белому дому, и, что более важно, он знает Мэннинга лучше, чем кто бы то ни было. Судя по его молчанию, он все понял и на этот раз.
— Слушай, у тебя есть пара минут? Мне нужна помощь.
— Для тебя, дружище, все, что угодно…
Глава пятая
Париж, Франция
— С майонезом? — с сильным французским акцентом спросила худенькая женщина в бифокальных очках в красной оправе.
— Oui,[5] — ответил Терренс О'Ши, уважительно кивая головой.
Впрочем, он был разочарован. Он-то думал, что его французский безупречен — или, по крайней мере, безупречен в той мере, в какой его могли обеспечить преподаватели ФБР. Но тот факт, что она обратилась к нему по-английски, да еще назвала чесночный aioli майонезом…
— Excusez-moi, madame, — добавил О'Ши, — pourquoi m'avez vous demande cela en anglais?[6]
Женщина поджала губы и улыбнулась его подчеркнуто швейцарской физиономии. Светлые редкие волосы, розовая кожа и карие глаза достались ему от матери-датчанки, а предки отца с шотландской стороны наградили его мясистым горбатым носом, который к тому же пострадал в давней и неудачной операций по спасению заложников. Протягивая О'Ши пакетик картофеля-фри с майонезом, женщина пояснила:
— Je parle très mal le danois.[7] — Неправильно истолковав кривую улыбку О'Ши, она добавила: — Vous venez de Danemark, n'est-ce pas?[8]
— Oui, — солгал О'Ши, наслаждаясь хотя бы уже тем, что она не распознала в нем американца. Впрочем, умение растворяться в окружающей обстановке было частью его работы.
— J'ai l'oeiul pqur les choses, — добавила женщина.
— J'ai l'oeiul pour les choses, — повторил О'Ши, роняя несколько монеток в стеклянную копилку для чаевых, стоящую на краю тележки с сосисками и картофелем-фри, которую толкала перед собой женщина. — Такие вещи просто чувствуешь, и все.
Вышагивая по рю Вавен, О'Ши почувствовал, как в кармане вот уже третий раз завибрировал сотовый телефон. Ему удалось убедить официантку с тележкой, что он не американец, и пусть это не имело решительно никакого значения, он не собирался прерывать их разговор и доставать телефон сразу же, как он звонил в первый раз.
— Здесь О'Ши, — ответил он наконец.
— Что ты делаешь во Франции? — поинтересовался голос на другом конце линии.
— Конференция Интерпола. Какая-то чушь по поводу современных тенденций в разведке. Зато целых четыре дня вдали от нашего гадюшника.
— Плюс весь тот майонез, который ты сможешь слопать.
Рука О'Ши, который в этот миг уже собрался было окунуть пластинку хрустящего картофеля в майонез, замерла на полпути. Не говоря ни слова, он швырнул пакетик с жареным картофелем в ближайшую мусорную корзину и перешел на другую сторону улицы. В качестве юридического поверенного ФБР — или консультанта по правовым вопросам — О'Ши почти десять лет проработал в тесном контакте с правоохранительными органами в семи зарубежных странах с целью установления криминальных и террористических кругов, деятельность которых способна нанести вред США. При его роде работы предсказуемость и ожидаемость действий и поступков была, пожалуй, верным способом отправиться на тот свет раньше положенного срока. Уверив себя, что ни то ни другое к нему не относится, он застегнул на все пуговицы длинное черное пальто, которое развевалось на нем подобно плащу волшебника.
— Расскажи мне, что происходит, — потребовал О'Ши.
— Угадай с трех раз, кто вернулся.
— Понятия не имею.
— Угадай…
— Не знаю… Девчонка из Каира?
— Я дам тебе подсказку: его убили на гоночном треке в Дайтоне восемь лет назад.
О'Ши замер посреди улицы как вкопанный. Не от страха. И не от удивления. Он слишком долго занимался своим делом, чтобы дурные новости могли вот так взять и выбить его из колеи. Но лучше удостовериться, что он все понял правильно.
