Джон Ле Карре - Идеальный шпион
— Где это ты стибрил, сэр Магнус? — спросил Аксель на своем безукоризненном английском, с любопытством разглядывая бутылочную этикетку.
— У священника! — без малейшего колебания сразу же ответил Пим. — Замечательный парень. Тоже был в армии. И я ее не стибрил, а получил в подарок, ей-богу. Как постоянный прихожанин. Они получают это, конечно, по дипломатическим каналам. Не за полную стоимость, как продают в магазинах.
— А сигарет он тебе впридачу не предложил? — спросил Аксель.
— Это еще с какой стати?
— Плитку шоколада для сестрички на ужин?
— Нет у меня сестрички.
— Ладно. Тогда давай выпьем.
Вы помните наши автомобильные прогулки, Джек? Думаю, что помните. Вам не приходило в голову, как трудно было вербовать агентов нашим предкам — ведь у них не было автомобиля! Первая наша поездка явилась как нельзя более кстати. У вас встреча в Лозанне. Займет она три часа. Вы никак не объяснили, зачем вам нужны эти три часа в Лозанне, хотя и могли для конспирации придумать мне любую историю. Задним числом я теперь понимаю, как вы расчетливо давали мне понять, что находитесь на секретной работе, но на какой именно — не говорили. В тот раз Пима вы ни о чем не спросили. Хотели сначала теснее сойтись с ним. Единственное, что вы сделали, — это назначили с ним встречу, и вторую, на всякий случай, если не состоится первая, — чтобы посмотреть, как он с этим справится: «Теперь слушайте, может так случиться, что мне надо будет сделать еще один звонок. Если я не появлюсь возле отеля „Дора“ в три часа, будьте у западной стороны главного почтамта в 3.20». Пим не очень-то умел ориентироваться, где запад и где восток, но он расспрашивал прохожих, и, расспросив так пятерых или шестерых, он наконец нашел того, кто ему все объяснил, и прибыл на вторую встречу ровно в 3.20, хоть и сильно запыхавшийся. Ваш автомобиль уже колесил по площади, на втором кругу вы подъехали ко мне и распахнули дверцу. Пим ловко, как десантник, вспрыгнул в машину, демонстрируя таким образом свою удаль.
— Я говорил с Сэнди, — сказали вы, когда неделей спустя мы катили в Женеву. — Он хочет, чтобы вы сделали для него одну работу. Не возражаете?
— Конечно, нет.
— Текст перевести сможете?
— Какого плана текст?
— А язык за зубами держать умеете?
— Думаю, что умею.
Вы дали ему первое задание на вечер.
— Время от времени к нам поступает кое-какой технический материал. Главным образом о доморощенных швейцарских фирмах, изготовляющих товар, который нам не слишком нравится. Маленькие такие штучки, которые взрываются, — добавили вы с улыбкой. — Особой секретности тут нет, но в посольстве среди обслуживающего персонала у нас много местных, поэтому мы предпочитаем, чтобы переводил кто-нибудь со стороны, предпочтительно англичанин. Кто-нибудь, кому мы доверяем. Возьметесь?
— Конечно.
— Мы будем платить немного, но чтобы иногда угостить Марию обедом — хватит. Что пишет Джемайма?
— У Джем все в порядке, спасибо.
Пим был жутко напуган. Вы вручили ему конверт, который он положил в карман, вы посмотрели на него заговорщическим взглядом и сказали: «Ну, удачи вам, старина!» Да, Джек, точно так вы и сказали! И вся беседа проходила именно так! По пути домой Пим так часто перекладывал конверт из кармана в карман, что был похож на рассеянного профессора, спасающегося от преследователей. Что же было в конверте? Не говорите, я сам отвечу: всякий хлам. Ксерокопированный хлам из старых оружейных каталогов. И нужен был вам вовсе не этот пустяковый перевод, а Пим, потому что пришли вы по его душу. На чердаке Пим тоже без конца перекладывал конверт — то под кровать, то под матрас, за зеркало, в каминный дымоход. Перемещал же он его в такие часы, что даже Аксель ничего не заподозрил. Вы заплатили Пиму двадцать франков. Технический словарь стоил двадцать пять, но Пим твердо знал, что джентльмену заводить об этом речь неприлично, даже если б деньги от Рика приходили бы всегда и вовремя.
— В «Космо-клуб» давно наведывались? — осведомились вы, когда мы как бы между прочим заворачивали в Цюрих, где у вас было «одно маленькое дельце».
Пим признался, что давно не бывал в «Космо-клубе». Вращаясь в орбите Акселя и Джека Бразерхуда, зачем бы он еще пожелал приходить в «Космо-клуб»?
— Мне говорили сведущие люди, что обстановка там весьма вольная. Нет, про Марию я ничего дурного сказать не хочу, заметьте. Эти компании всегда себе много чего позволяют. Считается, что без этого, какая уж там демократия. Было бы неплохо тем не менее, если б вы сами понаблюдали за ними, — так сказали вы. — Но не сомневайтесь. Если они захотят видеть в вас левака, пусть думают, что вы левак. Если посчитают вас правым, британским консерватором, так изобразите им британского консерватора. А понадобится, будьте и тем и другим вместе. И не перебарщивайте. Мы не хотим, чтобы у вас были неприятности. Есть там еще англичане?
