Джонатан Нэсоу - Двадцать семь костей

— Ты только глянь, — сказал мужчина с ружьем. — Смотри, мужик, какого скаппи мы поймали.

— Яннее скаппи, — сказал я ему. — Я — рыба-проказник.

Льюис говорил на местном диалекте, который стал для него первым языком. Сочетание «я не» произносилось одним словом и протяжно — «яннее», что до всего остального, то скаппи — костлявая морская рыба, на которую только зря уходит приманка, а рыбой-проказником местные называли пресноводную форель: по легенде, она прячется в водоемах и подкарауливает неосмотрительных девушек, чтобы укусить их за грудь, когда они моются.

— Помню, мужчины удивленно переглянулись, услышав, как маленький белый мальчик говорит на местном диалекте, да еще и перечит им.

— Перечит?

— Дерзит. Возможно, именно это и спасло мне жизнь. Вместо того чтобы пристрелить меня на месте, они рассмеялись. Затем один из них показал ружьем на шкаф и прошептал: «Там есть кто-нибудь?» — так тихо, что я скорее читал по его губам.

Льюис сделал паузу, чтобы выпить немного воды, и посмотрел на психоаналитика, который по-прежнему быстро делал заметки в блокноте. Воглер поднял голову.

— Что было потом?

— Хороший вопрос. Я сказал Губу и полицейским, что мужчины вытащили меня и тетю из шкафа.

— Но на самом деле это было не так?

— Нет. Я просто утвердительно кивнул и отошел в сторону.

— Мм-ммммм мм-ммм, мм-ммммм мм-ммм…

Холли поймала себя на том, что напевает мелодию из «Унесенных ветром», когда подъезжала к Большому дому Апгардов. Ослепительно белый особняк с крыльями и колоннадой появился в конце прямой дороги длиной в полмили, обнесенной с обеих сторон высокой белой изгородью, за которой паслись сенепольские коровы и короткошерстные овцы.

Но, не доезжая до Большого дома, Холли свернула и поехала по изрытой колеями грунтовой дороге, по обе стороны от которой росли величественные американские лавры, пока не добралась до каменной постройки восемнадцатого века, служившей некогда жильем для надсмотрщика за рабами на сахарной плантации Апгардов.

Это был дом с полуподвальным помещением, выстроенный в датском стиле, с толстыми каменными стенами, скрепленными известковым раствором, с битым ракушечником и заглубленными окнами с темно-зелеными ставнями. Цокольный этаж, где раньше располагалась датская кухня, теперь пустовал. Он находился рядом с лестничной площадкой, и чтобы попасть туда, нужно было пройти через низкую каменную арку.

Холли припарковала Маргаритку на обочине дороги. Бенни — морщинистый темнокожий мужчина в национальной одежде — встретил ее и отнес массажный столик в дом.

Холли, как всегда, установила столик в гостиной, украшенной сувенирами, которые Эппы привезли с собой из Индонезии: покрытыми богатой резьбой шкафчиками и столиками, ротанговыми стульями, вешалкой из батика, бамбуковыми ширмами, сотканным из соломы ковром. Здесь были маски и копья, медные гонги и гамеланские колокольчики. Плоские марионетки для театра теней на грубом деревянном каркасе выглядели совсем живыми, словно застыли в своем диковинном танце.

Сначала Холли делала женский массаж. Эмили была в неплохой физической форме, но ее спина страдала от растяжек, так как ей постоянно приходилось держать вес огромной груди (работая с женщинами вроде Эмили, Холли благодарила гены и судьбу за то, что была одарена намного скромнее). Эмили постанывала, когда Холли делала ей глубокий массаж спины и ног, из чего можно было сделать вывод, что в последнее время ее мышцы испытывали сильное напряжение. «Ни минуты покоя», — объяснила Эмили, когда Холли спросила ее об этом.

В отличие от Эмили тело Фила Эппа было очень сложным для массажа. Длинные крепкие мускулы, совсем мало жира, почти никакой сутулости, что было странно для человека шестидесяти или семидесяти лет (Холли не знала его точный возраст). К тому же он был волосат, как обезьяна: ноги, грудь, живот, спина — все было покрыто кудрявыми черными волосами, поседевшими на груди и пояснице. Массажное масло плохо ложилось на волосы. И хотя Холли делала ему массаж как минимум раз в месяц, его мышцы оставались такими крепкими, словно их никогда не массировали прежде.

— Вы тоже перенапрягаетесь? — поинтересовалась Холли, массируя подушечками пальцев мышцы спины.

Он заурчал от удовольствия.

— Да, ищем потихоньку клады.

— Нашли что-нибудь?

— Почти. — Фил повернул голову и посмотрел на нее. — Вас не интересует подобная деятельность?

