Роберт Ладлэм - Завет Холкрофта

— Что вы скажете портье?

— Это я вам расскажу потом; теперь нет времени. Сколько все это у вас займет?

— Не знаю... Недолго.

— Десяти минут хватит?

— Да. Думаю, да. Но, Ноэль, может, нам следует дождаться возвращения Иоганна?

— Когда он вернется?

— Через час-два, не больше.

— Нет, не могу. Я звоню вам в вестибюль через десять минут. На моих часах 8.45. А на ваших?

— Тоже, — ответил Кесслер, даже не потрудившись бросить взгляд на циферблат. — Я все-таки думаю, мы должны подождать.

Мысли его разбегались. Хребет Холкрофта оказался пугающе прочным.

— Не могу. Они убили его. Господи! Какони убили его! Теперь они хотят добраться до нее, но им ее не найти.

— "Ее"? Вашу мать? Фон Тибольт сказал мне...

— Им ее не найти, — повторил Холкрофт. — Вместо нее, они выйдут на меня.Я — именно тот, кого они на самом деле ищут. А мне нужны они.Я заманю их, Эрих.

— Не делайте глупостей. Вы сами не понимаете, что собираетесь затеять.

— Прекрасно понимаю.

— В отеле женевская полиция. Если вы обратитесь к портье — он может проговориться. И они нападут на ваш след.

— Им недолго придется искать. Всего несколько часов. Больше того, я сам их найду.

— Что?!Ноэль, я долженс вами увидеться!

— Итак, через десять минут, Эрих. Сейчас 8.46. — Холкрофт повесил трубку.

Кесслер тоже положил трубку, сознавая, что у него нет иного выбора, кроме как следовать полученным указаниям. Поступить иначе значило бы вызвать подозрения. Но что же замышляет Холкрофт? Что он скажет портье? Впрочем, быть может, это не так уж важно. С выходом его матери из игры самого Холкрофта нужно будет сохранить в дееспособном состоянии лишь до завтрашнего утра. К середине дня и его можно пустить в расход.

Ноэль ожидал на углу темной улицы, в конце де Гранж. Он не испытывал гордости от того, что собирался сделать, но бушующая у него в душе ярость заглушала все соображения морального порядка. При виде трупа Вилли Эллиса в мозгу его что-то лопнуло. Зрелище это потянуло за собой цепочку воспоминаний: Ричард Холкрофт, расплющенный о стенку каменного здания машиной, умышленно кем-то выведенной из строя; отравление стрихнином в самолете; смерть во французской деревне; убийство в Берлине; человек, следивший за его матерью... Он не подпустит их к ней! Теперь кончено:он сам доведет это дело до завершения.

Отныне все зависело от того, насколько успешно он сможет использовать каждую крупицу силы и каждый факт, который удастся вспомнить, для достижения этой цели. И именно берлинское убийство сейчас подсказало ему тот единственный факт, которым он сможет воспользоваться. Там, в Берлине, он привел за собой убийц к Эриху Кесслеру — глупо, бездумно — в пивную на Курфюрстендамм. Кесслер и Холкрофт; Холкрофт и Кесслер. Если те убийцы искали Холкрофта — они бы не упускали из виду Кесслера, и, когда Кесслер вышел из отеля, они бы последовали за ним.

Холкрофт взглянул на часы. Пора звонить. Он направился через дорогу к телефонной будке.

Он надеялся, что Эрих поднимет трубку. И сумеет его потом понять.

Кесслер стоял в вестибюле отеля перед таксофоном, держа в руке листок бумаги, на котором изумленный портье нацарапал свое имя. Рука портье, принимавшая деньги, дрожала. Он, профессор Кесслер, будет признателен, если тот передаст ему содержание предстоящей их беседы с мистером Холкрофтом. Ради блага самого же мистера Холкрофта. Да и портье. В придачу к чему тот получит еще пятьсот франков.

Прозвенел телефон. Звонок еще не смолк, как Эрих уже снял трубку:

— Ноэль?

— Как зовут портье? Кесслер назвал.

— Чудесно.

— А теперь я настаиваю на встрече, — заявил Эрих. — Вам многое нужно узнать. Завтра очень важный для нас день.

— При условии, что мы переживем ночь. Если я отыщу ее.

— Где вы? Мы должнывстретиться!

— Мы встретимся. Слушайте внимательно. Выждите у того же телефона пять минут. Может быть, мне придется перезвонить. Если же я не позвоню, то через пять минут выходите из отеля и начинайте спускаться вниз по склону. Идите и не останавливайтесь. Спустившись, поверните налево и идите дальше. Я нагоню вас на улице.

