О. Пинто - Друг или враг?
Большинство допрашиваемых допускают подобного рода обмолвки. Пульхоф же не обмолвился ни разу.
Выведав у Пульхофа все, что он мог и хотел сказать, я целых два дня сопоставлял и анализировал факты. Затем я снова вызвал его к себе. Пульхоф вошел и, приветливо улыбнувшись, сел за стол против меня. Лицо его было непроницаемым. Чувствовал он себя свободно. И только блеск глаз выдавал известную настороженность.
— Господин Пульхоф, — обратился я к нему, — я подробно изучил ваши показания. В основном мне все ясно. Но несколько моментов, точнее говоря девять, остаются для меня необъяснимыми. Поэтому я хочу задать вам сейчас эти девять вопросов и, надеюсь, вы ответите на их.
— Конечно, — сказал он и в знак согласия кивнул.
— Всего несколько лет назад вы были одним из вожаков, а может быть, даже главарем молодежного национал-социалистского движения в Ост-Индии. Тем не менее вы утверждаете, что всегда были и остаетесь истинным патриотом Голландии. Как вы объясните это противоречие?
— Очень просто, — ответил он с улыбкой. — Тогда я был мальчишкой, и мне казалось, что это чисто национальное движение, и каждый порядочный юноша считал своим долгом быть его участником. Не забывайте, что так думали тысячи порядочных голландцев. Позже они, правда, поняли свою ошибку. Потом у меня стали возникать кое-какие сомнения, а когда немцы оккупировали Голландию, я понял, что это за свиньи. В свое время с помощью громких фраз и щедрых посул им удалось обмануть меня, но это только усилило мою ненависть к ним. Отчасти именно поэтому я решил заняться организацией побегов — мне хотелось отомстить им за то, что они так подло обманули меня.
Ответ был разумный и звучал вполне правдоподобно. Коварная немецкая пропаганда действительно могла ввести в заблуждение многих честных голландцев. Молодежные национал-социалистские организации казались им чем-то вроде прославленных организаций бойскаутов: члены организаций носили форму, при встрече отдавали друг другу честь, выезжали в лагеря. Подлинные, зловещие цели этого движения от молодежи скрывали.
— Хорошо, — продолжал я, — теперь второй вопрос. Вы еще очень молоды. Выражаясь языком немцев, вы даже не ариец. Однако стоило вам поступить на работу в продовольственный департамент в Роттердаме, и вас за какие-нибудь восемнадцать месяцев сделали заместителем начальника. Ведь у вас в подчинении были десятки людей, многие из которых годились вам в отцы. Чем вы объясните такое повышение?
Без колебаний он сразу же ответил:
— И это объясняется очень просто. Прежде всего скажу, не хвалясь, у меня есть кое-какие способности к административной работе. Кроме того, работал я очень усердно и действительно во многом навел порядок. Трудно даже представить себе, какая неразбериха царила в продовольственном департаменте, когда его организовали. Но я, конечно, понимаю, что мне бы никогда так быстро не добиться столь высокого поста, если бы не начальник департамента господин Л. Это замечательный человек, который все время в меру своих возможностей старался обманывать немцев, помогая своему народу. Он знал, что я не меньше его ненавижу немцев. Ему также было известно об организованных мною побегах. Он даже сам неоднократно помогал мне организовывать их. Господин Л. назначил меня на эту должность, так как знал, что, обладай я властью, мне будет намного легче помогать беженцам.
И на этот раз ответ его был разумным и убедительным. Судя по некоторым данным из официальных источников, о господине Л. он сказал правду. Господин Л. действительно был пламенным патриотом своей родины и согласился принять пост начальника продовольственного департамента только потому, что хотел помогать своему народу. Пульхоф был очень умным человеком и никогда не стал бы рассказывать о своей дружбе с этим человеком, не имея на то оснований; он ведь знал, что позднее я смогу проверить правильность его показаний, связавшись с господином Л.
— Хорошо, допустим, что это так, — заметил я. — Теперь перейдем к третьему вопросу. С вашей помощью бежало восемьдесят семь человек. Когда людям спасают жизнь, можно ожидать, что они будут испытывать только чувство благодарности к своему спасителю. Однако многие из тех, кого спасли вы, сказали мне, что питают к вам неприязнь. Более того, они относятся к вам с подозрением и сомневаются в искренности побуждений, заставивших вас помогать им. Чем это можно объяснить?
Он снова улыбнулся, но на этот раз печально.
