Джон Ле Карре - Идеальный шпион
— Не исключено также, что вам следует больше доверять нашим суждениям и не торопиться, — вполне уместно вворачивает Найджел и бросает на Векслера ободряющий взгляд поверх очков.
Ледерером между тем овладевает странная потребность. В нем поднимается чувство, столь же неукротимое, как рвота. Среди бесконечно возникающих вновь и вновь компромиссов, умолчаний и лицемерных поступков он чувствует необходимость как-то выразить свое глубинное родство с Магнусом. Заявить о том, что обладает некой монополией в понимании этого человека и подчеркнуть личный характер своего успеха? Оставаться в центре, не дать вновь столкнуть себя на периферию, где он так долго обретался?
— Вы упомянули отца Пима, сэр, — выпалил он, вперив взгляд непосредственно в Браммела. — Мне о нем известно, сэр. Я сам имею отца в некотором роде схожего. Разница заключается лишь в степени. Мой отец — юрист низкого разбора, излишней щепетильностью в делах, требующих честности, он также не страдает. Нет, сэр, никак не страдает. Но отец Пима — законченный мошенник. Артист этого дела. Наши психоаналитики, собрав сведения о нем, пришли к выводам весьма тревожным. Знаете ли вы, что находясь в Нью-Йорке, этот человек ухитрился создать целую империю — сеть поддельных компаний? Он брал деньги взаймы у крупнейших воротил. Я хочу сказать, что они имели репутацию крупных деятелей. Он наносил себе финансовый убыток, но остановиться не мог. Хочу признаться даже, что, Господи прости, Магнус всерьез приударял за моей женой, известно ли вам это? Я это ему не в укор. Она женщина привлекательная. Просто я это к тому, что и он человек неуемный. Человек буйного темперамента. Эта его английская сдержанность — лишь маска.
Это не первый самоубийственный поступок Ледерера. Никто не слышит его, никто не восклицает: «Ага-а! Да неужели?» И когда слово берет Браммел, голос его холоден, как милостыня, и так же неспешен.
— Что ж, я всегда полагал, что все дельцы — мошенники, правда, Гарри? Думаю, что все мы разделяем это мнение.
Он оглядывает всех сидящих за столом, кроме Ледерера, после чего опять обращается к Векслеру:
— Гарри, почему бы нам с вами вдвоем не обсудить в течение часа кое-какие подробности, как вы считаете? Если на той или иной стадии предстоит допрос с пристрастием, нам с вами, видимо, стоит заранее обговорить некоторые общие принципы. И ты, Найджел, останься. Это будет справедливо. Что же касается остальных, — он смотрит на Бразерхуда и улыбается ему особой понимающей улыбкой, — то им остается сказать только «до свидания». Когда завершите все дела, попрошу расходиться парами. Не все сразу, дабы не пугать обитателей здешних мест. Благодарю всех.
Браммел отбывает. Векслер устремляется за ним решительным шагом — человек, который сделал свое дело, что бы там ни думали другие. Найджел ждет, пока все не уходят, а затем, как суетливый гробовщик, бросается к столу и, обогнув его, дружеским жестом берет за руку Бразерхуда.
— Джек, — шепчет он, — здорово разыграно, отличная работа. Мы их совершенно загнали в угол. На пару слов, туда, подальше от микрофонов, не возражаешь?
* * *День клонился к вечеру. Укромное место, предназначенное для их конспиративной встречи, представляло собой виллу, выстроенную в стиле, подражающем архитектуре эпохи регентства, с узорчатыми ставнями на окнах. Над посыпанной гравием подъездной аллеей нависала теплая туманная дымка, и Ледерер маячил там в тумане, как убийца, поджидающий, когда же наконец на освещенном крыльце возникнет фигура Бразерхуда. Маунтджой и Дорни прошли мимо него, не сказав ни слова. Карвер, вместе со своим чемоданчиком и Артелли, был более откровенен.
— Я не сдаюсь, Ледерер. Надеюсь, в следующий раз, вы заставите их сникнуть, не то они снимут вам голову.
«Вот сволочь», — подумал Ледерер.
Наконец появился и Джек Бразерхуд, непонятно о чем секретничавший с Найджелом. Ледерер ревниво наблюдал за ними. Найджел повернулся и опять прошел в дом. Бразерхуд зашагал вперед.
— Мистер Бразерхуд, сэр? Джек? Это я, Ледерер…
Бразерхуд не сразу остановился. Он был в своем обычном грязном плаще и шарфе и, остановившись, закурил очередную свою желтую сигарету.
— Что вам надо?
— Джек. Я хочу только сказать вам — что бы он ни сделал, если он и вправду это сделал, я сожалею, что это оказался он и это оказались вы.
— Может, он и не сделал ничего. Может, он просто вербовал кого-то из противников, о чем не поставил нас в известность. Это в его духе. По-моему, вы вывернули всю историю наизнанку.
