Лен Дейтон - Мозг ценою в миллиард

— Русские, — презрительно протянул Пайк. — Здесь мне порассказали много всяких смешных историй, но ваша — смешнее всех. Я — американский агент и работаю на секретную американскую организацию «Аргументы за свободу».

— Пора перейти на прошедшее время, — посоветовал я Пайку. — И давно уже пора вашей напичканной лекарствами голове сообразить, что кража из правительственного учреждения повышенной секретности — серьезное преступление, даже если ваша жена собиралась сварить эти яйца всмятку и съесть их с хлебом и маслом.

— Угрожаете, да? — спросил Пайк. Он расстегнул карман куртки, словно собираясь достать из него записную книжку. — Я всех вас сведу в Олд-Бейли. Центральный уголовный суд в Олд-Бейли разберется. Мне говорят, что заключенные психбольные не имеют права на подачу прошения министру внутренних дел или министру обороны. Но я собираюсь обратиться в Парламент, а если понадобится, то и в Палату лордов.

Слова вылетали из Пайка ровно и быстро, как будто он уже много раз проговаривал их себе вслух, даже если и сам в них не верил.

— Вы никуда и ни с чем не будете обращаться, Пайк. Ну подумайте, о чем вы говорите? Если бы я сейчас отпустил вас, и вы ушли… ну, куда угодно, в Британскую медицинскую ассоциацию, к знакомому члену парламента или к вашей мамочке… поведали бы им небылицу о том, что случайно вступили в армию, а военная разведка изловила вас и заточила в сумасшедшем доме. Думаете, кто-нибудь в это поверит? Все однозначно решат, что вы — псих, Пайк, и это подтвердит военный врач-психиатр, которого направят, чтобы освидетельствовать вас. Прежде чем вы поймете, что происходит, на вас наденут смирительную рубашку. Тогда вы начнете сопротивляться, кричать, вопить, что вы невиновны и здоровы, и все окончательно убедятся, что вы чокнутый.

— Ни один психиатр, — важно сказал Пайк, — не позволит втянуть себя в такое грязное дело.

— Вы наивны, Пайк, — возразил я. — Наверно, это и подводит вас все время. Военный психиатр только подтвердит диагноз своих коллег. Вы сами врач, Пайк, и знаете, что обычно врачи соглашаются со своими коллегами.

Для убедительности я сделал паузу. Джин восхищалась мной.

— Разве вы сами никогда не покрывали чей-нибудь неправильный диагноз, — продолжил я свои аргументы, — и не соглашались с ним? Именно так поступит и любой психиатр. Особенно если прочитает ваше досье.

Я постучал по обложке.

— Здесь сказано, что, выдавая себя за врача, вы поставили под угрозу жизнь четырнадцати человек.

— Это грязная ложь, — уже с отчаянием сказал Пайк. — Вы же знаете. Боже мой, все это происки дьявола. Три дня назад здесь появился мужчина, который настаивал, чтобы я признался, что некогда был артиллерийским офицером в Кувейте. На прошлой неделе они заявили, что я — подпольный акушер. Меня пытаются свести с ума. Но вы-то знаете всю правду.

— Я знаю только то, что зафиксировано в вашем досье, — сказал я. — Вы играли в любительскую мальчишескую игру в шпионов. К сожалению, в этой игре легко покалечиться. Многие из ваших товарищей по команде куда интереснее вас. А теперь к делу. Куда ваша жена хотела бы уехать?

— Никуда.

— Как хотите. Но имейте в виду, что после ее ареста ребенка, скорее всего, отдадут под защиту закона. Он окажется в сиротском доме. А ваша жена получит как минимум семь лет.

Я убрал все документы обратно в портфель и закрыл его.

Пайк уставился на меня безумными глазами. С трудом можно было узнать в нем человека, которого я встретил в кабинете на Кингз-Кросс. Волосы, которые были когда-то тщательно прилизаны и отливали стальным цветом, теперь были похожи на мятую вату и пестрили сединой. Глаза глубоко запали, а протесты больше не сопровождались бурными жестами. Сейчас он напоминал человека, который дублирует звук в фильме, но никак не может добиться убедительности.

Я предложил ему сигарету и когда чиркал спичкой, наши взгляды встретились. В них не мелькнуло даже искорки доброжелательности.

— Да… хорошо… у нас есть родственники в Милане… Она могла бы поехать к ним.

— Вот бумага, — сказал я, — напишите ей письмо и предложите, чтобы она немедленно поехала в Милан. Число не ставьте. Постарайтесь ее убедить. Если она не скроется в течение ближайших дней, я не смогу воспрепятствовать ее аресту.

— Другое ведомство, — саркастично протянул Пайк.