— Мне казалось, что, хорошо зная людей — а вам это необходимо, — вы сами могли бы ответить на этот вопрос. Разве людям не свойственно питать неприязнь к тем, кому они чем-то обязаны? Кроме того, характер у меня резкий, и поэтому многим я кажусь высокомерным. Я знаю это, но ничего не могу с собой поделать. Люди, которые кому-то обязаны, болезненно реагируют на подобные вещи, и в результате рождается все растущая неприязнь. Лично меня больше удивило бы, если бы люди, которым я помогал, питали ко мне чувство благодарности.
Пульхоф ловко уклонился от сути моего вопроса, однако я не мог не признать, что и на этот раз ответ его был логичным. Поговорка «сделай добро — и потеряешь друга», может быть, и цинична, но верна. Я решил перейти к следующему вопросу.
— Что же, пока будем считать, что ответили на мой третий вопрос, — сказал я. — Теперь четвертый вопрос. Вы умнее многих средних людей и прекрасно понимаете, что, помогая беженцам, вы шли на большой риск. Зачем же вам понадобилось излишне рисковать, разъезжая по Роттердаму в открытой машине с людьми, которых вы собирались отправить в Англию? Да еще в немецкой служебной машине!
Его ничуть не смутил этот вопрос.
— Неужели вы думаете, что риск был так велик? Я всегда считал, что, чем смелее действует человек в оккупированной стране, тем меньше опасность навлечь на себя подозрение. Вы, наверно, помните известный рассказ Эдгара По «Похищенное письмо»? Ведь где только сыщики не искали это драгоценное письмо! Они перевернули все вверх дном, обыскали все самые укромные уголки, а письмо лежало у них под самым носом. Но им и в голову не пришло искать его в этом месте! По этому же принципу действовал и я. Немцы не могли и подумать, что я среди бела дня в открытой служебной машине стану перевозить беженцев! Кроме того, здесь были и соображения чисто психологического порядка: мне доставляло огромное удовольствие мстить немцам, оставляя их в дураках и увозя у них из-под носа беженцев.
У меня появилось ощущение, словно я пытаюсь поймать угря голыми руками. И на этот раз мой вопрос не застал Пульхофа врасплох. Ответ был логичным и обоснованным. Не было никакого смысла добиваться каких-то других объяснений, и я перешел к следующему вопросу.
По поводу пятого вопроса мне хотелось бы сделать несколько замечаний. На допросе как в Королевской школе, так и у меня Пульхоф с самого начала заявил, будто приехал в Англию с единственной целью — получить от голландского правительства в Лондоне указания относительно того, в каком направлении следовало развивать деятельность подпольных организаций Голландии. Затем его должны были снова забросить в Голландию, где он стал бы руководить этими организациями.
Любого беженца, выразившего горячее желание вернуться из Англии обратно в свою страну, немедленно брали под подозрение. Он, конечно, мог оказаться честным человеком, стремившимся вернуться на родину, чтобы активно помогать союзникам. Но ведь могло случиться и так, что это был замаскировавшийся немецкий шпион, который ставил себе целью пролезть в какую-нибудь тайную голландскую или английскую организацию, выведать важнейшие секреты и фамилии ее членов, а затем как можно быстрее вернуться обратно и передать добытые сведения своим немецким хозяевам. Такие сведения представляли для немцев большую ценность, если попадали к ним своевременно, поэтому человек, спешивший вернуться на родину, считался подозрительным лицом до тех пор, пока следствие не выясняло его подлинных намерений. Что же касается Пульхофа, то причин подозревать его было много, тем более что вплоть до своего внезапного исчезновения он занимал у немцев важный пост.
Поэтому я спросил его:
— Теперь посмотрим, как вы ответите на пятый вопрос. Вы хотите вернуться в Голландию, чтобы развернуть там еще более активную деятельность в пользу союзников. Так ведь?
Он утвердительно кивнул.
— Если вашу просьбу удовлетворят, вам все равно придется пробыть в Англии месяца три, пока вы будете учиться прыгать с парашютом, стрелять и, конечно, получать указания относительно вашей дальнейшей деятельности. Затем вас забросят в Голландию. Но стоит вам появиться на улицах Роттердама, вас при вашей необычной внешности сразу же узнают. Немцы прежде всего поинтересуются, почему вы вдруг исчезли на целых три месяца, а затем таинственно появились. Подумали ли вы о том, что вам будет довольно трудно выпутаться из подобного положения?