— Хорошо! Значит, через пять минут. — Кесслер улыбнулся. Все эти любительские уловки со стороны Холкрофта бесполезны. Несомненно, тот оставит портье сообщение или номер телефона для своей матери — на тот случай, если она будет разыскивать его, не числящегося среди постояльцев. Вот и все. Возможно, Иоганн и прав, полагая, что Холкрофт дошел до предела своих возможностей. Может статься, этот американец, в конце концов, и не относится к числу потенциальных «детей Солнца».

В вестибюле «Д'Аккор» все еще находились полицейские и несколько журналистов, чуявших некую интригу за туманной версией ограбления, которую выдвинула полиция. Ибо они жили в Женеве. Толклись и просто любопытные — постояльцы, переговаривавшиеся между собой, убеждавшие в чем-то друг друга, — некоторые в испуге, другие в поисках острых ощущений.

Эрих держался в стороне от толпы, стараясь не привлекать внимания. Ему совершенно не нравилось торчать в вестибюле. Он предпочитал приватность гостиничных номеров.

Эрих бросил взгляд на часы. Если американец не перезвонит в течение следующей минуты, он вернется к портье и...

К нему, ступая будто по осколкам стекла, приблизился портье:

— Профессор...

— Да, друг мой? — Кесслер сунул руку в карман. Сообщение, оставленное Холкрофтом, оказалось вовсе не тем, чего ожидал Эрих. Ноэль просил мать не покидать ее убежище и оставить телефонный номер, по которому он мог бы связаться с ней.Портье, разумеется, пообещал никому не открывать этого номера. Однако договоренности, заключенные ранее, имеют большую силу — так что случись этой леди позвонить, сообщенный ею номер телефона герр Кесслер сможет найти на листке бумаги в своем ящике для корреспонденции.

— Кто тут мистер Кесслер? Профессор Эрих Кесслер! — По вестибюлю шел посыльный, выкрикивая его имя. Громко выкрикивая. Уму непостижимо! Никомуведь не было известно, что он находится здесь!

— Да, я здесь. Я профессор Кесслер, — поспешил откликнуться Эрих. — Что вам угодно?

Он старался говорить тише, чтобы не привлекать к себе внимания. Тем не менее все присутствующие обернулись в его сторону.

— Вам велено передать сообщение на словах, — затараторил мальчишка. — Передавший сказал, что у него нет времени, чтобы написать. Послание это от мистера X. Он передал, чтобы вы выходили сейчас, сэр.

— Что?

— Это все, что он велел передать, сэр. Я лично с ним разговаривал. С мистером X. Вам надо выходить прямо сейчас. Вот что он велел вам сказать.

У Кесслера перехватило дыхание. Внезапно, неожиданно ему все стало ясно. Холкрофт решил использовать его в качестве приманки.

С точки зрения американца, тот, кто убил в Берлине человека в черной кожаной куртке, знал, что Ноэль Холкрофт должен встречаться с Эрихом Кесслером.

Замысел был простым, но гениальным: засветить Эриха Кесслера, заставив его прилюдно выслушать сообщение от мистера X. и выйти из отеля на темные женевские улицы.

Если же за ним не будет хвоста, то такое несовпадение причины и следствия будет трудно объяснить. Настолько трудно, что Холкрофт, возможно, решит устроить избранной им приманке повторную проверку. У него могут возникнуть вопросы, способные разнести в клочья всю их операцию.

Нет, все-таки Ноэль Холкрофт потенциально являлся одним из «детей Солнца».

Глава 40

Хелден пробиралась ползком по дому Герхарда, среди обломков мебели и кровяных луж, выдвигая подряд все ящики и распахивая дверцы, — покуда не обнаружила небольшую жестянку с медикаментами для оказания первой помощи. Отчаянно пытаясь думать лишь о том, что нужно привести себя в транспортабельное состояние, и подавляя боль как ненужную слабость, она насколько могла плотно заклеила свою рану и с трудом поднялась на ноги. Опираясь на трость Герхарда, ей удалось пройти три километра вверх по дороге и на север, до развилки.

Проезжавший на своем допотопном автомобиле фермер подобрал ее. Не может ли он отвезти ее к некоему доктору Литваку, живущему на холме, рядом с клиникой? Может, это ему почти по пути. Не будет ли он так любезен ехать побыстрее?

Вальтеру Литваку было под пятьдесят. Это был лысеющий мужчина со светлыми глазами и склонностью к лаконичным, точным формулировкам. Благодаря своей подтянутости он перемещался стремительно, тратя движений столько же, сколько слов; благодаря высоким умственным способностям предпочитал все взвесить, прежде чем дать ответ; и, наконец, будучи евреем, спрятанным в детстве голландскими католиками и выросшим среди участливых лютеран, был страшно нетерпим к нетерпимости.