Петра Хаммесфар - Сестра

ПЕТРА ХАММЕСФАР

СЕСТРА

Первая глава

Они меня спрашивали, были ли у Роберта враги. Нет! Они сказали, что у каждого человека есть враги и должен быть по крайней мере один, имевший достаточно причин всадить ему в голову пулю.

Роберт мертв. Он был моим братом, и он был всем, что у меня было — единственным дорогим человеком в моей жизни. Какой-то мужчина, ехавший по делам в пятницу утром, обнаружил Роберта в его машине на стоянке. А через пару часов у нас дома появилось двое служащих из Комиссии по расследованию убийств.

Я была в своем Ателье. Оно расположено рядом с зимним садом в задней части дома и было моей «тихой гаванью», моим местом воспоминаний, воспоминаний о счастливых и полных надежд временах. Если я не хотела, чтобы меня беспокоили, я могла там укрыться, и если я не могла больше находиться в своей постели, то ночевала там на софе.

Я еще спала и не слышала звонок в дверь, когда они пришли. Наша экономка, фрау Шюр, уехала как раз делать покупки на выходные, так что открыла им Изабель. Иза, как ее всегда называли, что подходило ей гораздо больше, звучало в моих ушах всегда как «Eis»,[1] и точнее охарактеризовать ее было бы невозможно. Изабель Бонгартц, урожденная Торховен, толстенное бревно в моем глазу — вторая жена Роберта.

Мне тяжело говорить о ней, как о жене моего брата. Она была причиной того, что в последние недели и месяцы я провела больше ночей на софе в моем Ателье, чем в своей постели. Моя комната была расположена рядом со спальней Роберта. Наш дом не отличался чрезмерной слышимостью. Стены можно было назвать как угодно, только не тонкими, но в моей комнате есть дверь, ведущая в комнату Роберта. И хотя с обеих сторон эта дверь закрыта шкафами, можно было очень хорошо слышать, как два человека в соседней комнате любят друг друга.

Любят? Если бы все не так жутко было, если бы это не стоило в ночь на пятницу жизни моему брату, тогда, возможно, я могла бы над этим смеяться. Но, учитывая то, что происходило в браке Роберта, понятие «любовь» звучит здесь настолько же фальшиво, насколько фальшиво выглядело бы двухкаратное колечко на руке бродяги.

Изабель никогда его не любила, ни единой секунды. Она его только использовала, чтобы вылезти из грязи и устроить жизнь по своему вкусу. Она полностью вскружила ему голову, обвела вокруг пальца со своим безупречным кукольным личиком, фигурой газели, молодостью и профессиональным опытом.

Ей было только двадцать четыре года, на восемнадцать лет моложе меня, на одиннадцать — Роберта. Миниатюрная была она, почти как ребенок. «Моя маленькая ведьмочка» — звал ее вначале Роберт, наверное, из-за ее рыжей шевелюры или из-за ее способности подчинять себе человека, я не знаю. Это не играет уже никакой роли — «маленькая робертова ведьмочка» справилась со своей задачей — всего после четырех месяцев брака с моим братом, стать его вдовой.

Я проснулась в пятницу перед полуднем от ее вопля. Пронизывающее «Нет!», что-то вроде, когда говорят, что кровь стынет в жилах. У меня определенно ничего не застыло, я видела Изабель насквозь. Она была продувным бесом с выраженной склонностью к театральности.

Она с первого дня знала, как особенно легко меня можно достать. Поэтому я предположила только, что снова разбита дорогая вещица — одна из гипсовых масок, которые годы назад были сняты мною с лица Роберта, или одна из глиняных фигур, которые изображали его еще мальчишкой, или что-то другое — незаменимое, прикипевшее к моему сердцу.

Я четко рассчитывала на то, что скоро она ворвется ко мне и будет извиняться, стеная и заламывая руки: «Миа, мне так страшно жаль, случилось по недосмотру…»

Если я при этом бурно реагировала, можно было рассчитывать на приступ рыданий, также как и на заверение, что она это сделала не нарочно и готова платить издержки. При этом, обрати я ее внимание, что «издержки» невосполнимы, и что в любом случае она могла только нашими деньгами платить, она бы, громко всхлипывая, покинула Ателье и на выходе, наверное, еще бы пожелала узнать: «Что такого, в конце концов, я тебе сделала, что ты всегда меня бранишь?»

Подобные сцены разыгрывались регулярно, большей частью в присутствии Роберта, поскольку в противном случае они не достигли бы своей цели. Впрочем, это происходило и тогда, когда его не было рядом, чтобы Изабель не утратила навыков.

