Джеймс Грейди - Гром
Твердо. Непринужденно. Спокойно.
– Почему Корн так набросился на меня? – спросил Джон.
– Такова его работа. – Вудруфт покачал головой. – Он заведует службой безопасности. Такая работа делает людей прокаженными, и они начинают считать весь остальной мир больным. Кроме того, он знает, что ты получил боевое крещение в оперативном отделе, и не существует такого человека в службе безопасности, которому удалось бы возглавить оперативный отдел. Поэтому он находится на таком уровне, который ты можешь миновать. К тому же, если в том, что случилось, есть что-то подозрительное, это его проблема.
– Я думал, искать проблемы – это именно то, для чего мы все существуем.
– Нет, – сказал Дик, – мы существуем для того, чтобы избегать проблем.
– Нельзя всегда лишь избегать.
– Но мы должны с осторожностью относиться к таким случаям.
Два друга некоторое время сидели молча.
– Что, по-твоему, я должен делать? – спросил Джон.
– Свою обычную работу. Надеяться. Верить. А теперь отправляйся домой.
Те же люди, которые забирали Джона из госпиталя, отвезли его домой. Только Мэри с ними не было.
– У нее неотложные дела, – объяснил мистер Джон.
«Должна написать отчет», – подумал Джон. Они проводили его до двери дома, прошли внутрь, тем самым без всяких слов убедив его, что там безопасно.
– Ты хочешь, чтобы мы осмотрели окрестности? – спросил Драконий глаз.
– Но только не окрестности моего дома.
Было 4:17, когда они ушли. Джон сел на кушетку. Почувствовав, что день близится к концу, он встал, включил все светильники, какие только были в доме. В спальне он посмотрел на красный механический будильник: 6:33. Он отнес тикающие часы в гостиную.
Ветер стучал в окно. Тянуло холодом. Всего лишь ветер. Неожиданно он почувствовал страшный голод. Он собирался купить жареных пончиков с шоколадом в кафетерии «Пластик палас» в подвале «Рассел сенат офис билдинг», когда они с Фрэнком пойдут…
В холодильнике должен быть жареный цыпленок из супермаркета. Он вытащил его из пластиковой упаковки и сунул в микроволновую печку, поставив таймер на три минуты и одну секунду, – он ненавидел случайность даже в числах.
Печь загудела.
Тикал будильник.
Красный огонек автоответчика его телефона на столе мигал безмолвным вызовом.
БИИП!
– Джон!.. Это Эм Норс.
Грудной голос. Непроницаемая улыбка, алые губы.
Не думай об этом сейчас. К чему думать об этом сейчас?
Эмма Норс отвечала за международные связи и аналитические обзоры, касающиеся разведки, при сенаторе Кене Хандельмане, члене комитета по делам разведки. Председатель назначил каждому члену комитета помощника, который числился в штате комитета, однако сенатор Хандельман доверял Эмме, которая получала жалованье персонально от него, и это жалованье было выше, чем у помощника, назначенного комитетом, от которого сенатор мог отказаться, но не мог выбрать по своему усмотрению.
– Я узнала про Фрэнка и… О, этот проклятый город! Америка девяностых. В каком ужасном мире мы живем! Могу я чем-нибудь помочь, я… хочу быть уверена, что ты в порядке, ты…
БИИП!
– Это снова Эм. Ненавижу эти чертовы автоответчики. Если тебе что-нибудь понадобится, не раздумывая звони мне.
После небольшой паузы она продолжила, несколько смягчив голос:
– Будь осторожней, Джон.
После чего продиктовала на автоответчик свой адрес и номер телефона.
БИИП!
– Привет, Джон, это Мэри из твоего офиса. Очень жаль, что я не смогла проводить тебя. Если тебе что-нибудь надо, захочется с кем-то поговорить, звони мне. Не смущайся, даже если тебе покажется, что поздно.
После чего она тоже надиктовала свой номер.
Раздался писк микроволновой печи.
Он решил позвонить матери. Она жила в Блэк-Хоке, небольшом городке в Южной Дакоте, одна в белом каркасном доме, в котором прошло детство Джона. Городок стоял среди холмистой равнины. Чистый воздух каждое время года имел свой особенный аромат: запах шалфея весной, трав прерий летом и мускусный запах созревшей пшеницы и красной опадающей листвы осенью. Зима приносила запах обжигающего льда. Все в городке знали друг друга.
