Р. Шулиг - "Белые линии"
У Земана голова была забита своими проблемами, и потому этот вопрос показался ему совершенно лишним.
— И что мне, по-твоему, надо делать? — спросил он.
— Думать, хотя бы немного, обо мне и Лидушке. Ведь мы тебя совсем не видим... Чтобы однажды ты не пожалел, что у тебя не было на нас времени...
Земан добрился, встал и принялся завязывать галстук. Это всегда было для него мучением. Он знал, что первый узел получится, как всегда, нелепый, что ему придется повторить операцию несколько раз, прежде чем он добьется чего-нибудь приличного. Занимаясь этим неприятным делом, он бросил раздраженно:
— Прошу тебя, Лида, помолчи, оставь меня в покое!.. — А сам подумал: «Просто удивительно, откуда у этих милых женщин берется талант начинать разговоры о своих, разумеется самых важных, проблемах в самое неудобное время. Неужели она не чувствует, что я ее очень люблю, но сейчас у меня голова забита другим, и я просто не воспринимаю, что она мне говорит».
Однако на этот раз Лида решила не отступать.
— Я должна выговориться, раз уж ты наконец появился дома. У тебя интересная работа, ты все время среди людей, а я здесь одна, без друзей, без близкого человека, с которым могла бы вечером поговорить, посоветоваться...
Земану наконец удалось справиться с галстуком, он оделся, причесался я стал поспешно складывать блокнот и другие вещи в портфель.
— Тогда тебе надо было выйти замуж за бухгалтера или своего коллегу учителя. Закончив работу, они спокойно идут домой в четыре, а то и раньше. Но с ними тебе было бы скучно...
Теперь уже и Лида больше не сдерживалась. На Гонзу обрушился поток упреков:
— Зато с тобой мне очень весело! Даже в те минуты, когда ты дома, ты все равно думаешь о своих делах... — Она пошла в атаку с открытым забралом: — Я знаю, что в кафе и модных салонах тебе интереснее, чем дома!
На минуту в комнате воцарилась тишина. Земан, казалось, был ошеломлен.
— Ты меня где-то видела?
Лида безошибочно определила, что он попал в затруднительное положение, и именно поэтому решила поступить великодушно и не открыть все свои карты.
— Нет... Но ты ходишь туда?
Она ждала искреннего признания, боже, как ей хотелось услышать от него покорную просьбу о прощении и простить его, примириться или, по крайней мере, услышать хоть какое-то объяснение. Но нет!
У Земана сразу отлегло от сердца.
— Да, иногда, — твердо ответил он. — Когда это требуется по службе.
Лиде ничего не оставалось, как принять такое объяснение. Тихо, но выразительно она сказала:
— Я тебе верю, Гонза. Я знаю, что у тебя твердый характер.
Земан спокойно воспринял эти слова жены, сказанные с таким глубоким подтекстом.
— Да все в порядке, Лидушка. Отчего бы ты мне не верила?
— Потому что ты достиг возраста, когда мужчины начинают сходить с ума, — печально проговорила она, убирая одежду, которую снял с себя Земан.
— Вот оно что! — Он несколько нервозно засмеялся. — Вот ты о чем!.. Тогда я, моя милая Лида...
Однако Лида прервала его, ей надо было выговорить все, что скопилось у нее в душе:
— Я ничего от тебя не хочу, Гонзик... Ничего... Только ощущения, что я тебе хоть немного нужна, слышишь, хоть немного...
Эти слова тронули Земана, он погладил Лиду по плечу:
— Но ведь ты мне нужна... Все время... И очень...
Но Лиду переполняла горечь.
— Я знаю, — проговорила она, — нужна как мебель, к которой ты привык и которая служит тебе для удобства дома.
Такого Земан, и без того уже взвинченный, вынести не мог. Он схватил портфель и бросился к двери. Лида, поняв, что переборщила, устремилась за ним:
— Ты меня даже не поцелуешь?
Не поднимая головы, Земан зло бросил:
— После такого-то? Нет!
Хмурый, как осеннее небо, он пробежал мимо входивших в дверь матери и Лидушки. Он настолько был расстроен этой первой семейной ссорой, что даже не поздоровался с ними, а может, просто их не заметил.
— Господи, что между вами произошло, Лида? — спросила испуганно Земанова.
Лида только всхлипнула:
— У Гонзы есть, наверное, какая-то девушка, мама... — Она опустилась на стул и горько зарыдала.
