Джон Ле Карре - Идеальный шпион
Машина на изящном крене сворачивает к ветряной мельнице, намереваясь врезаться в нее. Сид выруливает на дорогу, и они продолжают беседу.
— Ну а тори?
— Тори таков, каким и должен быть порядочный тори. Богатый землевладелец, раз в неделю отбывающий повинность в Сити, занимается псовой охотой, раздает бусы и стекляшки дикарям и мечтает изничтожить всех инакомыслящих. Жена его, сверкая улыбками, открывает каждое местное празднество на свежем воздухе.
— Кто же здесь наши основные сторонники? — спрашивает Пим, вспоминая занятия по обществоведению.
— Богоискатели твердо стоят за него, масоны тоже, как и «ветераны-буревестники», трезвенники колеблются, как и Лига противников азартных игр, до тех пор, пока они не ознакомились с документами, и не дай тебе Бог и словом обмолвиться о Недотепах, Пострел! Недотепы на время отправлены на вольный выпас. Остальные — кот в мешке. Местный член парламента был красным, но сейчас он скончался, последнюю кампанию он выиграл с перевесом над тори в 5000 голосов. Но разберемся лучше с тори — в последний раз за них голосовало 35 000, однако с тех пор право голоса получило еще 5000 малолетних преступников, а 2000 патриархов перешли в мир иной. Фермеры бедствуют, рыбаки разоряются и не знают уже, куда кинуться за помощью.
Включив освещение, Сид предоставляет машине двигаться без руля, а сам роется и достает откуда-то сзади красивую желто-черную брошюру с фотографией Рика на обложке. Рик сидит перед каким-то чужим камином в окружении чьих-то ласковых спаниелей и читает книгу, — занятие, для него вовсе не характерное.
«Послание избирателям округа Северного Галворта» — гласит заголовок. Бумага брошюры, в разрез с общим стремлением к скромности и экономии, глянцевая.
— А еще нам играет на руку тень сэра Кодписа Мейкуотера, — особо прочувствованно прибавляет Сид. — Вот, погляди последнюю страницу!
Пим смотрит и обнаруживает там колонку текста, напечатанного на манер швейцарских некрологов.
«Заключение
Источником вдохновения для политической деятельности Вашего Кандидата служит дорогой ему с детства образ Наставника и друга сэра Мейкписа Уотермастера, члена Парламента, Всемирно Известного Либерала и Служителя Христианской Церкви, чья твердая, но справедливая рука, после безвременной кончины его родителя, вела его по жизненному пути, помогая избегнуть многих Искушений Юности и достичь теперешней неколебимой и прочной позиции, позволившей ему ныне вращаться в Кругу Лучших из Лучших нашей страны.
Сэр Мейкпис был отпрыском Набожного Семейства, последовательным проповедником трезвости, оратором, не имевшим себе равных. Светлый образ его, можно сказать без преувеличения, как никакой другой, освещал путь Кандидата к тому историческому моменту, когда свое слово о нем скажет округ Северный Галтворт, край, который успел стать ему Близким и Родным и где он мечтает обосноваться при первой возможности. Ваш Кандидат намеревается отдать всего себя борьбе за ваши интересы и делать это с тем же бескорыстием, какое проявлял сэр Мейкпис, сошедший в могилу последовательным борцом за Моральные Ценности, важнейшими из которых были: Право на Частную Собственность, Свобода Торговли и Абсолютное Равенство женщин и мужчин перед законом.
Ваш будущий Усердный Слуга Ричард Т. Пим».
— Ты ученый человек, Пострел. Что ты об этом думаешь? — спрашивает Сид с серьезностью, готовый вот-вот взорваться обидой.
— Прекрасно сформулировано, — говорит Пим.
— Еще бы, — говорит Сид.
Навстречу им скользят деревенские дома и шпиль местной церкви. На главной улице их встречает желтый плакат, возвещающий, что кандидат либеральной партии выступит здесь сегодня вечером. На автомобильной стоянке понуро стоит цепочка уже запорошенных снегом «лендроверов» и «Остейнов-7». В последний раз приложившись к фляжке, Сид аккуратно поправляет перед зеркалом пробор. Пим замечает, что одет он необычно продуманно. Морозный воздух пахнет навозцем и морем. Перед ними твердыня не вчера построенного Зала Общества Трезвости деревушки Литл-Чедворт-на-Водах. Сид сует ему в руку мятную конфетку, и они входят в зал.