Мать рассказала ему о капризных переменах мартовской погоды – о неожиданно налетевшей снежной вьюге. И о том, как обанкротилась фирма «Фурнитура С & Н». Когда Джимми Густафсон – «он был капитаном баскетбольной команды, когда ты был первокурсником» – заколачивал фанерой окна магазина, он плакал так горько, что слезы затуманили ему глаза и он повредил молотком большой палец. «О», – вставил Джон. Потом она принялась рассказывать ему про сумасшедшего Эдкинса. «Слушай, почему эти типы, просиживающие штаны в Вашингтоне, думают, что мы все здесь тупицы?» – спросила она. «Какие типы?» – поинтересовался он. Она рассказала ему о баскетбольном матче профессионалов, показанном по телевизору. Она считала, что роман, который он послал ей, был так себе, и плевать на то, что пишет это ничтожество – критик. Сказала, что «Золотые годы» не заслуживают того, как их превозносят. Спросила его, как идут дела на работе, зная, что не получит никаких подробностей от своего сына, который стал довольно скрытным после того, как повзрослел и начал самостоятельную жизнь в этой шпионской конторе, о чем она знала, но никогда не упоминала. «На работе все прекрасно, мама». Он сказал ей, что любит ее. Она помолчала. Сказала, что любит его тоже. Добавила, что он в любой момент может вернуться домой. Интересно, какого черта он будет там делать: совершенствовать знание китайского или вернется к работе по ремонту выбоин в городе, если на сей раз они получат на это финансирование из бюджета? Вновь он сказал ей то, что не нуждается в словах. И вновь она сказала, что очень любит его.
Они повесили трубки.
Цыпленок был сочным и теплым. От холодного молока стакан запотел.
Возможно, остальной мир был прав.
«Надо радоваться тому, что имеешь», – говаривал Фрэнк.
Телефон вновь зазвонил. Джон взял трубку, послушал, сказал «о'кей» и положил трубку.
В комнате стояла тишина. Красный будильник тикал на столе. Он включил радио. Классическая радиостанция передавала очередное ток-шоу… Он переключил программу, ужасные электрогитары пронзительно выли на прогрессивной станции. Третий раз выбор вновь пал на станцию, передающую рок. Больше в системе запоминания на данный момент ничего не было. Выключил радио, включил телевизор. Развлекательная передача – выключил.
Куча его окровавленной одежды.
Достал черный пластиковый мешок для мусора из шкафа на кухне.
Ботинки, часы, рубашка, галстук, костюм – все туда. Все.
Плащ, который передало ему ЦРУ. Все в мешок.
Сверху завязал узлом так, чтобы ничего не выпало.
Мусор вывезут только в четверг, то есть через два дня.
Если он пронесет мешок сквозь темноту, поставит его на обочине перед арендуемым им коттеджем, то у енотов будет два дня, чтобы распотрошить его.
Не могу оставить этот мешок здесь. Только не в доме.
Стрелки на тикающих часах показывали 8:07.
В доме были включены все светильники. Они сияли у него за спиной, когда он выходил наружу. Он забросил черный мусорный мешок в дальний угол веранды. Постоял в полумраке, вглядываясь в темень за окном.
Раздался хруст шагов по морозной земле. Вдали. В темноте. Под деревьями. Тишина. Ближе. Двигающаяся в ночи тень. Стала материальной. Приняла очертания человека. Невысокого. В плаще. Шляпа скрывала лицо. У него что-то было в левой руке, он подходил ближе, все ближе…
В полумрак веранды вступил Харлан Гласс, руководитель центра по борьбе с терроризмом при ЦРУ. Указательный палец его правой руки, одетой в перчатку, был прижат к губам.
Глава 6
Храня молчание, Джон проследовал за человеком в шляпе в дом.
Сердце громко стучало.
Сохраняй спокойствие.
Харлан Гласс притворил за собой дверь. В руке у него был плоский дипломат. Пальцем одетой в перчатку руки он щелкнул кнопкой на небольшой пластиковой коробочке, которую достал из кармана плаща.
Он провел коробочкой вокруг стереосистемы Джона. Выдернул из розетки автоответчик. Внимательно осмотрел комнату. Потом положил коробочку на кофейный столик и пристроился на старом, облезлом стуле.
Джон так же молча устроился на кушетке.
Старый цэрэушный зубр расстегнул плащ. Он аккуратно положил свою мягкую шляпу на кофейный столик.
– Ненавижу шляпы, – сказал он.
Джон прикрыл глаза. Гласс между тем продолжал:
– Полагаю, что могу доверять тебе.
– Полагаю, что это мой дом, – сказал Джон.
– Ты думаешь, это имеет значение? – Гласс продолжал сидеть в перчатках. – Кто-нибудь еще приходил сюда сегодня вечером?
– Нет.