— Разве он мог так поступить? Действовать на свой страх и риск в стане противника, никому ничего не говоря? Господи, это же взрывоопасно! Если б такое допустил я, начальство в Лэнгли бы на мне живого места не оставило!
Не дождавшись приглашения, он теперь шел рука об руку с Бразерхудом. Они миновали казармы Королевского конногвардейского артиллерийского полка. С плаца раздавалось цоканье конских копыт, но коней в тумане не было видно. Бразерхуд шагал быстрым шагом. Ледереру было нелегко поспевать за ним.
— Мне, право, очень нелегко, Джек. Никто, по-моему, не понимает, чего мне стоило так поступать в отношении друга. Ведь это не просто Магнус. Тут замешаны Би, и Мэри, и дети, словом, все. Бекки и Том по-настоящему влюблены друг в друга. Я это к тому, что все мы — как бы это выразиться? — связаны друг с другом узами самыми разнообразными. Здесь в двух шагах пивная. Вы разрешите мне угостить вас стаканчиком?
— Нет, боюсь, мне надо спешить по неотложным надобностям.
— Мне вас подвезти? За углом меня ждет машина с шофером.
— Предпочитаю пройтись, если вы не возражаете.
— Магнус много рассказывал мне о вас, Джек. Наверное, он делал это вопреки правилам, но так уж случилось. Мы были действительно близки. Теснейшая связь. Вот ведь что любопытно. Между нами установились отношения совершенно особого свойства. Я верю в такие особые отношения. Верю в англосаксонскую солидарность, Атлантический пакт, родство по всей этой линии. Помните, кражу со взломом, которую вы с Магнусом сотворили в Варшаве?
— Да нет, вроде не помню.
— Бросьте, Джек! Как вы спустили его вниз через слуховое окно? Неужто не помните? А внизу стояли люди в форме польской полиции на случай, если жертва неожиданно вернется домой? Он говорил, что вы были ему как отец. Знаете, как он о вас однажды сказал? «Джек — настоящий чемпион-многоборец». Мне кажется, что, если у Магнуса получилась бы эта его книга, все было бы хорошо. Просто у него слишком много всего накопилось внутри. Ему надо это выплеснуть.
Он слегка запыхался, учащенно дышал в паузах между словами, но не замедлял шага — так важно ему было, чтобы Бразерхуд понял его.
— Видите ли, сэр, я много читал в последнее время насчет элемента творческого начала в сознании преступника.
— О, так он уже и преступник!
— Пожалуйста, разрешите мне процитировать вам кое-что из того, что я прочел.
Они дошли до перекрестка и дожидались сигнала светофора.
— «В чем отличие моральных принципов законченного анархиста и ниспровергателя-художника, принципов, так или иначе свойственных всем вообще творческим профессиям, от артистизма преступника?»
— Боюсь, что мне это недоступно — переизбыток длинных слов. Извините.
— Черт возьми, Джек, все что я хочу сказать, это то, что все мы мерзавцы, но на законном основании. В чем наша работа? Знаете, в чем она состоит? Заставить наши преступные наклонности приносить пользу государству. Так я про что — лишь про то, что почему я должен изменить свое отношение к Магнусу только на том основании, что он слегка ошибся и чуть-чуть по-своему подправил состав коктейля? Да не могу я этого сделать! Магнус — это все тот же Магнус, с кем я так прекрасно проводил время. И я все тот же, с кем проводил время Магнус. Ничто не изменилось, кроме того, что мы очутились по разные стороны баррикады. Знаете, однажды мы говорили о дезертирстве. Что бы было, если б нам пришлось рвать когти, бежать? Оставить жену и ребятишек, раствориться в пространстве? Даже такие темы мы могли обсуждать, Джек, настолько мы были близки. Мы в буквальном смысле понимали друг друга без слов. Это действительно так. Это удивительно.
Они вышли теперь на Сент-Джонс-Вуд-Хай-стрит и направлялись в сторону Риджентс-Парка. Бразерхуд ускорил шаг.
— Так куда же он собирался бежать? — резко бросил вдруг Бразерхуд. — Обратно в Вашингтон? В Москву?
— Домой. Он сказал, что для него есть одно-единственное место. Его дом. Хочу сказать, что это очень показательно. Человек, любящий свою родину, мистер Бразерхуд! Магнус — не ренегат!
— Не знал, что у него есть дом, — сказал Бразерхуд. — Бродячее детство, вот как он всегда мне это представлял.
— Дом для него — это маленький приморский городок в Уэльсе. С безобразной викторианской церковью. Там есть строгая квартирная хозяйка, которая запирает его уже в десять часов вечера. И Магнус мечтал, что в один прекрасный день он затворится там в четырех стенах — в комнате наверху — и будет писать до полного изнеможения, пока не будут написаны двенадцать томов собрания сочинений Пима, которыми он заткнет за пояс Пруста.
