Эдуардо Мендоса - Кошачья свара. Мадрид, 1936
Пакита не смогла сдержать улыбку. Совпадение мнений на какой-то миг стерло пропасть между двумя женщинами. Затем всё снова встало на свои места.
- Кроме того, - продолжала Тоньина, - для меня это тоже опасно. Предательство партии может, конечно, обернуться весьма скверно для пролетариата, но куда как хуже придется тому, кто его совершил. Достаточно уже того, что я рассказала сеньоре об этих играх. И потом, если что-то случится со мной - кто позаботится об этом бедном ребенке, рожденном во грехе?
При упоминании столь драматичной судьбы плод греха стошнило всем, что он съел, и ребенок разразился безутешным ревом.
- Ты уже думала, куда поедешь? - спросила Пакита, глядя в сторону и полагая при этом, что, выяснив этот вопрос, закончит наконец разговор.
- В Барселону, как и все.
Пакита открыла сумочку, извлекла из нее несколько купюр и свою визитную карточку.
- Возьми, - сказала она. - Пригодится. И если, будучи в Барселоне, ты вдруг захочешь изменить свою жизнь, ступай в дом барона де Фальсета, покажи ему мою визитную карточку и скажи, что тебя прислала его кузина Пакита из Мадрида. Он тебе поможет. Если ты предпочитаешь дожидаться, пока сбудется всё то, о чем говорил Ленин, то это как раз для тебя.
Она проводила Тоньину с ребенком до самой калитки. Прежде чем уйти, Тоньина хотела поцеловать ей руку в знак благодарности, однако Пакита отняла ее и без долгих церемоний распрощалась. Потом она закрыла калитку и принялась бродить среди зарослей мирта, пытаясь привести в порядок свои мысли и чувства. Она и не подозревала, что предмет ее размышлений находился в эту минуту совсем неподалеку от особняка.
На самом деле, сразу после окончания разговора с герцогом де ла Игуалада, Энтони Уайтлендс вышел на улицу, нашел телефон, позвонил в дом, из которого только что вышел, и спросил сеньорито Гильермо. К счастью, тот еще не ушел из дома по своему обычаю. Накануне он работал допоздна и теперь, только что приняв ванну, готовился завтракать. Как только он подошел к аппарату, Энтони представился и назначил встречу в кафе "Мичиган". Молодой Гильермо появился без промедления. Пока он заказывал обильный завтрак, англичанин спросил его, установил ли он что-либо новое относительно предполагаемого предателя в рядах Фаланги. Так как новостей не было, Энтони снова спросил, по-прежнему ли тот считает хорошей идеей разговор об этом с Хосе-Антонио. Гильермо живо кивнул. Энтони поручил ему быть посредником при встрече.
- Найти тихое место, назначь подходящее ему время и сообщи мне. Хотя я пойду безоружным, скажи ему, что он может принести свои пистолеты, но не своих головорезов. Мы должны встретиться наедине.
Гильермо дель Валье намеревался немедленно выполнить поручение, но столкнулся с непредвиденными сложностями. В Центре на улице Никасио Гальего, куда он явился около двух часов пополудни, ничего не знали о Вожде. В семь было назначено собрание Национального Совета; до этого времени никто не знал местонахождения никого из его членов. Гильермо дель Валье вышел из Центра и зашел в гостиницу, где жил Энтони, чтобы проинформировать его о результатах своих действий. Портье сообщил, что сеньор Уайтлендс недавно вышел, не сказав, куда направляется, поэтому Гильермо дель Валье оставил ему записку, в которой говорилось, что он снова зайдет в гостиницу, как только что-нибудь узнает, но возможность встречи в тот же день, как того хотел Энтони, выглядела маловероятной. Собрания Национального Совета обычно длились часами, по окончании участники отправлялись ужинать, а затем выпить и поговорить в "Веселом ките" до поздней ночи.
Задержка раздосадовала англичанина. Он поднялся в номер, ожидая обнаружить там Тоньину, и ее отсутствие разозлило его еще больше. Не в состоянии сосредоточиться на умственной задаче и не зная, чем занять себя в эти часы, он рухнул на кровать и уже скоро крепко спал.
Когда он открыл глаза, уже стемнело. Он спустился в холл и спросил у портье, не оставил ли ему кто-либо сообщений. Тот ответил утвердительно. Час назад или около того позвонил некий сеньор и попросил портье, чтобы тот передал сеньору Энтони Уайтлендсу, что его будут ждать в восемь часов в условленном месте. Сеньор говорил с английским акцентом и назвал какое-то очень сложное имя, так что портье не запомнил.
Энтони решил, что это, вероятно, какой-то сотрудник посольства. Он попросил портье написать ему на бумажке название места, где его должен ждать неизвестный сеньор, однако оно было ему незнакомо.
- А далеко ли отсюда до этой улицы Аргансуэла? - спросил он.
