Федор Раззаков - Шакалы из Лэнгли
– Была бы на мне шляпа, я бы ее снял, преклоняясь перед вашей проницательностью, – улыбнулся в ответ Максимов.
Той же ночью он забронировал себе билет на самолет, следующий рейсом Каир – Дамаск в 13.00 завтрашнего дня. И только после этого лег спать, заведя будильник в мобильнике на девять часов утра.
Встав по звонку, Максимов побрился и позвонил режиссеру Роджеру Томпсону. Судя по голосу в мобильнике, ранний звонок разбудил ото сна.
– Ах, это вы Иван, – с трудом узнав, кто ему звонит, произнес режиссер. – Вы что, спутали день с ночью: звоните в такую рань?
– Честное слово, Роджер, я никогда бы не посмел разбудить вас в такое время, если бы не срочное задание, – оправдывался Максимов. – Сегодня я улетаю в Дамаск и хочу выпить с вами перед отъездом. У нас это называется «на посошок». Считается, что после этого отъезжающего ждет удача. А она мне нужна до зарезу. Ну как, вы не против?
За эти дни Максимов успел хорошо изучить характер режиссера, поэтому был уверен, что тот не откажется. Во-первых, Томпсон любил выпивать в приятной компании, во-вторых, причина для встречи была более чем уважительная. Но главное: более всего Максимов хотел видеть на этой встрече Янга, а его требовалось завлечь туда чужими руками. И лучшую кандидатуру для этого, чем Томпсон, подыскать было сложно. Как будто прочитав мысли собеседника, режиссер спросил:
– Вы не станете возражать, если я приглашу на эту встречу Янга?
– А вы думаете, что он захочет разделить с нами компанию, учитывая его занятость? Я знаю, что вчера в «Найл Хилтон» приехал его босс – мистер Трейси.
– Полагаю, что мне он не откажет, учитывая то, что вчера поздно вечером я так и не смог встретиться с ним в баре, несмотря на его настойчивые приглашения, – ответил Томпсон.
Максимов не удивился этому сообщению: он догадывался, что цэрэушник попытается выпытать у режиссера результаты его разговора с российским дипломатом, согласившимся сниматься в его фильме, и если это не получилось вчера, обязательно захочет сделать это сегодня. Ведь ЦРУ наверняка старается держать руку на пульсе съемок этого фильма, поскольку речь в нем идет о ситуации на Ближнем Востоке и роли в ней США.
Спустя полчаса Максимов спустился в бар, где нашел обоих американцев. Они были заняты привычным делом – спорили о политике. В тот момент, когда он появился, в разговоре солировал режиссер, а Янг с угрюмым лицом дымил сигаретой и молча выслушивал сентенции своего собеседника, готовый в любой момент его перебить:
– Мало кто в мире может сравниться с нами по части провокаций. Мы, американцы, великие провокаторы. Причем ради того, чтобы эти провокации осуществились, наши правители готовы жертвовать даже жизнями собственных соотечественников. Вспомните хотя бы Перл-Харбор, «Операцию Нортвудс» или те же взрывы башен-близнецов.
– Я, Роджер, хотя и являюсь патриотом Америки, но по части лидерства в разного рода провокациях готов назвать ее страной, скорее, отсталой, чем передовой, – возразил своему оппоненту Янг. – Куда уж нам до азиатов или тех же европейцев. Великими провокаторами, например, были Гитлер и Сталин, а они, к вашему сведению, вовсе не были американцами.
– Зато генерал Роберт Макнамара был нашим соотечественником, – не сдавался Томпсон. – И это именно он осенью 1962 года, пытаясь заручиться поддержкой американцев в возможной войне с Кубой, предложил убить нашего астронавта Джона Гленна, который первым из американцев совершил полет вокруг Земли, и свалить это убийство на кубинцев. Я что-то не припомню за Гитлером и Сталиным таких провокаций, хотя и не считаю их агнцами божьими.
– Я думаю, что Макнамара попросту сбрендил. Причем случилось это лишь с ним одним, поэтому его бредовые фантазии вряд ли могли разделить остальные члены тогдашнего нашего правительства.
– Ну конечно, легче всего обвинить нашего министра обороны в сумасшествии, чем поверить в то, что эта идея родилась не на пустом месте: политика Белого дома во все времена зиждилась на такого рода провокациях как на действенном способе направлять ситуацию в нужное русло. В итоге мы закономерно пришли к одиннадцатому сентября – еще одной чудовищной провокации, направленной на то, чтобы легче было управлять миром из стен Белого дома. После этой провокации на нашей родине стало ускоренными темпами строиться настоящее фашистское государство.
