Роберт Ладлэм - Предательство Тристана
– Значит, Тухачевского погубили враги? Вы это хотите сказать?
– Революция, как Сатурн, пожирает всех своих детей, каждого в свой черед. Я убежден в том, что Гейдрих знает правду, потому что он сам выстроил ложь, которая заставила Сталина обезглавить собственные вооруженные силы. Он знает, что Тухачевский был ни в чем не виновен и, естественно, знает, что генерал Михаил Баранов тоже не был участником никакого заговора.
Значит, власть, которую фон Шюсслер имеет над Ланой, тоже мошенничество! Меткалфу остро захотелось как можно скорее сообщить Лане правду. Но его восторг умерился, как только он понял значение этого открытия.
– Выходит, честность намерений отца Ланы до сих пор остается под сомнением, – сказал он.
– Все остается под сомнением. – Корки выпустил из ноздрей две толстые струи белого дыма. – Включая судьбу операции «Wolfsfalle». Если мы не решимся сдать нашего собственного агента. Эта жертва призвана спасти операцию и, не побоюсь этого утверждения, спасет и весь мир.
Кровь отхлынула от лица Меткалфа.
– Я вас не понимаю.
– А мне кажется, что вы, напротив, все понимаете, – отозвался Корки очень тихим, чуть слышным голосом. Он продолжал ковыряться кочергой в камине, упорно отказываясь встретиться взглядом с Меткалфом.
– Объясните-ка мне это поподробнее, – сдерживая гнев, сказал Меткалф. – Я медленно соображаю.
– Соображаете вы, Стивен, как раз очень даже живо, но, как я понимаю, вы хотите, чтобы я высказал свои планы вслух. Если вам это действительно требуется, я это сделаю. НКВД должен поймать Светлану Баранову. Она должна быть арестована. Это единственная вещь, которая может убедить нацистов в том, что документы, которые она передала, являются подлинными.
Меткалф вскочил с места, встал навытяжку перед Корки и, словно пистолет, наставил своему наставнику в лицо указательный палец.
– Цель оправдывает любые средства, так, что ли, Корки? Так? Если человек начинает вам мешать, становится помехой, вы, не задумываясь, бросаете его волкам? Даже женщину, которая действовала так смело ради нас, подвергала свою жизнь опасности…
– Избавьте меня от ваших ханжеских рассуждений, достойных плохого школьного учителя. Я говорю о выживании Европы, Соединенных Штатов – о выживании демократии на этой планете. И я не нуждаюсь ни в каких лекциях насчет оперативной этики. – Глаза Коркорана, полуприкрытые тяжелыми набухшими веками, сохраняли ледяное спокойствие.
– Оперативная этика? Вы это так называете? – Исполненный отвращения, утративший дар речи, Меткалф не глядя шагнул назад, снова опустился в кресло и уставился остановившимся взглядом в огонь. – Позволить арестовать ее – это же безумие!
– Да, конечно, ведь, как сказал лорд Литтлтон[92], любовь может сохранять надежду там, где разум уже приходит в отчаяние, угу? – Янтарный свет накладывал на изрезанное глубокими морщинами лицо старика прихотливые тени.
– Что вы можете знать о любви?
– Я шпион, Стивен. О чем я хорошо знаю, так это об отчаянии.
– Так же, как и о «разумных причинах»?
– И об этом тоже. Главным образом о причинах для отчаяния. Верьте мне, я понимаю, что женщина – это чудо из чудес. Но знаете ли вы еще кое-что? Что мир во всем мире – это изумительно, что это тоже чудо из чудес. А спасти планету, которой грозит реальная опасность быть сожранной фашистским военным чудищем? Тоже прекрасно, правда? Воспрепятствовать Третьему рейху подчинить себе человеческую цивилизацию? Ну, и вот он, глоток холодной воды.
– Прекратите, – проронил Меткалф, сидевший с каменным выражением лица.
– Вы сами вынудили меня. – Коркоран, не мигая, смотрел в глаза собеседнику.
– Вы никогда не меняетесь, ведь так, Корки?
Коркоран чуть заметно наклонил голову.
– Зато вы заметно изменились.
Меткалф пожал плечами.
– Я? Возможно, это мир изменился.
– Стивен, Стивен, почему вы никак не поймете? Мир не изменился. Мир не меняется вообще. И не будет изменяться – только мы изменяем его.
Меткалф закрыл лицо руками. Колесики в его голове завертелись с лихорадочной быстротой. Должен же найтись какой-то выход! Спустя одну-две секунды он взглянул в огонь, и на его лице явственно отразилось облегчение.
– Что вы намерены сделать? – без выражения спросил он.
– Завтра вечером ведущие артисты балетной труппы Большого театра прибывают в Берлин – делегация дружбы из Москвы. Они будут выступать в театре «Штаатсопер». Вероятно, выволокут из нафталина всем надоевшее «Лебединое озеро» – сойдет для неразборчивых немцев.