* * *Председатель собрания уже говорит довольно долго, но внимают ему только первые ряды, потому что сидящим в конце зала ничего не слышно. Им остается рассматривать либо потолочные балки, либо фотографии Народного Избранника: Рик за наполеоновским письменным столом, позади него выстроились ряды книг по юриспруденции. Рик во время первого и последнего в своей жизни посещения фабрики пьет чай среди рабочих. Рик, наподобие сэра Френсиса Дрейка, устремивший взор на плавающую в тумане армаду траулеров — погибающую рыболовецкую флотилию округа Галворт. Рик — фермер, посасывая трубку, он с видом знатока оценивает стати коровы. По одну руку от Председателя под складками желтого флага сидит дама — служащая местной избирательной комиссии, по другую руку — пустые кресла, оставленные для Кандидата и его команды. Время от времени Председатель напрягает голос, и тогда до Пима доносится какая-нибудь отдельная фраза — что-нибудь насчет Порочности Воинского призыва или Ужасов Монополизма — или, совсем уж ни к селу ни к городу, какое-нибудь виноватое вводное предложение, вроде: «Как я уже говорил всем минуту назад». И дважды, сначала когда девять превращается в девять тридцать, а потом в десять минут одиннадцатого из внутренних помещений появляется пожилой шекспировский вестник; он с трудом ковыляет на сцену, чтобы, потирая ухо, дрожащим голосом заверить собравшихся, что Кандидат уже выехал, что график встреч у него в этот вечер крайне напряженный и его задержал снегопад. И когда мы уже окончательно потеряли надежду, в зал гордо входит мистер Маспоул в сопровождении Максуэла Кэвендиша, оба в серых костюмах и оба важные, как церковные старосты. Друг за другом двое мужчин шествуют по проходу, взбираются на трибуну и, пока Маспоул обменивается рукопожатиями с Председателем и дамой из избирательной комиссии, майор вытаскивает из портфеля какие-то исписанные листки и раскладывает их на столе. И хотя к концу кампании Пим может насчитать не меньше 21 публичного выступления Рика, на котором он присутствовал, ни разу между этим собранием и выступлением в ратуше накануне выборов не видел Пим, чтобы Рик обратился к записям майора или даже вспомнил об их наличии. Таким образом постепенно он пришел к выводу, что никакие то были не заметки и не конспект, но лишь предмет театрального реквизита, театральный жест, который должен был подготовить нас к самому Явлению.
— Что это сделал Макси со своими усами? — взволнованно шепнул Пим Сиду, который встряхнулся от этого вопроса, пробудившись от дремоты. — Неужели заложил и их?
Если Пим считает, что и в ответ услышит шутку, то его ожидает разочарование.
— Их сочли неуместными, вот и все, — коротко отвечает Сид, и в следующую же секунду Пим становится свидетелем, как лицо Сида заливает волна искреннего чувства, потому что в зал торжественно входит Рик.
Порядок появления ни разу не менялся, как не менялись роли и обязанности. После Маспоула и майора возникает Перси Лофт и несчастный Морри Вашингтон, у которого уже тогда барахлила печень.
Перси держит дверь. В нее входит Морри, иногда, как, например, в этот вечер, срывая у части зала аплодисменты, ибо неискушенные принимают его за Рика, что и неудивительно, так как, будучи раза в три короче Рика, Морри тратит значительную часть времени и большую часть денег на то, чтобы добиться полного тождества со своим кумиром. Если Рик покупает новое пальто из верблюжьей шерсти, Морри спешит купить два таких пальто. Если на ногах у Рика двухцветные штиблеты, можно быть уверенным, что такие же штиблеты, оттененные к тому же белыми носками, красуются и на ногах Морри. Но сегодня, как и на прочих «придворных», на Морри по-церковному строгий серый костюм. Ради любимого Рика он даже постарался как-то смягчить пьяную багровость своих щек. Войдя, он садится на свое место возле двери, расправляет розочку, чтобы ее всем было видно. Морри и Перси, как и все зрители, внимательно смотрят на дверь, напряженно ожидая появления Рика. Наконец раздаются аплодисменты. Входит Рик, быстро, скоро, так как мы, государственные деятели, люди деловые, не имеющие права попусту терять время, и, уже идя по проходу, он продолжает серьезно обсуждать что-то с Лучшими из Лучших. Неужто это Лоренс Оливье идет с ним рядом? Нет, по-моему, больше смахивает на Бада Флэнагана. Но это, как вскоре мы убеждаемся, ни тот и ни другой, — это знаменитый Берти Треченца, радиокомментатор, стойкий либерал. На трибуне Маспоул и майор представляют Председателю прочих видных деятелей команды и рассаживают их по местам. Сид наклоняется вперед, пожирая глазами все происходящее. Кандидат начинает свою речь.
