Сергей Трахимёнок - Записки «черного полковника»

Ухналев, Виктор Сергеевич и Корбалевич молча слушали Расима. На столе остывал чай.

— Но пришел момент, когда я действительно испугался.

— Эрдемир спросил тебя… — начал Ухналев.

— Да, — ответил Расим, — вы же знаете.

От волнения он не сопоставлял факты. Знать об этом мог только Корбалевич, поскольку старики разведчики не имели доступа к средствам технического контроля.

— Эрдемир спросил меня, что я делал в угловом доме по улице Столетова. Тут я с благодарностью вспомнил Валерия Михайловича и то, как он водил меня к Агнессе Федоровне, и рассказал все, что было нужно, то есть точно ответил на все поставленные вопросы.

— Как он проверил твои ответы? — спросил Виктор Сергеевич. — Послал одного из «быков» на Столетова?

— Нет, — ответил Расим, — все было гораздо проще. У него есть ноутбук, в котором заложены данные на все квартиры и их хозяев. Он набрал номер и тут же показал мне экран дисплея, на котором была указана хозяйка квартиры, то есть Агнесса Федоровна.

— А у вас, Леонид Андреевич, есть такой ноутбук? — спросил Ухналев.

— Есть, — мрачно отозвался Корбалевич. — Это наши данные, но кто-то выбросил их на рынок, и теперь каждый компьютерщик может за небольшую сумму купить диск и пользоваться им. С той разницей, что наши данные чаще обновляются.

— Да, дела… — протянул Ухналев, поднялся с дивана и вышел в другую комнату. Он вернулся со стаканом воды, от которого пахло валерианой.

— А потом, — Расима, похоже, несло, — Эрдемир сказал мне, что уходит, а меня оставляет в качестве груши для битья «быкам». И мне лучше признаться в предательстве…

— Хлебни немного, — перебил его Ухналев, — водки мы тебе не дадим, хотя можно было бы.

Расим выпил валерианку и продолжил рассказ:

— А знаете, почему я держался? — сказал он и посмотрел на каждого из присутствующих. — Не только потому, что знал, что меня выручат. Но и потому, что я не предатель. После того как я пришел к вам, я уже не был предателем. Когда Эрдемир обвинял меня в предательстве, я понимал, что это не обо мне. Так же?

— Да, разумеется, Расим…

— А потом Эрдемир сказал, что все это проверка, что я по-прежнему его брат и он мне доверяет. А его «быки» принесли извинения и сказали, что ничего против меня не имеют и что в том, что они делали, нет ничего личного.

Расим закончил рассказ.

— Пей чай, — сказал ему Виктор Сергеевич и пододвинул чашку.

— Нет, — ответил Расим. — Я за эти три дня напился чая на всю жизнь.

— И ты все это время провел там, на К/К?[30]

— Да, — ответил Расим. — Со мной был один из «быков», его зовут Мансур. Он знает методы народной медицины, снял мне опухоль с лица и залечил раны и ссадины, а потом сделал макияж.

— Хорошо, — сказал ему Ухналев, — хорошо, Расим. Ты держался молодцом и даже задирал их, но все равно это правильно.

— Вы слышали это? — спросил Расим. — Я не переборщил? Мне в голову приходили одни анекдоты, а Виктор Сергеевич говорил, что анекдоты и притчи плохо понимаются теми, для кого русский язык не является родным.

— Все правильно, Расим, все правильно. Тебе нет смысла быть понятным для них, пусть они напрягаются и пытаются понять тебя.

— А потом Эрдемир дал мне пригласительный на банкет Минлегпрома и попросил меня установить контакт с сотрудниками этого министерства.

— Мы поможем тебе в этом, — сказал Корбалевич. — Это все семечки после того, что с тобой произошло.

— Я бы налил тебе коньяка, — сказал Ухналев, — но тебе идти в ночь домой. Давай мы выпьем с тобой в следующий раз. Хорошо?

— Хорошо, — согласился Расим.

— Может, вызовем ему такси? — спросил Виктор Сергеевич.

— Вызываю, — произнес Ухналев и пошел звонить в службу вызова такси.

Когда Расима отправили домой, Ухналев долго смотрел на Корбалевича и наконец произнес:

— Что происходит, Леня? Мы на чужой территории плотнее оберегали друг друга и свою агентуру, чем вы на своей. Что за чудеса? В какие либеральные игры вы играете? Что значит, нет основания для обеспечения безопасности гражданина страны? Ну, хорошо, вы забыли о патриотизме, но этот гражданин платит вам налоги, а у вас нет основания подключить к его защите службу наружного наблюдения…

— Валерий Михайлович, — сказал Корбалевич, — ну подключили бы мы наружку, только хуже парню бы сделали. Так они проверили его и все, а если бы наружку выявили, то это было бы подтверждением того, что он работает на нас.

