Дэвид Моррелл - Давно пропавший
Я же архитектор, а не специалист по выживанию!.. Вот и рук уже почти не чувствую. Какого черта не положил перчатки в рюкзак? Брэд, ты настолько глуп, что вполне заслуживаешь смерти.
Огибая огромную сосновую ветвь, я потерял равновесие, упал и чуть не ударился головой о большой валун. Глупец. Я вполне заслуживаю...
18
Я же архитектор...
Неясная мысль промелькнула в моем затуманенном мозгу.
Знаю, как...
Мысль постепенно обретала законченность, заставляя обратить внимание на камень, о который я едва не размозжил голову.
...как правильно строить.
С трудом поднявшись на ноги, я обнаружил, что по высоте валун доходит мне до груди. Второй крупный камень в пяти футах от него был лишь ненамного ниже. Оба валуна располагались вблизи скалы, которая вполне могла послужить третьей стеной.
– Как правильно строить, – повторил я.
Я шагнул к сосновой ветке, которую хотел обогнуть, навалился на нее всем весом и ощутил мимолетную радость, когда в тишине леса раздался громкий треск. Дергая изо всех сил, подтащил сломанный сук к валунам и взвалил его наверх. Потом сломал еще несколько ветвей, стремясь создать подобие крыши.
Руки от холода болели так, что из глаз лились слезы, которые замерзали прямо на щеках. Но у меня не было времени, чтобы засунуть исцарапанные, кровоточащие ладони под одежду и согреть их на теле. Слишком многое нужно было сделать.
Не обращая внимания на истерзанные руки, не останавливаясь ни на секунду, я лихорадочно выгреб ногами весь снег между двумя валунами, добавив его в сугроб, уже образовавшийся снаружи укрытия, потом воткнул в землю у входа две разлапистые сосновые ветви, создав дополнительную защиту от ветра. Предстояло еще собрать сухие сучья и листья, чтобы сложить их внутри импровизированного укрытия.
В задней части шалаша, между валуном и скалой, я оставил небольшое отверстие, рассчитывая, что через него будет вытягивать дым. Защитившись от ветра и снега, я уже не так сильно страдал от холода, но руки у меня почти не слушались, когда я начал укладывать листья и ветки небольшой кучкой.
Достав спичечный коробок, я тут же уронил его на землю, а потом с великим трудом сумел извлечь одну спичку. Пальцы были словно чужие, спичка выпала из них и тут же намокла. Пришлось доставать другую. Я чиркнул ею о коробок; она вспыхнула и упала на кучку листьев и веточек, но не потухла, и костерок разгорелся. Заструился дымок. Я затаил дыхание, чтобы не кашлять. Подталкиваемый теплом, дымок устремился к отверстию в задней части шалаша.
Во рту пересохло так, что горло начало распухать, ограничивая доступ воздуха в легкие. Теперь мне уже было все равно, что пить; я вытянул правую руку наружу, зачерпнул снега и поднес его ко рту.
И сразу же пожалел об этом. От тающего снега губы и язык онемели еще сильнее. Я почувствовал, как по телу прошел озноб. Меня стала колотить дрожь. Смутно вспомнилась телевизионная передача, в которой туристов предупреждали, что использовать снег вместо воды нельзя: тело тратит слишком много тепла на то, чтобы он растаял, и опасность переохлаждения резко возрастает.
Несколько капель талой воды не помогли – почти сразу мои губы снова стали сухими. Распухший язык заполнил рот и забил глотку. Я насколько отупел, что очень долго сидел и слепо смотрел на металлический водонепроницаемый контейнер со спичками, прежде чем в голове не прояснилось и я не сообразил, что следует делать.
Дрожащими руками переложив спички в пластиковую аптечку, я взял контейнер, высунул его наружу, плотно набил снегом и поставил поближе к огню.
Снег медленно растаял. Не желая обжечь пальцы, я натянул на ладони рукава рубашки и осторожно взял горячую емкость. Контейнер имел всего полдюйма в толщину, поэтому вмещал влаги не больше, чем рюмка в шесть унций, – только один глоток. Я велел себе дождаться, пока вода остынет, потом взял емкость, поднес к губам, подул на воду и выпил теплую горьковатую влагу. Иссохший рот впитал ее раньше, чем я успел сделать глоток.
Высунувшись наружу, я еще раз зачерпнул снег контейнером. Металл, сохранивший тепло, почти сразу растопил его. Я сделал еще глоток, и снова жидкость не достигла горла. Я повторил операцию несколько раз, подкладывая в огонь ветки и палки.
Наконец я напился. Когда во рту стало достаточно влажно, я достал из рюкзака пластиковую упаковку с орехами и изюмом и перекусил, стараясь жевать долго и тщательно. Волнуясь за Джейсона, проклиная Пити, я сидел и смотрел на огонь.
