Дональд Гамильтон - Устрашители

САНАТОРИЙ "ИНАНУК[2]"

Я непроизвольно и лениво погадал: то ли это словцо заимствовано из языка эскимосов, то ли местные остроумцы намекали, что перед вами уютный уголок. Не считая приличествующей медицинским заведениям белой покраски, санаторий вполне мог бы сойти за обычнейший кемпинг или мотель. Виноват: бунгало и коттеджи, где располагаются постоем разноплеменные туристы, как правило, не снабжены толстыми решетками на окнах. Это было вторым, и вопиющим отличием.

У главного здания, близ парадного входа, поджидали три фигуры в накрахмаленных белых халатах. Двое мужчин и женщина. Молодой блондин, с лицом почти привлекательным — его, правда, портили сонный взгляд и пухловатые щеки — отделился от комитета по встрече. Парень был плечистым, с хорошо развитыми, сильными руками.

— Веди себя пристойно, — посоветовал сидевший рядом Дуган. — Видишь, как принимают? Как ОВНП!

— Кого? — не понял я.

— Особо важного нового пациента, — пояснил Дуган. — Прояви благодарность и не закатывай скандала. Всем легче будет, и проще.

Мерседес негромко скрипнул тормозами. Дуган распахнул дверцу.

— Приглядывай в оба, Томми, — посоветовал он светловолосому крепышу. — Чересчур уж большим паинькой держится. Будь начеку... Тэк-с, Мэдден, выметайтесь.

Я вымелся. Дуган и Томми сноровисто заняли позиции по бокам и самую малость поодаль. Профессионалы! Привыкли укрощать самых строптивых и усмирять самых буйных! При необходимости, ежели я брошусь на одного, другой ударит сзади; а на обоих сразу при такой расстановке сил напасть немыслимо...

Нападать я, впрочем, не собирался, а посему и покорного слугу никто не колотил. Пока, во всяком случае. Мы дожидались второго мужчину и женщину, облаченную, пониже халата, в плотные нейлоновые чулки. Выдалась минута спокойного размышления, и весьма кстати выдалась, ибо надлежало решить, обязан ли я предупредить благородное собрание. Странно, я даже не представлял, какого свойства предупреждение должен сделать — просто шестое чувство твердило: рассуди и реши. Но ни рассудить, ни решить я не успел, запутавшись в подсказках из мозговой подкорки.

Они выстроились передо мною. Мужчина был высок, хотя до моих собственных шести футов четырех дюймов не дорос. Поседелые виски, респектабельный, уверенный, внушительный вид. А женщина!.. Боги бессмертные! Отродясь не видал особи женского пола, способной хотя бы отдаленно сравняться в уродстве с этим страшилищем. По крайности, насколько мог припомнить — а помнил я весьма немного.

Речь не о теле — никаких выдающихся телесных искривлений либо несуразностей не отмечалось. Дама обладала обычными конечностями, повиновались они должным образом, суставы сгибались, мышцы сокращались, да и сухожилия, кажется, работали добросовестно. Ноги как ноги: не слишком соблазнительные, однако вполне пристойные. И руки вполне людские: две ладони, десять пальцев. И туловище соответствовало устоявшимся представлениям о приемлемых пропорциях.

Но лицо! Точнее, харя!

Альфред Хичкок, пожалуй, уплатил бы ей немалые деньги за участие в отвратительнейшем из своих фильмов. Лопатообразный подбородок. Расплющенный, раздавленный природой нос, напоминающий бульдожье рыло. Неандертальские надбровные дуги. Искореженные непостижимым образом скулы и челюстные крылья...

Но карие глаза были проницательны, умны — и свирепы.

— Это доктор Элси Сомерсет, Поль, — пояснила вышедшая из мерседеса Китти. — А это — доктор Альберт Кэйн... О тебе замечательно позаботятся, дорогой. Нельзя было выписываться из клиники так поспешно... Ты еще не вполне здоров и следует немного... Я покосился:

— Китти, отчего бы не сделать божескую милость и не заткнуть свою поганую варежку?

Девица охнула и негодующе смолкла.

Я глядел на доктора Элси Сомерсет. Элси!.. О боги, боги бессмертные! Элси... Эльза... Элиза... С таким-то мордоворотом!

Я принял, наконец, второе за день важнейшее решение. Пускай это глупо, но сборище получит полную возможность пойти на попятный без катастрофических для себя последствий. Встанет перед свободным выбором. В конце концов, они только любители, а я — опытный профессионал. Непостижимым образом покорный слуга обрел внезапную уверенность в том, что он — профессионал, и не из последних. Правда, не сумел бы вразумительно сказать, в какой именно области числюсь профессионалом.

Я спросил:

— Этим желтым домом заведуете вы, доктор Сомерсет?

Что было фактической неточностью, ибо, как помнит читатель, домики санатория блистали белизной.