— Железная логика… — сказал Ухналев Корбалевичу и, видя, что тот собирается уходить, произнес: — Ты куда собрался? Закон конспирации: между уходом агента и оперработника должен быть значительный промежуток времени. Мы чудом парня не спалили. Завтра же перетянем его сюда, поселим у Агнессы Федоровны.

— Надолго? — спросил Корбалевич.

— До конца операции, — ответил Виктор Сергеевич.

— А он так и не догадался, что его никто не страховал… — сказал Ухналев.

— А может, Леня прав? — вмешался Виктор Сергеевич. — Если бы его страховали и расшифровались, было бы еще хуже.

— Прости нам, Господи, и этот грех, — вздохнул Ухналев и широко перекрестился.

Виктор Сергеевич

Через тридцать минут после ухода Расима старики проводили Корбалевича.

— Ты пойдешь домой? — спросил Виктора Сергеевича Ухналев.

— Нет, постели мне на диване, я за эти три дня к нему привык.

— А тебя старуха не потеряет?

— Это не твои проблемы, а старухи, — ответил Виктор Сергеевич.

Ухналев застелил простыней диван, принес одеяло и отправился на кухню мыть посуду.

Виктор Сергеевич укрылся одеялом, но уснуть не мог. Он слышал, как возился на кухне Ухналев, как потом ушел он в спальню и лег на кровать, которая заскрипела под тяжестью его тела, как он долго ворочался, и, наконец, поднялся и пошел куда-то по коридору.

«Наверное, в туалет», — подумал Виктор Сергеевич, но ошибся. Ухналев толкнул дверь большой комнаты ногой и сказал:

— Слышу, не спишь.

— Так же, как и ты.

— Ну вот и хорошо.

— Хочешь поговорить?

— Ты удивительно догадлив, — съязвил Ухналев.

— О чем?

— О Шостаковиче. Только о нем и можно говорить после того, что случилось… Ты куда меня втянул? Мы в свое время совсем не так относились к тем, кого привлекали к работе. Мы могли рискнуть собой, потому что это было нашей профессией, но они… Мы привлекали их и несли за них особую ответственность. Ведь потом никто бы с нами не стал работать.

— Валера, — сказал Виктор Сергеевич, — ты все идеализируешь. Были и у нас проколы, но вот отношение к тем, кого мы приобретали в качестве источников информации, было действительно другим.

— Правильно, тогда по-другому не могло и быть. Советский Союз с его сателлитами противостоял половине мира, а отсюда и масштабы этого противостояния, отсюда отбор кадров для такого противостояния, отсюда операции, которые мы проводили.

— Отсюда и провалы, которые мы совершали.

— Правильно, Витя, отсюда и провалы. «Где пьют, там и льют», — говорил один из моих самых больших начальников в Карлхорсте. Ты где начинал?

— В послевоенной Эстонии.

— Ну да. Ты же старше меня, но моложе Б.Н., так?

— Так, Валера, так.

— Когда Б.Н. уже был на фронте, я с морской школой (тогда было множество таких спецшкол: артиллерийские, летные) был в эвакуации в поселке Тара Омской области. Шел сорок первый год, у меня была дистрофия, но я был ловким мальчишкой и лазал в траншею, где разводили свиней. Им бросали капустные кочерыжки. Я распинывал свиней ногами, набирал кочерыжек в бескозырку и подавал моим товарищам наверх.

Я был в так называемом третьем экипаже. Мы проучились два месяца, а потом нас распустили по домам, оставив учиться только второй экипаж, девятиклассников. Я и один мой товарищ должны были ехать в Омск, к родителям. Мы получили сухой паек на двое суток и сели на баржу.

Катер медленно тянул баржу вверх по Иртышу, останавливаясь подолгу на каждой пристани. Паек мы съели сразу, а до Омска ехали пять суток.

Есть хотелось невыносимо. И вот на одной из пристаней я, в военно-морской форме, спускаюсь по трапу на берег и хожу между рядами торговцев на местном базаре, держа бескозырку, как меня учили, на предплечье левой руки. Возле кучи капусты я незаметно кладу качан под «беску»[31] и так же торжественно шествую обратно на баржу.

Потом я учился в артиллерийской школе, но это было уже в Ленинск-Кузнецком. Жили мы на нарах в бараках. Я — на третьем ярусе. Клопы собирались на потолке и падали на меня. Но я заворачивался в одеяло и так спасался от них. От голода у всех курсантов был снижен иммунитет. У меня воспалились подчелюстные железы. Пришлось делать операцию. Хирург мне сказал: наркоза нет, но ты держись за табуретку, так будет меньше больно. Он сделал мне операцию, но рана не заживала, и меня отчислили из школы.