— Другое ведомство, — подтвердил я и протянул ему ручку и бумагу. Когда он закончил письмо, я налил ему чашку чая с двумя кусками сахара.

28

Джин печатала материалы по организации Мидуинтера.

— Какое прелестное название, — вдруг остановилась она. — Тропа Любящего. Почему это место так называется?

— Просто некий человек по имени Оливер Лавинг — то есть любящий — перегонял по этой тропе скот с техасских пастбищ к железнодорожной станции Шайенн.

— Прелестное название, — повторила Джин. — Мне кажется, что именно любовь — это то, в чем все они знали толк. Вот и Генерал Мидуинтер любит Америку. Сильно любит, хотя и не очень умно.

— Мягко сказано.

— А миссис Ньюбегин? Знаю, вам она ненавистна. Но я уверена, что именно любовь заставила ее пресмыкаться перед Мидуинтером и давить на Харви, чтобы он добился успеха.

— Это привело его к воровству. Так вы представляете себе успех?

— Я просто пытаюсь их понять…

— Миссис Пайк и миссис Ньюбегин — одного поля ягодки. Жесткие, агрессивные, практичные, они обращались со своими мужьями, как директор театра с новым поп-певцом. Вы работаете с материалами этого дела целый день и могли бы понять, что подобные женщины почти никогда не думают о политике, решая свои проблемы. Они мотивированы биологически, а биология есть биология. Женские особи живучи. Забросьте их в Пекин, и через шесть месяцев каждая из них будет обладать большим домом, прекрасными кимоно и мужем, которым можно командовать с помощью дистанционного управления.

— Но что же все-таки случилось с Харви Ньюбегином? У его пульта полетел предохранитель?

— Харви любил молодость. Подобно многим людям, которые домогаются чужой молодости, он на самом деле просто хотел избавиться от своих воспоминаний. Хотел начать все с начала — с помощью брака или с помощью предательства — ему было все равно.

— Я думаю, что в этом была вина его жены: он почувствовал, что попался в ловушку.

— Каждый из нас чувствует себя в ловушке. Таким образом мы пытаемся оправдать свою свинцовую судьбу, надеясь на свой золотой потенциал.

— Вы мне напомнили, — сказала Джин. — Я должна возобновить вашу подписку на «Ридерз Дайджест».

Я соединил пятнадцать скрепок в аккуратную цепочку, но когда потянул ее, третья с конца скрепка изогнулась и отцепилась. Очень забавно.

— Но почему Харви перебежал к русским? — спросила Джин. — Я до сих пор не пойму.

— Он был неуравновешенным человеком, и мир слишком сильно даиил на него, — сказал я. — Я не могу найти правдоподобное объяснение его поступку. Он не был ни коммунистическим шпионом, ни революционером или хотя бы подпольным марксистом. Такие люди не становятся ни тем, ни другим, ни третьим. Дни политических философов миновали. Люди больше не предают свою страну ради идеала, а действуют в соответствии с сиюминутными проблемами. Они делают что-либо только потому, что им нужен новый автомобиль, или потому, что боятся увольнения, или любят молоденькую девушку, или ненавидят свою жену, или просто потому, что хотят от всего этого избавиться. Никакого особенного мотива никогда не бывает, я бы знал. Обычно за этим — куча хлама из оппортунизма, амбиций и добрых намерений, которые не осуществились. Это дорога в ад…

— А что же ваш золотой потенциал говорит о Сигне? Неужели только секс-приманка — и все?

— Нет, — сказал я. — Вы же знаете… молодых девушек.

— Нет, — безо всякого выражения сказала Джин. — Это вы знаете.

— Сигне — молодая девушка, которая вдруг обнаружила, что она — красивая женщина. Те же самые мужчины, которые раньше с ней совершенно не считались, вдруг стали ее поджидать и ловить каждое ее слово и движение. Власть. Она немного пьянит, но ведь это так естественно. Сегодня она безумно влюблена, а завтра уже разлюбила. Чудесный легкий флирт, а Харви воспринял его всерьез. Но Харви тоже был актером и поэтому получал удовольствие от игры.

— Я просмотрела медицинское свидетельство о смерти Каарна, — сказала Джин. — Хельсинкские полицейские утверждают, что он был убит тонким заостренным предметом. Рану нанесли сверху вниз правой рукой из-за спины…

— Я знаю больше, чем они, — перебил я. — Он был убит булавкой от женской шляпы. Эту булавку воткнула девушка-левша, которая обнимала его, лежа с ним на кровати… Вот и получилась такая рана. Русский курьер умер от такой же раны за пять месяцев до смерти Каарна. Так же умерли еще несколько человек. Сигне любила пересчитывать мужские позвонки.