Роберт Ладлэм - Предательство Тристана
– Да, – сказал Меткалф, пытаясь как-то успокоить лихорадочно бьющееся сердце. – А Сталин лично организовал исчезновение очень многих индивидуальностей.
Литвиков поднялся, дрожа от гнева.
– На вашем месте, – сказал он, – я бы больше всего заботился о том, чтобы ваша индивидуальность не вошла в их число.
Сидя в маленьком сквере на противоположной стороне улицы от «Метрополя», Скрипач следил за входом в гостиницу через складной цейссовский бинокль, очень компактный и легкий, но с восьмикратным увеличением и углом зрения 60 градусов. Из короткого и в общем-то безрезультатного опроса дежурных портье он узнал, когда они сменяются. Теперь он удостоверился в том, что те работники гостиницы, с которыми он разговаривал, ушли и их заменили другие, не знавшие его в лицо.
Он сложил и убрал бинокль, пересек улицу и вошел в гостиницу. Он не стал останавливаться у стойки портье, а сразу же направился вверх по покрытой коврами главной лестнице. Он выглядел просто очередным иностранцем, направлявшимся в ресторан. Никто не остановил его ни у входа, ни в вестибюле: он выглядел иностранцем, и было ясно, что он прибыл на обед. В конце концов, в большинстве своем завсегдатаи ресторана при гостинице были иностранцами.
Он вошел в главный зал, выстроенный в грандиозном стиле модерн, с позолоченными дверями и колоннами, с витражным потолком и мраморным фонтаном, в котором плескалась вода. Обвел помещение взглядом, как будто искал знакомых, и лишь улыбнулся и медленно кивнул в ответ на вопрос подошедшего метрдотеля, так что тот оставил его и направился к следующему посетителю. Затем, продемонстрировав всем своим видом, что в зале нет того, кого он высматривал, Скрипач вышел из ресторана и направился вверх по лестнице. В список, который дал ему военный атташе, входили четыре постояльца этой гостиницы. Помощь портье или коридорных ему не требовалась. Он знал номера комнат.
22
Ресторан «Арагви» располагался неподалеку от Центрального телеграфа, на противоположной стороне улицы Горького. Это был один из крайне немногочисленных приличных ресторанов в Москве, а Меткалф и Черпак Мартин ужасно истосковались по съедобной пище. Поэтому они договорились встретиться около входа в ресторан в семь часов вечера.
Но была и еще одна, куда более важная причина, по которой Меткалф решил пообедать в «Арагви». Именно здесь, в мужской комнате, Амос Хиллиард назначил ему на восемь часов краткое свидание. Посольство, объявил Хиллиард, теперь для Меткалфа закрыто. Кроме того, «Арагви» имел определенные преимущества, делавшие это заведение очень подходящим для тайной встречи. Ресторан был шумным, всегда переполненным, и здесь каждый день бывало множество иностранцев. Там много входов, сказал ему Хиллиард, что позволяло дипломату явиться туда незамеченным. Кроме того, Хиллиард был хорошо знаком с менеджером ресторана, по-русски его называли директором. «Мне даже трудно подсчитать, сколько денег я там истратил, я имею в виду – не на пищу. Я хорошо смазал множество рук. Это единственный способ, позволяющий получить в Москве сносное обслуживание».
Однако Роджер опаздывал. Как правило, он был пунктуален, но сейчас англичанин оказался перед необходимостью обойти чуть не всю Москву, чтобы достать нужные вещи. Здесь все намного хуже, жаловался он, чем даже в оккупированной Франции. По крайней мере, там он владел языком.
Поэтому Меткалф не слишком тревожился из-за того, что через четверть часа после назначенного времени Черпак так и не появился. Тем временем очередь, змеившаяся перед главным входом в ресторан, становилась все длиннее и длиннее. Меткалф специально встал в очередь, надеясь обнаружить слежку, хотя пока что не видел ни одного филера.
Ждать дольше не было никакого смысла, решил Меткалф. Ему необходимо вовремя оказаться в ресторане, чтобы встретиться с Хиллиардом. Когда явится Роджер, он сразу выяснит, что Меткалф уже внутри. Он направился к двери ресторана, мимо длинной очереди ожидающих русских, которые сразу определили по одежде иностранца, то есть персону, имеющую право на внеочередное обслуживание. Из двери высунулся швейцар и пригласил Меткалфа войти. Меткалфу даже не пришлось показывать свой американский паспорт, чтобы попасть в вожделенные глубины ресторана, оказалось достаточно сунуть двадцатидолларовую банкноту в ладонь метрдотеля, странноватого на вид человека в длинном, похожем на пальто одеянии, щедро украшенном галунами, и в остроносых ботинках. На носу у него красовалось пенсне, прикрепленное к черной ленте, петлей перекинутой через шею.