8В то утро Иржина Кралова впервые была дома не одна. Она вошла в свою квартиру, переполненная тихим счастьем, и стала выкладывать из сумки хлеб, ветчину, сыр, масло, рогалики. Достала бутылку красного вина. Быстро и не совсем умело она разложила продукты на подносе. При этом по выражению глаз Иржины можно было определить состояние ее души и настроение. Она бы, наверное, даже запела, если бы не смущалась. Она взяла поднос, подошла к двери другой комнаты и постучала.
Никто не отозвался. С секунду она колебалась, потом легонько нажала на ручку и тихо вошла, чтобы не разбудить своего гостя. Но вдруг приготовленная улыбка исчезла с ее лица. Иржина остановилась.
Диван, на котором недавно лежал ее гость, был пуст. Там валялись лишь разбросанные помятые покрывала, да рядом на стуле стояла чашка из-под чая, которую Иржина поставила ночью. Женщина разочарованно присела на диван, взяла пустую чашку. Палец Иржины механически заскользил по краю, будто поглаживая... Наконец женщина осознала, что, собственно, такого конца она и ожидала. Вся ее жизнь была цепью вот таких разочарований, от которых она зачерствела и засохла, как дерево, посаженное в бесплодную почву в неблагодатном краю. Долго и напрасно пыталось оно расцвести в этих условиях, а в результате устало и со смиренной покорностью шевелит сейчас редкими, с желтыми прожилками, листьями, обрамляющими такой же чахлый ствол. Никому это дерево не нужно...
Была у Иржины единственная большая любовь в конце войны. Влюбилась она в одного студента, бойца партизанского отряда, в который носила из своей деревни продукты, выполняя одновременно роль связной. Это была глубокая, нежная и целомудренная любовь. Иржина принадлежала к тому типу женщин, которые приближаются к мужчине с безмерной стыдливостью, готовые в испуге убежать при каждом проявлении особого к ним снимания. Студент терпел эту ее стыдливость; она была единственной прилично выглядевшей девушкой, которую он мог встретить в лесах, и казалась ему чудом среди крови, запаха пороха и потных мужских тел и грязи землянок. Короче говоря, он относился к ней терпеливо и с нежностью, а она за это любила его всем сердцем и пыталась перебороть свой нелепый страх перед тем, что должно произойти. Потом война кончилась, партизаны вышли из лесов, и началась прекрасная новая жизнь. Всюду было по-майски весело. От нагрянувшего счастья люди беззаботно пили и танцевали и еще беззаботнее бросались в омут любви. Тогда-то и пришла Иржине мысль, что она потеряет своего студента, если по-прежнему, залитая краской стыда, будет вырываться из его объятий. Долго она готовилась к этому событию, не спала много ночей, убеждала себя в том, что не произойдет ничего страшного, если она предстанет обнаженной перед любимым человеком. Просто случится то, что и должно было случиться. И вот однажды вечером Иржина надела свое самое тонкое белье, самую лучшую одежду и с учащенно бьющимся от волнения сердцем отправилась в его городскую квартиру. И что же? Он посмеялся над ней — грубо и жестоко. Она уже давно не казалась ему красивой, потому что была у него не единственной. Теперь у него появились другие планы и другие подруги.
Нетвердой походкой, с сердцем, испепеленным огнем великого позора, Иржина поплелась домой. И с тех пор она старалась избегать мужчин. Родители, пока еще были живы, и подружки несколько раз пытались ее познакомить с кем-нибудь, но в последнюю минуту она всегда убегала, потому что боялась снова услышать тот страшный, унижающий смех, который навсегда оставил на ней печать непривлекательности, неженственности. Постепенно Иржина превратилась в строгую старую деву, полностью занятую своей работой, скептически относящуюся к тем женщинам, которые не воспринимали любовь и жизнь с одним мужчиной как великое счастье, подаренное им судьбой. Поэтому в конце концов она разошлась с Ганкой Бизовой и осталась в своей мансарде одна. Она была уверена, что тишину ее одинокой жизни, к которой она так привыкла, уже ничто не нарушит.
И вот появился Блага. «К счастью, ненадолго, — подумала она. — Сверкнул, подобно метеору на небосклоне, и быстро исчез, не успев причинить боль». Неожиданно она ощутила пустоту и сожаление. Иржина поставила чашку и хотела встать, как вдруг дверь в ванную открылась, в комнату вошел он. Это было чудо, которого она не ожидала. Павел набросил на плечи ее халат. На его мускулистом теле халат выглядел до смешного маленьким. Оба растерялись от неожиданности. Иржина, задыхаясь от волнения, проговорила:
— Я думала, вы уже ушли...
И Блага тоже искал нужные слова, несколько смущенный своей наготой:
— Простите... Я не думал, что вы так скоро вернетесь домой... Я обнаружил здесь ванну, и мне так захотелось помыться... хотя бы на минуту лечь в теплую воду...