– Лана будет там.
– И ее любовник-нацист фон Шюсслер – тоже. Провести дома небольшой отпуск, посетить свою старую ферму… Вовремя шепнуть НКВД – больше ничего не потребуется. НКВД арестует ее, а немцы явятся свидетелями этого события. И все в мире пойдет своим чередом. Мне ужасно жаль, Стивен.
– И она скажет НКВД правду.
– Вы так думаете? – без всякого интереса к предположению Меткалфа осведомился Корки. – Вообще-то никакой разницы уже не будет. Она может объяснять всем все, что захочет, но, как только нацистское командование услышит о ее аресте, можно будет сказать, что план «Wolfsfalle» спасен.
– Хотелось бы, чтобы это оказалось так просто, – произнес Меткалф, внимательно следя за своим голосом. – Выдать Лану слишком опасно. Я не знаю, что доносили вам ваши источники, но я знаю эту женщину, я провел с нею немало времени, и, так уж получилось, выяснил, что она питает определенную привязанность к фон Шюсслеру.
Корки не сумел скрыть, что эти слова его озадачили.
– Ни за что не поверю во что-то подобное!
– Может быть, вы считаете, что лучше меня разбираетесь в женском сердце? Я знаю только то, что почувствовал сам. Мне кажется, что она испытывает некоторое сожаление по отношению к этому немцу, хотя не исключено, что чувства могут оказаться даже более глубокими.
– Говорите прямо, что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, что существует реальная опасность того, что Лана может поставить под угрозу всю миссию – проинформирует фон Шюсслера, что его подставили. Больше ничего не требуется, чтобы все наши усилия пошли прахом.
– Этого ни в коем случае нельзя допустить, – заявил Коркоран.
– Согласен с вами. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы удержать наш паровоз на рельсах. Я знаю, как нужно с нею обходиться. – Во взгляде, который он бросил на Коркорана, нельзя было прочесть ничего, кроме твердой решимости. Было жизненно важно, чтобы Корки поверил тому, что он сейчас говорил. Слишком много от этого зависело.
– Что вы предлагаете?
– Вы забросите меня в Берлин, и я…
– Вы перехватите ниточки марионетки.
– Что-то в этом роде.
Коркоран несколько секунд, не отрываясь, глядел на Меткалфа.
– Вы хотите попрощаться с нею, я вас правильно понял?
– Позвольте мне, – не стал отпираться Меткалф. – И я обещаю, что постараюсь сделать все, что в моих силах.
– Речь идет не о старании, Стивен. Необходимо обеспечить нужный результат.
– Я понимаю, – сказал Меткалф. – Но поручите это мне.
Взгляд Коркорана был подобен потоку рентгеновских лучей; он, казалось, пытался проникнуть в самую глубину души Меткалфа. Наконец он сказал:
– Чип Нолан остановился в «Бельвю-палас». Он сможет снабдить вас всеми необходимыми бумагами.
Альфред Коркоран сидел, глядя в огонь, и курил. Он был удивлен и, честно говоря, немало раздосадован, когда обнаружилось, что Стивен Меткалф все еще жив. Амоса Хиллиарда убили раньше, чем ему удалось устранить ту угрозу безопасности, которую представлял собой Меткалф.
Но Коркоран гордился своей бесконечной прагматичностью. Он всегда полагал, что для успешных действий требуются постоянные импровизации. Что ж, пусть будет так. Оценка, которую Меткалф дал русской балерине, была, вероятно, правильной. Ну так пусть едет в Берлин и удостоверится, что операция «Wolfsfalle» успешно осуществляется. Возможно, так получится даже лучше.
В комнату вошла домохозяйка-швейцарка с серебряным подносом в руках и налила ему в чашку горячего чая.
– Спасибо, фрау Шибли, – сказал Коркоран. Здесь, в Берне, он настолько тщательно соблюдал меры безопасности, что даже попросил Чипа Нолана изучить биографию этой бедной hausfrau[93]. Однако чрезмерно осторожным быть невозможно.
Он протянул руку, взял трубку телефона, набрал номер «Бельвю-палас» и попросил соединить его с номером Чипа Нолана.
Гостиница «Бельвю-палас» находилась высоко над Ааре, на Кошергассе и, судя по фасаду, была великолепной. Первый взгляд не обманывал подходившего. Номер Нолана оказался очень большим и роскошным, и Меткалф не преминул указать человеку из ФБР на этот факт.
– Наверно Дж. Эдгар Гувер неплохо оплачивает расходы своих парней, – подколол он маленького, вечно казавшегося растрепанным человека.
Чип вопросительно взглянул на него, на его светло-карие глаза, казалось, набежало облачко.
