Маргарет Трумэн - Убийство в ЦРУ

— Она везла кое-что, Коллетт, и, очевидно, очень важное кое-что.

— И оно пропало?

— Точно.

— Идеи есть?

— Как не быть. Это либо мы, либо они. Если это они, то у них материал, а мы в панике. Если это мы, то один из наших держит то, что было у нее в портфеле, и, возможно, собирается продать материал другой стороне. — Он вытащил трубку изо рта. — Или…

— Или то, что было у нее, нужно ему для другого, может, личные счеты, обвинения, шантаж — что-то в этом духе.

— Да, что-то в этом духе.

Она прищурилась под яркими лучами выглянувшего из-за облака солнца и сказала:

— Джо, мы здесь не только для того, чтобы ты просто заранее уведомил, что Стэн собирается поручить мне разобраться со смертью Барри. Что еще? Он попросил прощупать меня, так?

— В общих чертах.

— Я сделаю это.

— В самом деле? Никаких колебаний?

— Никаких. Я хотела заняться этим на свой страх и риск в свободное время, если помнишь. А так я даже не теряю отпуск, что мне причитается.

— Вот что значит деловой подход.

— Вот что значит слишком долго работать на «Фабрике Засолки». Мне вернуться и сказать ему или это сделаешь ты?

— Ты. Я к этому не имею никакого отношения. И еще один, последний, совет, Коллетт. Стэн и кабинетные мудрецы в Лэнгли плевать хотели на то, как и от чего умерла Барри. Их вполне устраивает, что у нее был сердечный приступ. То есть им известно, что его у нее не было, только она значения не имеет. Имеет значение портфель.

— Что в нем было? От кого он?

— Может, Стэн тебе расскажет, только я в том сомневаюсь. Ты ж знаешь: кому-надо-знают.

— Если мне предстоит выяснить, кому он достался, мне надо знать.

— Может, надо, а может, нет. Пусть решают Стэн и Лэнгли. Пусть они установят правила, а ты им следуй. — Он взглянул на нее поверх очков, как бы усиливая смысл последних слов.

— Обязательно. И — спасибо тебе, Джо. Я сразу же иду к Стэну.

Подгорски занимал кабинет, на двери которого висела табличка: «РЕМОНТ ПИШУЩИХ МАШИНОК». Похожими табличками украшались многие кабинеты ЦРУ в посольстве: предполагалось, что они отвратят случайных посетителей. Обычно так и было.

Стэн сидел за обшарпанным столом с длинным рядом выжженных отметин от великого множества сигар, забытых во время разговора на краю столешницы. Он был невысок и плотно сбит, вся голова покрыта шапкой седых волос — предмет его необычайной гордости. Кэйхилл он нравился, причем с первого дня ее прибытия в Будапешт. Был он проницателен и крут, но с проблесками сентиментальности, которую он расточал на всех, кто с ним работал.

— Вы говорили с Джо? — последовал вопрос.

— Да.

— Имеет смысл для вас?

— Полагаю, что так. Мы были дружны. Я должна была встречать ее в этот раз.

Он кивнул, хмыкнул, пробарабанил пальцами по столу.

— Вы встречали ее по нашим делам?

— Нет, сугубо личное. Я не знала, летит она с доставкой или нет.

— Она вам когда-нибудь рассказывала, чем занимается?

— Чуть-чуть.

— И ничего об этой поездке?

— Ничего. Она никогда не вдавалась в детали своих поездок сюда. Все, чем она занималась здесь, сводилось к встречам с клиентами ее агентства вроде Золтана Рети.

— Его здесь нет.

— Знаю. Вчера вечером он позвонил мне из Лондона и оставил сообщение на автоответчике.

— Вам показалось странным, что его здесь нет?

— Между прочим — да.

— Намечалась ее встреча с ним и с одним из партийных шишек по поводу того, как обеспечить Рети доступ к деньгам, которые он зарабатывает на Западе своими книжками.

— Во что это должно было обойтись?

Подгорски рассмеялся.

— Смотря по тому, чем papasha собирался обзавестись: то ли одним из кондо на холме, то ли новой машиной по-быстрому.

— Все лапы одинаковы.

— Так же, как и смазка, и то, как подмазывается. — Лицо Стэна посуровело. — Потеря для нас жуткая, Коллетт.

— То, что она везла, было настолько важным?

— Да-а.

— И что это было?

— Кому-надо-знают.

— Мне надо знать, если я буду копаться в том, что привело к ее смерти.

Стэн покачал головой.

— Не сейчас, Коллетт. Задание четкое, никаких двусмысленностей. Вы отправляетесь домой в отпуск и контачите со всеми, кто что-то значил в ее жизни. Вы горюете, поверить не в силах, что ваша закадычная подруга мертва. Выясняете все, что сможете, и докладываете об этом оперативному сотруднику в Лэнгли.

— Какой цинизм! Мне и в самом деле небезразлично, что произошло с моей подругой.

— Я убежден в этом. Знаете, вы вовсе не обязаны за это браться. Дело за пределами ваших обязанностей, но я предложил бы вам шесть раз подумать, прежде чем отказаться от него. Как я уже говорил, ставки тут крупные.

— «Банановая Шипучка»?

Подгорски кивнул.

— Я на самом деле ухожу в отпуск?