— Откуда у тебя эти данные?
— Из надежного источника.
— Насколько надежного?
— Достаточно надежного.
— Это не…
— Настолько надежного, насколько только мы могли получить. Такой вариант тебя устроит?
О'Ши хорошо знал, что когда его собеседник начинает разговаривать таким тоном, настаивать бесполезно.
— Где его засекли?
— В Малайзии. В Куала-Лумпуре.
— У нас там есть отделение…
— Он уже смылся оттуда.
Ничего удивительного, подумал О'Ши. Бойл слишком умен, чтобы подолгу задерживаться на одном месте.
— Есть какие-либо соображения насчет того, что заставило его вылезти из норы?
— Это ты мне должен сказать. Он был там в тот вечер, когда президент Мэннинг выступал с речью.
Красный «фиат» пронзительно загудел клаксоном, пытаясь прогнать О'Ши с проезжей части. Сделав извиняющийся жест рукой, О'Ши зашагал к тротуару.
— Ты думаешь, Мэннинг знал о том, что он там появится?
— Мне даже не хочется об этом думать. Ты знаешь, жизни скольких людей он подвергает опасности?
— Я говорил еще в самый первый раз, когда мы попытались взять его, — это не человек, а ходячая отрава. Ни к чему было затевать с ним игры с самого начала. А теперь столько лет прошло.
Глядя на мчащийся поток парижского транспорта, О'Ши молчал, позволяя собеседнику проникнуться этой мыслью. На другой стороне улицы худенькая женщина в красных бифокальных очках продала еще одну порцию жареного картофеля с aioli.
— Кто-нибудь еще видел его? — наконец задал он следующий вопрос.
— Очевидно, его заметил помощник президента — помнишь… тот мальчишка с изуродованным лицом.
— Он понял, кого видел?
— Хороший вопрос, ты не находишь?
О'Ши снова остановился, чтобы подумать.
— Как насчет нашего дела в Индии на следующей неделе?
— Индия может подождать.
— Похоже, ты хочешь, чтобы я взял билет на самолет.
— Скажи Парижу «до свидания», милый. Пора возвращаться домой.
Глава шестая
Психиатрическая больница Святой Елизаветы,
Вашингтон, округ Колумбия
— Пошевеливайся, Нико. Сделал свое дело — и выметайся, — заявил высокий санитар, от которого разило луком. Он не стал вталкивать Нико внутрь или стоять рядом, пока тот снимал штаны. Так было только в самые первые месяцы после того, как Нико совершил покушение на президента, — врачи боялись, что он покончит с собой. Теперь Нико заслужил право ходить в ванную или туалет в одиночестве. Точно так же, как он заслужил право пользоваться телефоном или добился того, что больница перестала читать его письма. Каждое из этих достижений было уже само по себе маленькой победой, но, как и обещала Троица, каждая победа стоит того, чтобы за нее сражаться.
Перед тем как позволить ему звонить по телефону, врачи поинтересовались, не держит ли он по-прежнему зла на президента Мэннинга. Когда речь зашла о прекращении цензуры его писем, у него спросили, зациклен ли он по-прежнему на крестах — распятии на шее у медицинской сестры, крестике у толстой леди в рекламе юридической фирмы по телевизору и, что более важно, тех скрытых крестах, которые видел только он один: перекрещивающиеся оконные рамы и телефонные столбы… пересекающиеся трещины на прогулочной дорожке… Т-образные опоры садовых скамеек… перпендикулярные травинки… Ему запретили прогулки из-за того, что одолевавшие его разум образы были слишком яркими: перекрещивающиеся шнурки, телефонные провода, электропроводка и выброшенные носки… Он видел кресты в швах выложенного сверкающей плиткой пола и закрытых дверцах холодильника… в горизонтальных жалюзи и их вертикальных палочках-регуляторах, в стойках перил и поручнях… И разумеется, в белых пустых промежутках газетных колонок, в пустых местах между кнопками телефона и даже в кубиках, особенно когда трехмерный куб раскладывается на двухмерной плоскости.