Высокий мужчина прочистил горло:

— Этим лечебным учреждением заведую я, мистер Мэдден.

— Отлично. Тогда мой протест вам и адресуется. Утверждаю при свидетелях, что был доставлен сюда против собственной воли, под несомненным и недвусмысленным принуждением. Теперь желаю удалиться. Домой, в Сиэтл. Уразумели?

Двое окружавших меня силачей — коль скоро можно быть окруженным двумя людьми — не шевельнулись, но я буквально ощутил, что оба напряглись, готовясь действовать.

— Боюсь, это невозможно, мистер Мэдден, — спокойно ответствовал доктор Кэйн. — Вас доставили, чтобы вылечить...

— По чьему настоянию?

— Мисс Дэвидсон...

— Мисс Дэвидсон может проваливать к чертям собачьим. Помолвлены мы или нет — помолвка едва ли дает невесте самомалейшие юридические права. Разве что притянуть жениха к ответу за злоупотребление доверием... Крепко сомневаюсь, будто помолвка уполномочивает мисс Дэвидсон определять меня в приют умалишенных. Кстати, на это еще и судебное решение требуется. Будьте любезны предъявить хоть завалящий документик, судьею подписанный и печатью заверенный.

Тирада моя была наигранной и нахальной, однако револьверов поблизости не замечалось, а большая шишка в ослепительно белом халате, надменно выпячивавшая передо мною грудь и пыжившаяся подобно влюбленному голубю, наверно, любила придавать всему на свете вид полнейшей законности. Даже похищению совершенно безобидных незнакомцев. Если, конечно, я и впрямь считался безобидным...

— Бумаги уже составляются, мистер Мэдден, — поспешно промолвил Кэйн. — И прошу понять: у нас лечебное заведение для пациентов с нарушенной психикой, а вовсе не желтый дом... и не приют умалишенных.

— Блестяще, док! Вот и составляйте нужные бумаги, а потом вручайте мне их должным образом. Только там, дома, в Сиэтле! А засим разрешите откланяться. Водителя вашего утруждать не стану, до шоссе, в общем, недалеко. В аэропорт и на попутной машине добраться можно.

Я повернулся.

Дуган и Томми бросились.

Опять, как и в такси, когда Китти угрожала пистолетом, я с почти пугающей четкостью понял, что именно следует предпринять: нанести боковой пинок в живот нападающему справа и, тотчас, распластываясь влево, изувечить второго субъекта хитрым ударом повернутого кулака по виску.

Но, пожалуй, не стоило приезжать сюда, чтобы развлекаться подобными упражнениями. Посему я неуклюже размахнулся, метя Дугану в челюсть, и парень остервенел, и треснул меня в ухо, и я незамедлительно шлепнулся. Томми издал неопределенные звуки, долженствовавшие выражать неодобрение. Прекрасно, я кое-что узнал о светловолосом — пускай даже малую кроху.

Меня подхватили под руки, подняли и утвердили в стоячем положении.

Полуоглушенный ударом, задыхающийся, ваш покорный слуга посмотрел на Китти.

— Эгей, куколка! Помнится, некто ворковал, будто ничего худого мне не сделают? Промурлычь-ка еще разок! Лупить по башке человека, едва оправившегося от сотрясения мозга — великолепное средство ускорить окончательное выздоровление, правда?

— Но я же просила не...

— Золотце, — ласково произнес я, — судя по нежному и безболезненному приему, который здесь оказывают снаружи, при входе, жду не дождусь лечения, коим займутся внутри, в четырех стенах!

Прежде чем Китти успела ответить, я уставился на обоих врачей и сказал:

— Неопровержимо установлено: меня задерживают в притоне мозгоправов силой, совершенно и всецело против моей воли. Согласны?

Высокий доктор Кэйн слегка поежился, но карие глаза, принадлежавшие женской разновидности Франкенштейна, выразили только естественное научное любопытство при виде живого лабораторного образца, извивающегося на булавке. Китти казалась ошеломленной донельзя и пришибленной. Тоже небесполезное наблюдение, между прочим.

Учитывая, что покорного слугу непрерывно держали на мушке, покуда не доставили до места назначения, следующий вопрос был смехотворен, и все же его надлежало задать:

— Хорошо, допустим, уйти не дозволяется. Но по телефону-то позвонить разрешите?

— Прошу прощения, это исключено... Мягкая, вкрадчивая речь доктора Кэйна прервалась, ибо заговорила женщина:

— Кого же вы намерены вызывать, мистер Мэдден? — Акромегалия, вспомнил я. Болезнь именуется акромегалией. В придачу к устрашающим уродствам бедолаги приобретают совершенно особый тембр голоса. Все это происходит, если начинает капризничать и привередничать гипофиз, но лучше сами загляните в медицинский справочник, ибо здесь мои познания заканчиваются.