Андрей Троицкий - Шпион особого назначения
Выйдя из джипа, Селиванов в сопровождении вооруженной охраны, прошел в просторную комнату отдыха, именуемую здесь каминным залом, за руку поздоровался с банщиком Артемом. Все готово к приезду постоянного клиента: гремит музыка в стиле ретро, светится экран телевизора, весело полыхают березовые дрова в большом высоком камине. На длинном столе, сбитым из березовых досок, выставили запотевшие пивные бутылки, бутерброды с икрой, копченая рыба, нарезанная толстыми кусками.
Селиванов распорядился, чтобы один из охранников занял место на дверях, рядом с Людой, дежурной по бане, второй телохранитель пусть останется в коридоре. А последний… Селиванов на секунду задумался.
– Ты будь здесь, – обратился он к третьему парню. – Сядь в углу и не маячь перед глазами.
Селиванов сбросил одежду, до пояса завернулся в простыню, устроился за столом. Перед тем, как совершить первый заход в парилку, он всегда выпивал пару стопок водки «Абсолют», чистой и прозрачной, как первая любовь, как слеза матери. Затем дегустировал рыбу и пиво. Референт Моисеенко уже набулькал шефу полную рюмку, придвинул тарелку с белужьим боком. Сам Моисеенко, как человек культурный, знакомый с азами этикета, сел в отдалении, с края стола, ожидая приглашения присоединиться к трапезе. И дождался.
– Садись поближе, – сказал Селиванов. – Наливай себе.
– Мне можно идти? – банщик выгнул спину в полупоклоне. – Или дровишек в камин подбросить?
– Подбрось, – ответил Селиванов. – И ступай себе с богом.
Селиванов чокнулся с Моисеенко, закусил рыбкой и уставился в экран телевизора. Транслировали документальный фильм об охоте на диких животных в Африке. Селиванов морщился, брезгливо кривил рот, наблюдая, как вертится с боку на бок, поднимает клубы красной пыли, смертельно раненая пантера. Он ненавидел охоту, а на своих знакомых, отправлявшихся участвовать в сафари, смотрел, как на недоделанных отмороженных кретинов.
При современном развитии ружейного дела, подстрелить хищника в саване, это все равно, забить до смерти безрукого, не способного к сопротивлению старика. Никакого удовольствия, только липкая кровь на кулаках. Шансы охотника и дичи должны быть равны, только тогда появляется изюминка, азарт, интрига.
– Выключи это дерьмо, – велел Селиванов референту. Приходилось не говорить, а кричать, так громко играла музыка.
– А музыку потише выключить?
– Не надо. А то в парилке не слышно будет.
Селиванов опрокинул вторую рюмку, накатил из бутылки кружку пива, сделал глоток. Селиванов подумал, что человеческая жизнь – всего лишь повседневная бессмысленная суета, да и только. Но и в этом мраке живут лучики света: русская баня, добрая выпивка, бескорыстные женщины, которые готовы отдаваться за полцены, а то и за бесплатно.
Он встал, подошел к зеркалу, всмотрелся в свое отражение.
Заплывшая жиром голая грудь, высокий живот, круглая обрюзгшая физиономия. На правой скуле свежий розово-синий шрам, формой и размером похожий на земляного червяка. Когда Селиванов улыбается или гневается этот червяк приходит в движение, ползет по лицу, словно живой. Отметину на скуле оставил гнутый нож одного дагестанца, которого Селиванов нагрел на большие деньги. Тот дагестанец сгнил на дне Истринского водохранилища. А шрам, вот он, свеженький, синенький, живой.
Надо бы согнать вес, сходить к пластическому хирургу, чтобы свел эту проклятую отметину на морде, – поймал себя на мысли Селиванов. Впрочем, о всякой белиберде, о тренажерах, штанге и пластической хирургии, он постоянно вспоминает, когда смотрит на себя в зеркало. Вспоминает и забывает. – Айда в парную, – скомандовал Селиванов своему референту, надел на голову белую шапку из шерсти и сбросил с себя простыню.
Беляев, одетый в синий короткий халат, спустился с лестницы вниз. На прежнем месте, за конторкой, сидела разрумянившаяся дежурная, то и дело поправлявшая высокую прическу. Она кокетничала с Николаем, одним из охранников Селиванова, занявшим кресло у двери. Обсуждали важную, животрепещущую тему: не холодно ли Николаю в такую непогодь ходить по улицам с бритой налысо башкой и еще без головного убора.
Беляев встал между женщиной и охранником, словно хотел продемонстрировать им свои голые волосатые ноги, худые, с заметной кривизной.
– Что-то у нас в бане совсем холодно, – пожаловался Беляев. – Просто поверните ручку термостата, – посоветовала Люда. – И температура повысится.