— Оформлено в документах будет именно так, на тот случай, если кто захочет пронюхать. С вами мы сочтемся позже. Это я вам обещаю.

— Когда, по-вашему, мне приступить?

— Отправляйтесь утром.

— Не могу. Вы же знаете, мне надо провести встречу с Хоргаши.

— Верно. Когда?

— Завтра поздно вечером.

Подгорски задумался на минуту, потом спросил:

— Это важно?

— Мы не виделись шесть недель. Через тайник он сообщил, что у него что-то есть. Все подготовлено, отменить нельзя.

— Тогда проводите, а на следующее утро улетайте.

— Хорошо. Что-нибудь еще?

— Да-а. Действуйте спокойно. Откровенно говоря, я пытался наложить вето на ваше участие. Слишком близки. Закадычная дружба, как правило, мешает. Постарайтесь забыть, кем она для вас лично была, и сосредоточьтесь на деле. Портфель. Это все, что кого бы то ни было заботит.

Она встала и сказала:

— Мне и в самом деле противно это место, Стэн.

— Веселый старый Будапешт? — Он громко рассмеялся.

— Вы же знаете, что я имела в виду.

— Разумеется, знаю. Все готово для Хоргаши?

— Думаю, да. Используем новую конспиративную квартиру.

— Мне до сих пор не нравится новое место встреч. Надо было из всех пушек палить и похоронить его, когда оно только предлагалось. Чересчур близко от слишком многого другого.

— Мне там удобно.

— Это хорошо. Вы боец, Коллетт.

— Я служащая. Вы сказали, что я буду в отпуске, а значит — никакого официального статуса. Это усугубляет дело.

— Отнюдь. Единственное, что давал бы вам официальный статус, это доступ к нашим людям. Они вам не нужны. У них нет никаких ответов. Они ищут ответы.

— Я хочу пройтись по следу Барри. Сначала полечу в Лондон.

Стэн пожал плечами.

— Хочу поговорить с врачами, делавшими вскрытие.

— Ничего вы там не добьетесь, Коллетт. Там используется проверенный персонал.

— Британская СИС?[6]

— Возможно.

— Как ее убили, Стэн?

— Не осведомлен. Может, синильная кислота, если это дело рук Советов.

— Мы ею тоже пользуемся, так ведь?

Он пропустил вопрос мимо ушей, с головой уйдя в нарочито неторопливый ритуал обрезания, облизывания и прикуривания сигареты.

— Оставьте британских врачей в покое, Коллетт, — проговорил он сквозь клуб синего дыма.

— Все же сначала я намерена побывать в Лондоне.

— Прелестно в это время года. И туристов не так много.

Она открыла дверь, обернулась и спросила:

— А как идут дела с ремонтом пишущих машинок?

— Хило. Нынче эти штуки делают из рук вон хорошо и надежно. Берегите себя и не забывайте о нас.

Остаток дня, большую часть ночи и весь последующий день она провела, готовясь к встрече с человеком по кличке Хоргаши, «Рыбак» по-венгерски. Это был самый большой улов Коллетт Кэйхилл за все время пребывания в Будапеште. Хоргаши, настоящее имя которого было Арпад Хегедуш, являлся высокопоставленным психологом венгерской разведки, этого отростка КГБ.

Кэйхилл увидела Арпада Хегедуша в первую же неделю по прибытии в Будапешт на приеме в честь группы психологов и психиатров, приглашенных выступать с докладами на венгерской научной конференции. Среди приглашенных были три американца, в том числе и доктор Джейсон Толкер. Неприязнь к Толкеру Кэйхилл ощутила мгновенно, с первого взгляда, хотя и не придавала этому значения до тех пор, пока Барри Мэйер по секрету не шепнула ей, что доктор и есть тот самый человек, кто привлек ее к работе курьера ЦРУ по совместительству. «Он мне не нравится», — призналась Кэйхилл подруге, на что Мэйер ответила: «Вовсе не обязательно, чтобы нравился врач, который тискает твое подсознание да на мозги капает». Целый год Мэйер была пациенткой доктора Толкера, прежде чем попасть на цэрэушный крючок.

Арпад Хегедуш, нервный малорослый человек сорока шести лет, носил рубашки, воротнички которых были ему чересчур малы и сдавливали шею, костюмы же оказывались чересчур велики и висели на нем мешком. Он был женат, имел двоих детей. Большую часть знаний и навыков психолога приобрел в неврологической и психиатрической больнице на Баласса-утша, возле моста Петефи, соединявшего Будскую и Пештскую стороны Большого Бульвара. Он обратил на себя внимание советских властей после того, как разработал и провел серию психологических тестов для тех, чья работа носила деликатный или режимный характер, — тесты позволили выявить черты личности, которые могут привести к разочарованию и, вероятно, даже к утрате преданности. Его взяли в Москву, где он провел год в ВАСА — школе советской военной разведки, составившей спецфакультет престижной Военно-дипломатической академии. Там блестящий интеллект венгра не остался незамеченным, и Хегедуш был внедрен в «Советскую колонию», ответвление КГБ, занимавшееся разработкой мер по поддержанию духа преданности в советских колониях за рубежом. Там он и работал, когда Кэйхилл познакомилась с ним на приеме, хотя официально числился среди профессорско-преподавательского состава в своей венгерской альма-матер.