Метрдотель проводил его к столику на двоих, помещавшемуся на балконе, откуда открывался вид на просторный обеденный зал. Там небольшой оркестр играл грузинские любовные песни. Меткалфу подали теплый крестьянский хлеб, отличное сливочное масло и осетровую зернистую икру. Он жадно принялся есть и выпил сразу несколько бокалов боржоми – сильно газированной, пахнущей серой грузинской минеральной воды. Когда странного вида метрдотель подошел к нему, чтобы принять заказ – он был необыкновенно услужлив по отношению к этому американцу, который оказался таким щедрым на чаевые, причем в долларах, а не в никому не нужных рублях, – Меткалф решил заказать обед и для себя, и для Роджера. Несомненно, друга задержало что-то важное. Когда Черпак явится (если явится), чтобы объявить о каком-то успехе, его, по крайней мере, будет ждать на столе еда. Меткалф заказывал гораздо больше, чем каждый из них был в состоянии съесть: сациви, шашлыки, бифштексы и фазанов.
Оркестр заиграл грузинскую песню «Сулико», которую Меткалф запомнил по первому посещению Москвы. Он связал ее с Ланой, точно так же, как очень многое другое в Москве. Его сознание захлестнули воспоминания о ней, и он ничего не мог с этим поделать. И он не мог думать о ней без мучительного, порождающего отвращение к себе, чувства вины. Он самым подлым образом втравил ее в то, что она сейчас делает. Корки изобрел головокружительно дерзкий план, для которого требовалось передаточное звено, а эту роль могла сыграть только Лана. Если этот план удастся, он перевернет весь ход войны. Больше того, он изменит ход всей истории. Что значила судьба одного человека по сравнению с судьбой планеты? Но Стивен не мог так думать; это был тот самый образ мысли, который вел к тирании. Именно в этом были убеждены Гитлер и Сталин: судьба масс перевешивала права индивидуума.
А он любил ее. Это была чистая правда. Он любил эту женщину и пребывал в отчаянии из-за того положения, в которое она попала, оказавшись в опасной близости от жерновов судьбы. Он пытался найти себе оправдание и уговаривал себя, что, если его план удастся, она вместе со своим отцом окажется на свободе. Но он знал также, что риск неизмеримо велик. В любой момент что угодно могло сорваться. Ее могли поймать, и тогда ее ждала бы неминуемая казнь, а эта мысль была слишком ужасна для того, чтобы он решился хоть немного задержаться на ней.
Взглянув во второй раз на часы, он с удивлением обнаружил, что уже без двух минут восемь. Он поднялся из-за стола и направился в мужскую комнату.
Когда Меткалф вошел, Амос Хиллиард уже находился там; он мыл руки под краном.
Меткалф собрался было заговорить, но Хиллиард приложил палец к губам и указал на закрытую кабинку. Повернувшись туда, Меткалф увидел под далеко не доходящей до пола дверцей грубые, явно русские ботинки и спущенные на них русские же брюки с обтрепанными краями. На мгновение Меткалф растерялся; он не подготовился к возможности того, что им могут помешать. Он подошел к длинному ряду писсуаров и помочился. Хиллиард продолжал мыть руки и следить за закрытой кабинкой в зеркало.
Меткалф закончил, спустил воду. Но русский все еще оставался в кабинке. Могло ли это быть совпадением? Вероятно, решил Меткалф, совпадение, и ничего больше. Он подошел к раковине, соседней с той, где возился Хиллиард, и, встретившись в зеркале со взглядом дипломата, послал ему вопросительный взгляд.
Хиллиард молча пожал плечами. Сердце Меткалфа билось все чаще и чаще. Если бы их с Хиллиардом сейчас вдруг забрали, следовало ожидать серьезных неприятностей.
Он знал, что Хиллиард имеет при себе первый комплект фальшивых документов, которые были сработаны техническими специалистами Корки и переправлены в Москву дипломатической почтой. Если бы эти документы обнаружили при любом из них, они оба на всю оставшуюся жизнь исчезли бы в безднах ГУЛАГа или, что вероятнее, были бы, как говорят русские, поставлены к стенке. Поэтому неудивительно, что Хиллиард выглядел таким угрюмым. Он знал, какой опасности подвергается.
В конце концов за дверцей зашумела вода, и из кабины появился один из русских посетителей ресторана. Он посмотрел на две раковины, занятые Меткалфом и Хиллиардом, смерил негодующим взглядом обоих мужчин и вышел из уборной. Хиллиард, как был, с мокрыми руками, метнулся к двери и запер ее на задвижку.