– А, понятно, – почесал затылок Беляев. – А банщика можно позвать? Нам бы четыре пива. И закусить. Найдется что-нибудь пожевать?
– Пицца вас устроит?
– Вполне.
Люда поморщилась. Очень не хотелось вставать, заканчивать задушевный разговор с охранником и тащиться на кухню, разогревать пиццу. Дежурная запомнила, как этот тип Жуков расплачивался: дрожащими руками все считал и пересчитывал бумажки и мелкие деньги. С одного взгляда ясно, что Жуков – просто крохобор, чертов жлоб и зануда, каких с фонарями не найдешь, значит, и чаевых от него не жди. – Артем, принеси четыре пива, – крикнула Люда.
Повздыхав, она поправила прическу, поднялась со своего места и поплелась на кухню размораживать пиццу. Проворный банщик уже появился из подсобки, пивные бутылки он держал донышками вверх, как эскимо.
– Заодно уж и термостат посмотрите, – попросил Беляев.
Вслед за банщиком он поднялся верх по лестнице. Внизу у двери остался один телохранитель, не зная чем себя занять, он вытащил пластмассовую зубочистку и принялся ковырять в зубах. На втором этаже банщик поставил пиво на стол, взял деньги. Угостился рюмкой водки, что принесли гости, и уже хотел проверить термостат, но на дорогу загородил Колчин.
– У вас шнурок развязался, – сказал он.
Однако Артем не опустил головы, чтобы взглянуть на свою обувь. Недобро прищурившись, он посмотрел в глаза Колчина, бессознательно угадав какой-то злой подвох, опасность.
– На моих кроссовках нет шнурков, – ответил банщик. – Они на липучках.
– А я говорю, у тебя шнурок развязался, – повторил Колчин.
Сзади к банщику подкрался Беляев, ткнул стволом пистолета в шею.
– Шнурок, – прошипел Колчин.
Только сейчас, кожей почувствовав холод металла, банщик понял, чего от него хотят. Он опустил голову вниз. И в ту же секунду получил рукояткой пистолета по затылку. Артем застонал, раскинул руки по сторонам, будто собирался сплясать вприсядку, и свалил со стола бутылку пива. Ноги подогнулись, банщик тяжело рухнул на пол, ударившись лицом об пол. Колчин не успел подхватить бутылку.
Перевернувшись в воздухе, посудина с глухим смачным звоном ударилась о керамические плитки пола и разлетелась в мелкие осколки, забрызгав пивом голые ноги Беляева.
– Черт, – сказал Беляев.
Засунув пистолет под халат, он вышел за дверь и стал спускаться вниз по лестнице. Колчин, ухватив банщика за руку, подтащил его к подоконнику, наручниками пристегнул запястья к трубе парового отопления. Куском лейкопластыря заклеил рот Артема.
Охранник, сидевший у входной двери, услышал звон разбитой бутылки, звон, который не заглушила даже громкая музыка. Николай встрепенулся, прислушался, но встать с кресла и подняться наверх поленился, решив, что разбитая наверху склянка не его дело, и снова взялся за зубочистку. Услышав шаги на лестнице, телохранитель навострил уши. Он увидел голые ноги Беляева, перебирающие ступеньки, его халат. Охранника насторожили, даже испугали руки Беляева, обтянутые перчатками. Внизу лестницы Беляев остановился, полез правой рукой под халат. Якобы грудь почесать… Взгляды двух мужчин встретились.
Молодой, быстрый на руку телохранитель обладал прекрасной реакцией, за годы работы в специальном отряде милиции доведенной до автоматизма. Он оценил ситуацию за короткое мгновение, успел сунуть руку под кожаную куртку, но не стал подниматься из кресла. Потому что человек, стоящий в полный рост, идеальная мишень для стрелка. Девяти миллиметровый самовзводный «Браунинг» Николай носил на животе, под брючным ремнем.
Ладонь сжала рукоятку, указательный палец лег на спусковую скобу. Противников разделяли жалкие восемь метров. Тут не промахнешься, главное, успеть первым. Беляев выхватил свой «ТТ» с навинченным на ствол глушителем, прижав локоть к боку, произвел выстрел. Пистолет издал характерный пукающий звук. Пуля попала в середину груди, прошила ребра и пищевод, сбросила охранника с кресла. Кровь брызнула на регистрационный журнал. В падении Николай успел вытащить «Браунинг», приподнять руку. А дальше наступили мрак и боль.
Вторая пуля, выпущенная Беляевым, раздробила ключицу охранника. Пистолет отлетел под конторку. Беляев подошел ближе. Николай лежал на боку, из его груди вырывались булькающие звуки, из носа и рта шла кровь. Зубочистка приклеилась к нижней губе охранника, да так и осталась висеть. Беляев добил его двумя выстрелами в голову.