19
Я плохо помню, как выбирался наружу, чтобы отгрести снег от дымохода и собрать дрова. Все было как в тумане. Пару раз, когда я просыпался, оказывалось, что огонь погас. Я не замерз до смерти только благодаря тому, что валуны вбирали тепло костра.
Заметив, что повязка на левом предплечье насквозь пропиталась кровью, я отнесся к этому со странным равнодушием. Мне уже казалось, что это вовсе не моя рука. Даже когда сквозь ветви и сугробы я увидел солнечный свет, то никак не отреагировал, будто меня это совершенно не касалось.
Время словно остановилось.
Возможно, я так и пролежал бы до тех пор, пока силы не иссякли окончательно, но этому помешала вода, просочившаяся сквозь кровлю. Холодные капли упали мне прямо на глаза, заставив вздрогнуть.
Солнце светило ослепительно ярко. Я поворочал головой. Капли стали падать в рот – у них был привкус скипидара. Потом до меня дошло, что это не скипидар, а сосновая смола. Закашлявшись, я стал отплевываться, потом сел, чтобы найти сухое место.
Капель тем временем превратилась в настоящий дождь. Я схватил рюкзак и стал поспешно выбираться наружу.
Солнце грело просто восхитительно. Снежный покров исходил ручейками. У меня почти сразу промокли ноги, но это была уже не та, вчерашняя смертельная сырость – меня согревало солнце, и я даже не дрожал.
По тому, как высоко поднялось солнце, я определил, что до полудня осталось несколько часов. Хотя мое тело и не желало двигаться, было совершенно понятно, что если не воспользоваться улучшением погоды, то второй шанс на спасение может и не появиться.
Повернувшись, я долго смотрел на свой шалаш. Он был построен кое-как и черт знает из чего, словно его соорудил ребенок, и все же ни одним своим проектом я еще так не гордился.
Пора было спускаться. Снег блестел на солнце, слепя глаза. К тому времени, когда солнце достигло зенита, почти весь снежный покров растаял, а земля превратилась в грязь.
Я пересек луг, но тропинки не было видно; не имея ориентиров, оставалось двигаться только дальше вниз, по направлению к прогалине, надеясь, что дорога проходит именно там.
Совершенно не помню, как я добрался до Девятого хайвея, как потерял сознание и меня нашел проезжавший мимо водитель. Кажется, это случилось на закате. Очнулся я в небольшой больнице в городке, который назывался Фриско.
К тому моменту в больницу вызвали патрульного полицейского. Наклонившись над койкой, он пытался расспросить меня о том, что со мной случилось. Как оказалось, ему потребовалось двадцать минут, чтобы добиться чего-то вразумительного. Я постоянно звал Джейсона, словно сын был где-то рядом.
На мое левое предплечье доктор наложил несколько швов. Он обработал и забинтовал кисти рук, которые, по его словам, могли быть обморожены.
Вернулся полицейский – он выходил, чтобы поговорить по телефону.
– Мистер Дэннинг, полиция Денвера выслала патрульную машину к вашему дому. Свет в окнах не горел. На звонок в дверь никто не ответил. Когда посветили фонариком в окно гаража, то увидели ваш "форд-экспедишн".
– В гараже? Ничего не понимаю. Почему Пити вернулся домой?
И тут в мозгу у меня словно что-то взорвалось.
Мне показалось, что я все понял.
– Господи!
Доктор и патрульный едва смогли удержать меня на кровати.
– Офицеры разбили стекло, проникли в ваш дом и тщательно его осмотрели. Внутри никого нет. Мистер Дэннинг, у вас есть другой автомобиль?
– Какая разница... – В висках у меня стучало. – У моей жены "вольво".
– Но его в гараже нет.
Я недоуменно посмотрел на полисмена.
– Должно быть, машину угнал этот ублюдок. Но почему? И где мои жена и сын?
Патрульный отвел глаза в сторону.
– Ваша спальня и комната сына разграблены, – произнес он.
– Что?!
– Ящики шкафов выдвинуты, одежда разбросана. Денверские офицеры говорят, что у вас там настоящий разгром – будто кто-то срочно уезжал.
Я закричал.
Часть вторая
1
Как ни умолял я отпустить меня домой, доктор отказался сделать это раньше следующего утра.
Патрульный отвез меня в Денвер. Правое запястье ныло от боли – доктор поставил мне капельницу. Проведя двое суток без пищи, я должен был есть с волчьим аппетитом, но эмоциональный шок оказался сильнее голода. Я заставлял себя жевать банан, откусывая понемножку, и маленькими глотками пил апельсиновый сок.
