Виктор Каннинг - Дерево дракона

Виктор Каннинг

Дерево дракона

Глава 1

Слева в отдалении виднелись смутные очертания французского побережья, а под ними, подернутые медленно ползущими редкими облаками, простирались воды Бискайского залива.

Еще немного, и они доберутся до Сан-Себастьяна и обожженных палящим июньским солнцем серовато-коричневых пиренейских хребтов.

Над головою майора Джона Ричмонда тихонько жужжал вентилятор, и его ветерок шевелил края листков «Тайме», которую тот читал. Помещенная на первой странице большая статья была озаглавлена так: «Будущее киренийских национальных лидеров», а чуть ниже располагался другой заголовок: «Недовольство лейбористов».

Джон улыбнулся. Еще вчера, сидя в парламенте на скамье для гостей, он сам видел это недовольство членов лейбористской партии, вызванное заявлением министра по делам колоний.

"Министр по делам колоний в ответ на заявление оппозиции объявил, что правительство еще не пришло к окончательному решению относительно будущего киренийских национальных лидеров Хадида Шебира и полковника Моци, захваченных недавно в ходе боевых действий против киренийских национальных вооруженных сил.

Мистер Джеймс Морган, представляя партию лейбористов, выразил мнение, что оппозиция, да, впрочем, и вся страна в целом имеют право знать о планах правительства относительно Хадида Шебира и полковника Моци, находящихся в руках правительства уже более двух недель. Предстанут ли они перед трибуналом или власти намерены отправить лидеров в изгнание? Если они изберут последнее, что предполагает Джеймс Морган, то оппозиция в дальнейшем не сможет не рассматривать это как пример нерешительности действий правительства".

Джон Ричмонд опустил газету и словно наяву услышал голос мистера Моргана с ярко выраженным уэльским акцентом.

Неужели тот и в самом деле надеялся услышать от министра что-то вразумительное? Понятно, что правительство давно уже приняло решение, только кто ж объявляет о подобных вещах заранее?… Ведь нет ничего более невозможного, чем спорить со свершившимся фактом. И Ричмонд снова улыбнулся, вспомнив мысль, высказанную министром по делам колоний Морганом, которой, кстати, не оказалось в «Тайме»:

«…блестящий пример свойственной правительству слабости и нерешительности».

В проходе появилась стюардесса, с профессиональной ловкостью лавировавшая между рядами с подносом в руках. Ее стройная фигура и не сходящая с лица улыбка носили отпечаток профессиональной безликости. Проходя мимо, она так же посмотрела и на майора, он ответно улыбнулся ей, хотя и совершенно неосознанно. Сейчас Ричмонд находился далеко отсюда, мысленно возвращаясь в те давние годы, в Оксфорд. Хадид Шебир… В сущности-то, он и не знал его толком. В его памяти сохранилось всего несколько эпизодов, особенно один.

Перед глазами, будто это было вчера, встала картина с размытыми краями… Холодный зимний день, мерзлая земля, покрытая хрустящей ледяной коркой, душевая в студенческом лагере и двигающиеся под шумящими струями воды молодые мужские тела. Одно из них, тонкое и стройное, бледно-кофейного цвета, разительно выделялось среди распаренных розовых англосаксонских тел. Что тогда говорил этот Шебир? «Это ваше увлечение играми! В моей стране все не так, там не бывает игр, Сначала ты ребенок, а потом в один прекрасный день сразу становишься мужчиной». Тогда, помнится, кто-то рассмеялся и бросил в него мокрым полотенцем. Кофейного цвета руки ловко подхватили его на лету и столь же ловко отпасовали обратно. Все-таки как странно, что именно этот фрагмент так хорошо сохранился в его памяти…

Когда Ричмонд вышел из парламента и направился в военное министерство, чтобы повидаться с Бэнстедом, это воспоминание все еще отчего-то будоражило его. Бэнстед как всегда начал с напыщенных фраз. Он-де, Ричмонд, просто должен сидеть и терпеливо выслушивать очередную лекцию, ощущая себя представителем Королевской академии иностранных дел.

– Вне всякого сомнения, вы, должно быть, угадали причину, в силу которой я просил вас посетить заседание парламента?

– Ну, в общем-то понял. – Джону было забавно наблюдать, как пыжится и хмурит брови Бэнстед, обнаружив, что его слова переосмыслены им на простой и естественный родной язык. – Когда я отъезжаю и куда, спрашиваете вы? Завтра утром. В Сан-Бородон.