— Есть парочка шотландцев, студентов-медиков, но они говорили, что интересуют их там только девушки.
— И кое-какие имена узнать было бы не вредно, — сказали вы.
Оглядываясь назад, я вижу, что разговор этот преобразил Пима. Он превратил его в нашего человека в клубе «Космо»: «И никаких телефонных разговоров на скользкие темы». Он стал настоящим агентом, «полусознательным», как на нашем обтекаемом языке называются те, кто понимает свою роль и задачу лишь наполовину. Ему было семнадцать лет, и, если вдруг ему бы срочно понадобилось, он должен был бы позвонить Фелисити и сказать, что приехал дядя. Если же необходимость срочно видеть его возникла бы у вас, вы позвонили бы Оллингерам из автомата и сказали, что вы Макс из Бирмингема и в городе находитесь проездом. Во всех других случаях свидания наши назначались от раза к разу, то есть на встрече мы уславливались о следующей. «В путь, Магнус, — говорили вы. — Прыгай в эту лодку и не теряйся, Магнус. Держи ушки на макушке и открой глаза пошире, гляди в оба, только Бога ради не втрави нас в какую-нибудь историю со швейцарскими властями. И вот тебе жалованье в счет следующего месяца, Магнус. И Сэнди шлет тебе большой привет». Я вот что скажу вам, Джек: что посеешь, то и пожнешь, даже если урожай вызревает тридцать пять лет.
* * *Секретарем «Космо» была маловыразительная роялистка румынского происхождения по имени Анка, которая на лекциях неизвестно почему начинала вдруг плакать. Мосластая, неуклюжая, она ходила, вывернув руки в кистях, и была хмурой и неприветливой; когда Пим остановил ее в коридоре, она злобно покосилась на него своими заплаканными глазками и велела ему отстать, потому что у нее болит голова. Но Пим был при исполнении и не мог смириться с отказом.
— Я замыслил издавать бюллетень клуба, — объявил он, — и подумал, что каждой партии можно предложить участие.
— В «Космо» нет никаких партий. И не нужен «Космо» никакой бюллетень. Ты кретин. Убирайся.
Пим последовал за Анкой в крохотную комнатку, где она оборудовала себе берлогу.
— Единственное, что мне нужно, это список членов, — сказал он. — Я разослал бы рекламный проспект и выяснил, есть ли интерес к этой затее.
— Ну а почему ты не придешь на следующее собрание и не спросишь? — задала вопрос Анка, она сидела, обхватив голову руками, и казалось, что ее вот-вот стошнит.
— На собрание приходят не все. А мне нужна полная информация. Это более демократично.
— Демократия — чушь собачья, — сказала Анка. — Это все иллюзия. Он англичанин, — вслух объясняла она самой себе, открывая выдвижной ящик и роясь в хаосе бумаг внутри. — Разве англичанин способен понять, что такое иллюзия? — строго спросила она у своего внутреннего исповедника. — Он сумасшедший. — И она передала ему замусоленный лист с именами и адресами, многие из которых, как это выяснилось потом, были написаны с орфографическими ошибками.
«Дорогой папа, —
писал взволнованный Пим. — Несмотря на возраст, я раз-другой добился тут потрясающих успехов и полагаю теперь, что швейцарцы присудят мне ученую степень».
«Я люблю тебя, — писал он Белинде, — этих слов я до этой минуты никому не говорил»
* * *Вечер. Беспросветная бернская зима. Городу этому никогда не дождаться дневного света. По мокрым плитам Херренгассе ползет душный бурый туман, и добродетельные швейцарцы покорно поспешают в этом тумане, словно резервисты, отправляющиеся на фронт. А Пим и Джек Бразерхуд сидят в уютном уголке тихого ресторанчика, и Сэнди шлет свои особо пылкие приветствия, вкупе с горячими поздравлениями. Впервые агент и его куратор обедают прилюдно в городе, где выполняют задание. Для прикрытия в случае неожиданной встречи придумана хитрая легенда. Джек назначил себя для этого секретарем Англо-Швейцарского христианского общества, который желает привлечь в это общество новых членов из числа университетской молодежи. И разве не естественнее всего ему для этого обратиться за помощью к Магнусу, его знакомому по англиканской церкви? Чтобы прикрытие было еще надежнее, он привел с собой очаровательную Уэнди, которая работает в канцелярии. Волосы у нее медового цвета, она хорошо воспитана, а верхняя губка у нее чуть выступает над нижней, словно она все время дует на свечу, стоящую у нее под подбородком. Уэнди ровно ласкова с обоими мужчинами — она порывисто и в то же время естественно гладит руку то одного, то другого, а груди у нее плоские и совсем не страшные. Когда Пим заканчивает рассказ о своем подвиге, Уэнди не может удержаться, чтобы не погладить его по щеке со словами: «Боже, Магнус, ведь это было так смело! То есть это просто восхитительно! Как, наверное, Джемайма гордилась бы вами, если бы можно было рассказать, правда, Джек?» Но говорится это все тихо, плавно, с мягко-замирающей интонацией — манера, которую должны усвоить даже самые буйные, прежде чем их выпускают из загона. А потом она близко-близко придвигается к Джеку и, почти касаясь его своими медовыми волосами, что-то говорит ему.