— Сокровища… Я могла бы найти им применение. Но вот чтобы заниматься поисками… Даже не знаю.

— Возможно, мы как-нибудь возьмем вас с собой… но если вы пообещаете не распространяться об этом… то есть никому ни слова. Даже о нашем сегодняшнем разговоре.

— Массажист — как доктор или юрист: все, что я слышу на этом столе, здесь же и остается.

Следующий клиент жил поблизости, в Большом доме. Вытаскивая массажный столик из фургона, Холли представила, как запряженный лошадьми экипаж подъезжает и останавливается около широкой мраморной лестницы, его встречают слуги в ливреях и помогают выйти датским красавицам в бальных шелковых платьях с глубокими декольте. Красавиц сопровождают плантаторы в белых костюмах и широкополых шляпах.

Льюис Апгард сбежал по лестнице и встретил ее на полпути. На нем были белые бермуды и легкая белая рубашка, расстегнутая на груди, золотистые волосы вымыты, аккуратно подстрижены и зачесаны набок, бирюзовая сережка-гвоздик в левом ухе совпадала с цветом его глаз.

— Доброе утро, мисс Холли. Рад, что вы приехали. Я решил завязать с выпивкой… Сейчас лечусь как сумасшедший.

Он забрал у Холли массажный столик и нес его, пока они поднимались по лестнице. Затем они прошли через застекленные створчатые двери в салон, обставленный мебелью из резного махагони, амаранта и других редких сортов дерева, и еще через одни застекленные двери — во внутренний дворик, где был огромный бассейн, с водой, бирюзовой, как глаза или серьга Апгарда. Холли, вспотевшая после работы у Эппов, спросила, не может ли она сначала искупаться.

— Конечно, — ответил Апгард. — Моя жена играет в гольф в «Синей долине», а у прислуги выходной, поэтому весь день мы предоставлены самим себе.

Холли снова почувствовала беспокойство.

— Вы так говорите, словно у нас роман. — Она попыталась сказать это непринужденным тоном и засмеялась.

— А разве роман исключается?

— Исключается, — отрезала Холли.

— Жаль, — ответил Апгард. — Но если передумаете, дайте мне знать, и я освобожу вас от арендной платы.

«Только когда свиньи полетят, — подумала Холли, — большие кошерные свиньи».

Пандер никак не мог избавиться от дурного настроения, возникшего у него после беседы с миссис Ванджер. Он получил всю необходимую информацию — они нашли помеченные объявления в журнале «Солдат удачи» с номером абонентского ящика на Сент-Люке. Миссис Ванджер также предъявила телефонные счета за июль и август, где значилось несколько звонков с номером Сент-Люка. Но взамен он отделался лишь нелепыми заверениями и не менее нелепыми советами: не оставаться одной, позвонить кому-нибудь из близких. Наверное, он мог остаться с ней, пока не приедет кто-то еще, однако он ушел, чтобы не опоздать на самолет. «Дудки, это ваши проблемы, а не мои», — решил для себя Пандер.

Из Майами Пандер отправился в Пуэрто-Рико. Один взгляд на древний турбовинтовой самолет, стоявший на запасной взлетной полосе в аэропорту Сан-Хуан, — и Пандер решил поменять место у окна на место у прохода. Как бы красиво ни смотрелись Карибы с воздуха, ему совсем не хотелось наблюдать падение самолета в океан, тем более что подобная вероятность была весьма велика.

Но небо было чистым, полет — спокойным, и единственная проблема, с которой он столкнулся, — отсутствие «Джима Бима» в винной карте. Ему пришлось купить маленькую бутылку «Джека Даниэля» (недурно, но не так хорошо сочетается со льдом, как «Джимбо») у стюардессы с длинными загорелыми ногами, по которым ему захотелось взобраться, как обезьяне.

Сначала остров показался одинокой точкой на лазурной глади океана. Но вскоре Пандер уже смог разглядеть темный клубок джунглей, покрывавший северный и центральный склоны острова, лоскутное одеяло зарослей сахарного тростника и пастбищ в его середине и низкие мангровые болота на востоке. Когда самолет завалился на левое крыло и стал спускаться — слишком резко, как показалось Пандеру, — он успел бросить взгляд на чистую полукруглую бухту, где располагался порт Фредериксхавн, и покрытые красной черепицей крыши домов Данскер-Хилл.

Аэропорт находился в северной части острова. В маленьком самолете летела всего дюжина пассажиров, но встречавших было как минимум в три раза больше. Джулиан Коффи, как всегда, одетый с иголочки — в ослепительно белую кубинскую рубаху и твиловые брюки, стоял позади толпы, которая вдруг магическим образом расступилась, пропуская его вперед.