Сейчас Роберта не было рядом, я это знала. Еще во вторник он пообещал мне отвезти утром в пятницу мою машину в ремонт, и на него можно было положиться на все сто: что он обещал, то выполнял, даже если делал это без удовольствия. А на моей машине он ездил чрезвычайно неохотно и, кроме меня, вообще был единственным, кто мог ею управлять.

Этот автомобиль был специально оборудован для женщины, которая располагала только одной рукой и, к тому же, левой. Всевозможные элементы управления находились в ногах. На первый взгляд это было чужеродно-пугающим, но ко всему, в конце концов, можно привыкнуть.

Я привыкла быстро; стеклоочистители, фары, кондиционер, отопление, окна и прочее обслуживалось левой ступней. Ничто из этого не используется постоянно, и если не копаться там, где не нужно, тогда автомобиль управлялся так же, как и всякий другой.

Я пользовалась им обычно ежедневно. Последний раз я была в городе во вторник и, когда выезжала, то не заметила на полу гаража большое масляное пятно. И хотя на обратном пути уже светилась контрольная лампочка, я все-таки доехала до места. А что мне еще оставалось? Остановиться, открыть капот и проконтролировать содержание масла? Это было бы делом непростым и не продвинуло бы меня, кстати, ни на метр дальше.

Роберт сделал это за меня, когда я вернулась домой. «Здесь же почти уже ни капли масла», — сказал он, покачав головой. «Как тебе вообще удалось на этом до дома добраться, для меня просто непостижимо».

Он объяснил мне, что при этом могло бы произойти, говорил об обширной масляной пленке и заедающих колбах. Я, совершенно не разбираясь в технике, понимала только наполовину, и, кроме того, все равно ведь ничего не случилось. Под конец мы оба смеялись.

Я собиралась тогда сразу, на среду, вызвать службу технической помощи, но Роберт посчитал, что это излишне — он все лично уладит. После его исчерпывающей лекции я не совсем понимала, как он себе это представляет.

«Ты мне только что объяснял, что на этой машине нельзя больше ехать без того, чтобы полностью не разрушить мотор, так как же ты собираешься доставить ее в мастерские?»

Роберт все еще улыбался: «Получится. Нужно только залить достаточно масла — литр, лучше два — тогда получится. Да это и не так далеко».

Он предполагал дефект, причем возникший совершенно неожиданно. Только за день до того, в понедельник, машина была на техосмотре, они мне также масло сменили, и все было в порядке, а сейчас капало даже при выключенном моторе. Роберт считал, что это масляный фильтр. «Похоже, в нем дырка», — сказал он.

А для этого, по его мнению, существовало только одно объяснение: что в мастерских напортачили во время инспекции и, возможно, что-то повредили. Поэтому он хотел лично переговорить и добиться признания ошибки, ее исправления и извинения. Конечно, ошибки могут случаться как в мастерской, так и на любом другом предприятии, только я почему-то не могла себе это представить.

Я бы предпочла, чтобы Роберт отогнал машину в ремонт сразу в среду или в четверг — для меня не иметь ее в распоряжении означало застрять на два дня дома и, возможно, еще терпеть общество Изабель. К сожалению, у Роберта не было времени.

Ранним утром в среду он уехал во Франкфурт, не сообщив мне, что он там собирается делать. Деловой чисто теоретически эта поездка быть не могла; финансовые сделки он всегда оговаривал со мной хотя бы уже потому, что по любой сделке должен был иметь мое согласие. Возможно, конечно, что он находился на стадии переговоров и не хотел меня этим обременять.

В четверг Роберт тоже не мог выкроить время, чтобы заняться моей машиной. Утром у него была встреча, о которой он мне также ничего не сообщил. После полудня он встречался с Олафом Вехтером, нашим консультантом по налогам. А в пятницу явилась полиция.

Мне было плохо этим утром. Несколько последних дней были очень скверными для меня. Вечером во вторник я была, пожалуй, чересчур возбуждена. Сначала это дело с моей машиной. Внезапно обнаруженный дефект — небрежная работа мастерских! Это было смешно. Я бы прозакладывала свою левую руку, что мой автомобиль был злонамеренно поврежден с единственной целью — держать меня дома и иметь возможность играть на моих нервах.

Но когда я, в присутствии Роберта, позволила себе сделать намек в этом направлении, он посмотрел на меня так подавленно и растерянно… Я хорошо знала этот взгляд. Облеченным в слова, это бы означало: «Ну, подумай разумно, Миа. Кому это нужно — вывести из строя твою машину?»