– Вы с ума сошли, Роджер, – замахал руками Янг. – Мы самая демократичная страна в мире.
– Если не считать того, что наша демократия все сильнее мутирует в сторону фашизма, объединяющего членов единого общества во имя культа нации и сильного государства.
– Вы хотите сравнить нашего президента с Гитлером? – продолжал возмущаться Янг.
– А почему бы и нет? Только это более мягкий вариант. Наш президент предлагает американцам отказаться от своих демократических прав и принять идею о правомерности расширения полномочий правительства. В итоге после 11 сентября у нас в Америке создается новая форма тоталитарной идеологии и политики, которую можно обозначить как мягкий фашизм.
Пока спорщики ломали копья, Максимов заказал официанту бутылку виски, поскольку еще в телефонном разговоре с Томпсоном предупредил его, чтобы выпивку они с Янгом не заказывали – спиртное сегодня будет его прерогативой. Когда бутылка заняла место на столе, Максимов открутил крышку и разлил содержимое в три стакана. Но сам сделать глоток не успел: к нему обратился Янг:
– Подождите с выпивкой, Иван, и рассудите наш спор на трезвую голову.
Максимов не дал уговаривать себя дважды и с удовольствием вступил в дискуссию:
– Я полагаю, что прав Роджер, но его правота не умаляет и ваших аргументов, Саймон. Американские политики на самом деле великие провокаторы, иначе они вряд ли бы выиграли холодную войну и превратились в мировых гегемонов.
– Браво, Иван, услужили и нашим, и вашим, – рассмеялся Янг.
– Я бы на вашем месте не спешил радоваться, Саймон, – пригубив, наконец, напиток, заметил Максимов. – Ваша победа в холодной войне оказалась пирровой.
– Это почему?
– А вы вспомните, как она подавалась: как окончательное поражение коммунизма и плановой экономики. Дескать, теперь мир окончательно встал на капиталистические рельсы и победила рыночная экономика. А что получилось? В мире развился совсем иной капитализм – спекулятивный. И обуздать его никто не мог, поскольку мир стал однополярным. Гегемоном в нем была ваша родина, Саймон, – Америка. Вы создали капитализм азартных игроков и авантюристов. Охваченные эйфорией после падения моей родины, Советского Союза, вы бросились печатать деньги без каких-либо правил, без какой-либо ответственности и совести. Причем так было не только в экономике, но и в политике, где вы, как мировые гегемоны, тоже наворотили столько дел, что их еще долго придется разгребать.
– Не волнуйтесь, мы разгребем, – усмехнулся Янг.
– Мы это кто – республиканцы? – поинтересовался Томпсон.
– Ну не демократы же, – искренне возмутился Янг.
– А по мне нет никакой разницы, кто сидит в Белом доме – демократ или республиканец, – дымя сигаретой в лицо собеседнику, вещал режиссер. – Нынешний президент ведет разрушительную политику внутри страны, при этом умудряясь еще и воевать на стороне. А приди к власти кто-то из ваших симпатизантов республиканцев, Саймон, так он вовлечет нас в новые войны, поскольку так будет угодно Израилю, а также увеличит внутренние расходы на экономику. Короче, обе эти политики банкротят Америку и играют на руку глобалистам, а также банкам и мультинациональным корпорациям.
– И на основе этого вы хотите, чтобы в Белом доме восседал коммунист? – удивился Янг.
– По мне пусть будет коммунист, лишь бы он нарушил тот убийственный курс, который проводят две наши ведущие партии.
– Наивные мечты, поскольку коммунисты в Америке никогда не пользовались популярностью и пользоваться ею не будут, – отмахнулся от собеседника Янг. – А знаете почему? Мы, американцы, реалисты, а не идеалисты. Мы не строим иллюзий относительно подлинной сущности человека, поскольку знаем, что в основе ее лежат животные инстинкты. Человеку больше всего необходимы две вещи: жрать и развлекаться. А так называемые духовные порывы надо давно выкинуть на свалку, они никому уже не нужны. Человек по сути своей скотина, которой нужен хороший пастух. Вот именно Америка и является таким пастухом для всего человечества.
– На Сирии ваша плетка, кажется, сломалась, – улыбнулся Максимов.
– На нее мы всего лишь замахнулись, а не ударили. Когда ударим, вы увидите, как она запляшет. Кстати, о Сирии. Насколько я понял из слов Роджера, вы, Иван, собираетесь сегодня променять благословенный Каир на Дамаск?
– Столица Сирии не менее благословенный город, чем столица Египта, – возразил Максимов. – Вы, например, знаете, что первая стена, воздвигнутая после всемирного потопа, была именно дамасская?
