Николай Стариков - Ваше благородие
— Ты как хочешь, — шепнул Тарас подчиненному, — а я рвану. Авось повезет.
Он рывком поднял с земли свое тело, вскочил, метнулся за ближайшее дерево, но короткий удар по лбу тяжелой палкой выключил на мгновенье сознание. Тут же ему заломили руки, связали за спиной. Скрутили и сникшего роевого, не сделавшего даже попытки прорваться в темноту.
Одновременно с дозором четового открыл огонь рой, оставленный для сдерживания идущей цепи. Ее огонь из автоматов, гранаты оказались совершенно неожиданными. Бойцы залегли. Ориентируясь на вспышки выстрелов, резервное отделение командира роты обошло противника с фланга, прикрываясь грохотом стрельбы, подошло вплотную и забросало стрелявших боевиков гранатами. Двое из них пытались отойти, но были расстреляны, роевой застрелился сам.
Заслышав стрельбу с разных направлений, прибывшие из сел люди, покинутые четовым и его боевиками, заметались. Но все натыкались на идущие поисковые цепи.
Вскоре цепи начали сходиться, фланги подразделений осветились электрическими фонариками, высветили тех, кому бежать стало некуда. Сверкали диким огнем глаза лис и волков, не сумевших прорваться. Беглецы стояли с поднятыми руками. Сошлись с разных направлений дозоры, увели с собою задержанных.
Мокрые до подбородка бойцы и офицеры сворачивались в колонны, возвращались в исходное положение.
Утром командир полка вел беседу с Тарасом.
— Кто вы? — спросил Бодров.
— Повстанец. Командир подразделения УПА.
— Против кого восстали?
— Против немцев, теперь против советских.
— У вас тоже паспорт советский. По документам мы все граждане Советского Союза.
— Оно, конечно, так, но… — не нашелся с ответом задержанный.
— По вашей милости отца моего изувечили, меня едва не лишили жизни.
— Вы меня застрелите? — испуганно покосился Тарас на руку Сергея, скользнувшую в ящик стола.
— Как бы вы поступили на моем месте? Повод есть.
— Повесил бы.
— Я не могу этого сделать, потому что являюсь офицером регулярной армии. Все мои действия не выходят за рамки существующих законов. А вот любой бандит присваивает себе право распоряжаться жизнью задержанного. Чувствуешь разницу? Ты бы повесил, а я избить тебя с удовольствием не могу. Выходит, вы не повстанец и не командир подразделения, а настоящий бандит.
— Против врага все средства хороши.
— Задержанный безоружный и беспомощный человек не враг, а просто задержанный. Убить его — преступление.
— Вы же меня расстреляете?
— Я — нет. Вас будет судить военный трибунал как бандита, предателя, изменившего своей Родине, с оружием в руках выступавшего против Красной Армии.
— Наши люди все такие.
Отдельные граждане, например, не согласны с этим.
— Кто такие? — вскочил Тарас со своего места.
— Сядь, дурак! Могу не сдержаться.
— Скажите для интереса.
— Кто с вами поддерживал связь по радио? — не стал Сергей отвечать на вопрос.
— Не знаю. Таблицу радиосигналов и рацию передал сотник. Мне оставалось лишь расшифровывать сигналы.
— Могли бы узнать по голосу радиста?
— Вряд ли. Назывались одна-две цифры низким голосом без позывного.
— Значит, ничем помочь не хотите. А зря.
XXXI
Полковой медицинский пункт размещался в березовской районной больнице. Для него было отведено крыло кирпичного одноэтажного здания, не пострадавшего в ходе боев за населенный пункт. В палатах много коек, между ними узкие проходы. После ночной операции свободных мест нет. Раненые лежат даже в коридорах, над ними хлопочет медперсонал полка. Николай Дмитриевич располагается в углу у окна. Рука по-прежнему безжизненна, но ночью неожиданно шевельнулся непроизвольно указательный палец. С радостной надеждой попробовал своей волей еще раз оживить его, но попытка оказалась безуспешной. Вновь упало настроение. Утром о важном событии рассказал фельдшеру, землячке своей.
— Значит, должна ожить рука, — обнадежила Наташа, — признак верный.
Ближе к полудню раненых посетило полковое начальство. Сергей присел на кровать отца, справился о самочувствии, рассказал о ночных событиях. Сын взял его руку, помассировал пальцы.
— Я почувствовал тепло, — неожиданно сказал Николай Дмитриевич, — твое тепло, сын.
— Вдруг, правда, оживает?!