– Скажите, а министр коснулся в своей речи сложившейся в Кирении исторической и политической ситуации?

– При мне нет. Мистер Морган попросту не дал ему: принялся ругать его на чем свет стоит. Но я не расстраиваюсь, ибо, полагаю, вы не откажете мне в возможности ознакомиться с нею.

– Видите ли, ситуация в целом весьма и весьма деликатная, а как вы сами понимаете, всегда нужно знать, с чем имеешь дело…

– Насколько я понял, мне предстоит поездка на небольшой островок в Атлантике?

– Да. Климат там превосходный, однако вернемся к Кирении. Все проблемы там возникают из-за расового смешения населения, а также по причине той важной роли, какую играет это крохотное государство в военном отношении для всего арабо-афро-средиземноморского региона. На мой взгляд, его можно было бы назвать ключевым в решении стратегических вопросов на Среднем Востоке…

Лекция продолжалась, и конца ей, судя по всему, не предвиделось. Вообще отвлечь Бэнстеда от разглагольствований можно было только одним способом – пригласив его в какой-нибудь бар, где он тут же начинал сквернословить и пытался найти себе развлечение.

– Основную часть населения составляют турки и арабы, хотя в значительной степени представлена и греческая община.

– Да уж, настоящая сборная солянка.

– Ну что ж, можно назвать и так, если угодно. В 1878 году, по соглашению с Турцией, мы признали Кирению самостоятельным государством с условием, что будем осуществлять опеку над тамошним султаном, однако после того, как в 1914 году Англия и Турция оказались в состоянии войны, мы аннексировали это государство. Позже, в результате тайного Сик-Пикосского соглашения 1916 года, наше правительство обещало не проводить никаких переговоров по отчуждению Кирении без предварительного согласия французского правительства. Это соглашение было предано гласности на Британо-французской конвенции 1920 года, и согласно статье двадцатой Мирного договора, заключенного в 1923 году в Лондоне, Турция признала аннексию Кирении.

– И с тех пор начались проблемы.

Бэнстед еще больше нахмурился:

– С тех пор сама Кирения стала для нас одной из самых запутанных проблем. Там есть губернатор, действует законодательный совет, и в конце концов они получат автономию, но вся сложность заключается в отношениях между арабами и турками. Они ненавидят друг друга и в то же время сообща подвергают гонениям представителей греческой общины. Волнения начались еще в 1935 году, когда отец Хадида Шебира собрал проарабскую армию и устроил восстание, вылившееся в настоящую резню. С тех пор арабы всегда активно противились принятию любой конституции.

– Когда умер старый Шебир?

– В тридцать седьмом году. Его имя превратилось в легенду. После его смерти Шебир-младший и полковник Моци возглавили киренийские национальные вооруженные силы и, нагнетая атмосферу, держали их в постоянной боевой готовности. Ни для кого не секрет, что снабжение киренийской армии оружием и деньгами осуществлялось заинтересованными источниками извне…

– Но когда не знаешь имен, трудно что-либо предпринимать.

– Вот именно. Поэтому можно считать, что нам очень повезло, когда удалось захватить этих двоих.

– И сейчас уже известно, как с ними поступят?

– Ну, нам…, или, вернее сказать, правительству нужна некая пауза, чтобы перевести дух. Но в то же время… – Бэнстед вдруг улыбнулся и перешел на более мягкую манеру разговора, теперь более напоминавшую нормальную человеческую речь:

– Опека над ними будет поручена вам, майор, они станут как бы вашими чадами. И должен признаться, я чертовски рад, что не оказался на вашем месте. Ведь вся эта троица похлеще динамита, а вам предстоит обращаться с ними не иначе как с фарфоровыми статуэтками.

– Так их трое?

– Да, вам несказанно повезло, их трое. Мадам Шебир добровольно вызвалась сопровождать мужа в изгнании.

– Это и неудивительно, – понимающе кивнул Ричмонд. Ведь все знали историю девушки-англичанки, вышедшей замуж за Хадида Шебира и целиком посвятившей себя ему и своей новой родине Кирении. Ее судьба вызывала в иных людях сочувствие…

Теперь, подумал Джон, у него появится возможность собственными глазами посмотреть, что представляет собой мадам.

– На груди она носит камень с выгравированным на нем словом «Кирения».

– Судя по фотографиям, она чертовски привлекательна.

Совсем не похожа на тех дам, которые бывают вовлечены в политику. Как правило, они гораздо крупнее, и подбородок у них всех такой решительный…