- Далековато, - ответил портье. - Лучше вам взять такси или доехать на метро до Толедских ворот. А уж там до улицы Аргансуэла - рукой подать.
Глава 37
Независимость суждений, способность принять решение без страха и придерживаться его без колебаний были преобладающими особенностями характера Пакиты еще с колыбели, и именно они вызывали восхищение тех, кто ее знал, а иногда опасения тех, кто пытался узнать поближе. Если бы она появилась на свет в лоне менее строгой семьи, она бы несомненно оказалась под влиянием Свободного института образования [26], приняла бы принципы раннего испанского феминизма и вступила бы в Лицейский клуб [27], как многие женщины ее времени. Так как эти пути ее личностного развития были перекрыты, она направила все изобилие своих талантов на службу другим.
Не зная, куда приложить свои силы и способности, она порой ощущала некую подавленность, и иногда даже предпринимала рискованные авантюры, чтобы хоть как-то "выпустить пар"; однако, если бы не эти авантюры, она могла бы просто сойти с ума от безделья. Она была старшей из четверых детей, однако, будучи женщиной, не имела права наследования и не могла претендовать на то, чтобы управлять поместьем. И хотя в действительности именно она им и управляла, ибо отец был прекрасно осведомлен о ее склонностях и способностях и в деловых вопросах привык полагаться именно на нее, а не на сыновей, но в то же время, если бы кому-либо стало известно об этом молчаливом соглашении между отцом и дочерью, в патриархальном испанском обществе такое поведение герцога, несомненно, расценили бы как слабость, посчитали бы его недостойным своего титула и в единый миг закрыли бы перед ним все двери.
Такова была женщина, взволнованно прогуливавшаяся по ровным дорожкам сада особняка на Кастильском бульваре в мартовский полдень 1936 года, в бесплодных поисках достойного выхода из тупика, в котором оказалась. Упомянутые ранее качества оставили ее именно тогда, когда она больше всего в них нуждалась. Она находилась в таком смятении, что даже не услышала за спиной чьих-то легких шагов, когда к ней обратились веселым и ласковым тоном.
- Что с тобой, Пакита? Я давно наблюдаю за тобой с балкона своей комнаты, и ты выглядишь очень взволнованной.
Пакита облегченно вздохнула, убедившись, что это всего лишь ее сестренка Лили. Несмотря на то, что разница в возрасте и то, что они находились на разных жизненных этапах, отмеченных столь быстрыми и решительными переменами, не давали пока их отношениям перерасти в настоящую дружбу, однако нежной привязанности сестер друг к другу весьма способствовали как сходство, так и различие их характеров.
Лили, как и Пакита, была натурой живой, умной и одаренной, однако темпераментом обладала более спокойным и медлительным, нежели ее сестра, и была куда менее склонна к романтике. Пакита обожала Лили - отчасти потому, что видела в ней себя, и потому, что угадывала в сестре те достоинства, которых ей самой не хватало; Лили обладала более глубоким умом, благодаря которому могла решать самые сложные вопросы, лучше умела контролировать свои эмоции и гораздо больше думала о других, нежели охваченная страстями Пакита. И теперь ее появление могло оказаться как никогда своевременным: рано или поздно возрастной барьер между сестрами должен был рухнуть, и сейчас наступила самая подходящая для этого минута: Пакита вдруг поняла, что ее сестра тоже неожиданно стала женщиной и теперь способна понять ее чувства.
- Ах, Лили, я столкнулась с ужасной дилеммой, - сказала Пакита, готовая излить душу близкому человеку. Глаза ее наполнились слезами.
Лили обняла сестру. Из ее глаз уже исчезли все остатки враждебности, теперь в них появился новый чуждый блеск, который подавленная собственными страданиями Пакита не заметила, а если бы и заметила, то не смогла бы понять.
- Давай сядем на скамейку, - произнесла Лили, - и ты мне расскажешь, что тебя беспокоит. Конечно, я не обладаю жизненным опытом взрослых людей, но я все-таки твоя сестра, я хорошо тебя знаю, и я люблю тебя, как никто другой. Надеюсь, это всё искупает мою неопытность.
Обнявшись, они дошли до чугунной скамейки, стоящей под перголой, - подальше от того места, где все еще оставались следы пребывания несчастного младенца; здесь Пакита открыла Лили свое сердце, поведав ей обо всем, что уже известно читателю: о своей любви к Хосе-Антонио, о решительном отказе герцога, убежденного, что этот союз не принесет его дочери ничего, кроме опасностей и лишений, о том, с каким достоинством Хосе-Антонио принял этот приговор; поглощенный той великой миссией, для которой предназначила его сама история, он прекрасно осознавал, что впереди его ждет безвременная, хоть и героическая гибель. Тем не менее, нельзя не признать, что столь мужественное отречение во многом объяснялось тем фактом, что, помимо своей роли доблестного защитника отечества и кандидата в мученики, он был еще и неисправимым бабником.