— Не бог весть что, но надежда появляется!
В коридоре медпункта Бодров столкнулся с Тамарой. От неожиданности женщина отшатнулась к стене, расширенными заплаканными глазами уставилась на командира полка.
— Что случилось? — спросил он.
— Да… да… — не нашлась фельдшер с ответом.
— Вас кто-то обидел?
— Раненых много. Убитых тоже.
Глаза женщины наполнились слезами. Она шмыгнула носом, достала носовой платок, прикрыла лицо.
— Возьмите себя в руки. Вам нельзя в таком виде показываться. Раненым нужна ваша очаровательная улыбка, как бальзам жизни, образец здорового духа.
— Да, чтоб они…
Тамара, как показалось Сергею, испуганно глянула на него и вновь закрыла лицо платком. Сгорбившись, она пошла в комнату для медицинского персонала, не сказав даже обычных слов вежливости.
«Расстроилась женщина. Да и как тут не переживать. Вчера еще люди были живыми и здоровыми, а сегодня…»
Появился посыльный штаба с запиской в руке. Шведов размашисто, в спешке написал: «Срочно вызывает Николай Михайлович».
— Есть распоряжение Главного управления войск НКВД по охране тыла о выделении наиболее подготовленного офицера по специальной тактике для оказания практической помощи командованию частей Красной Армии, выделенных для борьбы с Украинской повстанческой армией в тылу 1-го Украинского фронта. Начальник войск с сожалением дал согласие на вашу командировку в Западную Украину сроком на три недели.
— Своих людей у них не хватает?
— Похоже, там запарка с этой УПА. Кого оставите исполняющим обязанности командира полка?
— Шведова.
— Согласен. Шикерин возглавит оперативное отделение. Капитан говорит, — сказал Николай Михайлович, — в школе и военном училище он ни единого раза четверку не получал, одни пятерки. Голова?!
— Тут ничего не прибавишь.
— Завтра утром надо быть на аэродроме. Командир авиаполка в курсе.
— В качестве кого я там буду?
— Советник у командира дивизии. Кажется, кавалерийской.
— Кому представиться?
— Моему коллеге. Собственно, в его распоряжение вы поступите.
Еще затемно в сопровождении взвода автоматчиков Бодров покинул Березовку. К девяти утра был на аэродроме.
Сергею еще не приходилось летать. Когда видел самолет в воздухе, не особенно задумывался, как устроен, из чего сделан, надежен ли. Сейчас он шел в штабную землянку мимо стоявших в ряд машин различных марок и не видел ни единой, на которую в полной мере можно бы положиться. Однокрылые и двукрылые, они казались одинаково громоздкими, пропеллеры слабыми, крылья маленькими. Как-то не верилось, что все это может летать.
Командир полка, слегка располневший майор, с четырьмя орденами на груди и веселой улыбкой на круглом, по-женски нежном лице, встретил Бодрова у входа.
— Все знаю, — сказал он. — Напою чаем, и с богом!
— Долго лететь?
— Часа три. Как погода сложится. У нас, как у лодки на реке: у той все зависит от течения, а здесь от ветра: по ветру скорость одна, против — другая. Какой самолет возьмете? — неожиданно спросил командир полка. — Не боевой, конечно.
— Представления не имею.
— Всем известный двукрылый «кукурузник» или однокрылый разведчик?
— Тот, что понадежнее.
— Оба надежные, но разведывательный пошустрее, поменьше в размерах.
— Идемте! На стоянке выберем.
Два самолета стояли рядом. Под двукрылым на колесе сидела симпатичная молодая женщина, у другого, опершись грудью, полулежал на крыле русоволосый парень. Оба в звании старших лейтенантов.
— С женщиной мне лететь не хочется. Мало ли что… — в смущении сказал Сергей.
— Тогда летите на разведчике. Самолет с летчиком будут в вашем распоряжении до конца командировки. Можете использовать его в разведывательных целях.
Вот и самолет! На двоих кабина. Дверка, как в автомашине. Множество приборов на передней панели. У летчика и пассажира раздельные сиденья. Уселись.
— Константин, — представился старший лейтенант.
Сергей назвал себя. Почти сразу заработал двигатель.
Передний винт пропал из виду. Задрожала кабина, когда самолет покатился по грунтовому полю. Потом дрожь прекратилась. «Взлетели», — определил Бодров. Посмотрел вправо через боковое стекло — внизу рядом за дверцей бездна. Инстинктивно подался в глубь кабины.
— Как чувствуете себя, товарищ майор?
— Можно сказать, нормально.
