Леонид Могилев - Век Зверева
Побег Пирогова
— Жить-то хочешь? — уточнил сыскарь.
— Нет, — честно признался Иван.
— Я верю.
— А веришь, так убей.
— Нет, Иван Иваныч. Это уж ты сам. Но прежде или в литовскую тюрьму, или назад, в Кенигсберг.
— А туда зачем?
— Там сейчас господин Бухтояров.
— Это еще кто?
— Это тот, кого ты называешь Зворыкиным.
— Это он так себя называет.
— Не важно. Там еще один человек. Ты его не знаешь. Зверев его звать.
— И что?
— Понимаешь, ты же разумный человек, не мракобес, вот видишь, люди, в принципе, живут в цивилизованном мире. Нет там никаких границ. Ты вот свободно перемещаешься. Сегодня ты в России, завтра в Литве, потом в Польше или в Калифорнии.
— Туда-то мне зачем?
— Это я к примеру.
— Я не по своей воле перемещаюсь.
— Верно. Ты раб обстоятельств. Но из зависимости этой можешь вырваться.
— Помочь вам найти Бухтоярова?
— Верно. Ты его видел в лицо.
— И что, мне по городу ходить, сидеть в пивнушках? У вас же есть его фотографии.
— Фотографии — это одно. А вот живой взгляд — это другое. Притом что ты его видел совсем недавно. Походка, поворот головы, неуловимое нечто. Узнаешь, несомненно. Там все может решать доля секунды. Шансов, конечно, маловато. Но таких, как ты, несколько. И притом по всему городу тебе ходить не нужно. Будут несколько мест, где он появится обязательно.
— Ну, положим, я его вам укажу. А с какой стати? Ты вот, господин хороший, кто?
— Цивилизованный человек. Ты пойми, что эта земля — не русская. Ну нужно, наконец, Иван Иванович, смириться с реалиями. И держать ее у русских — нет сил. И они ее потеряют. Как потеряли, скажем, Литву.
— И кто приобретет?
— Мы приобретем.
— Цивилизованные.
— Да, Иван Иванович. Ты вспомни, что было в Кенигсберге при большевиках. Пьяные матросы на таксомоторах. Директора универмагов. Ну жрали вы от пуза, так ведь не для этого человек живет.
— Мы не боялись завтрашнего дня.
— Так ведь это была иллюзия. Напрасно не боялись. Посмотри, что теперь. И посмотри, что стало с Калининградом. Ведь его больше нет. Он плавно перетекает в новое качество. Тишина, чистота, немецкие вывески, названия. Круг времен. Здесь же Кант родился, а не Иван Калита. Хватит вам земли.
— Ты немец, что ли?
— Нет. Это было бы слишком просто. Дело в том, что это не для немцев земля предназначена. И они ее уже потеряли. И вы потеряли, и литвины.
— А кто приобретет?
— Мы, Ваня, цивилизованные. Ты пойми, что все кончилось. Москва этот край сдала за хорошие деньги. Да… ты прав. Им там скоро конец. Но они уже наши, цивилизованные.
— Иуды, что ли?
— Это всеобщее заблуждение. Иуда поважней Христа. Ведь он себя сознательно на вечное бесчестие обрекал. Он истинный Создатель. Тому-то что. Повисел на кресте. А этого две тысячи лет пинают сапогами.
— Да нет. Несознательно. Из жадности. И вас жадность погубит.
— Ваня, так весь мир живет. Весь цивилизованный мир от Иуды произошел. Ты посмотри, какие города, какие страны. Жизнь-то проходит. А ты — то в трюме, то на чужом хуторе.
— Деньги предлагаете?
— Лучше, Иван, жизнь. Жизнь с Люсей Печенкиной.
— А…
— А ты как думал? Девка твоя жива и здорова. Приветы тебе шлет. Зачем тебе иллюзии хранить? Отцы-командиры тебя сдали. Власть в области уже фактически у нас. Ты разве не видишь, что и границ никаких нет? Кто защищать будет? Ну конечно, найдется слой тех, кто будет биться и умирать на улицах города. Кто в Балтийске сгорит в кораблях. Ты знаешь, что такое хороший компактный заряд? Локальный. Про нейтронную бомбу слышал? Напалм, газы, другое кое-что. Город Калининград обречен. Но трупов на улицах и уличных боев можно избежать. А это зависит от того, сможем ли мы локализовать Бухтоярова. Ты же понимаешь, что историю делают не массы, а личности. Вот он личность. Но он — от Христа.
— И должен быть распят?
— Верно, Иван Иваныч. Ничего уже не остановить и не оспорить. Если взять ну, скажем, Литву, то в свое время ее можно было вам и не терять. Только потом — по колено в крови и с лесными братьями. Вы свой шанс упустили. Это навсегда, Ваня. Теперь вас добивать будут на Большой земле. Потихоньку и умело.
— Жестокие слова ты говоришь, инородец.
— Иван, я же наполовину русский. Ты думаешь, мне это легко видеть?
— По мамаше или по предку?
— По обоим. Долго рассказывать. Ты про генерала Власова знаешь что-нибудь?
— Ну вот, приехали.
— Ты, Иван, неграмотный. Ты стихи пишешь, а грамоты не разумеешь. И не знаешь про величайшую тайну той войны. Ты думаешь, союзники обманули-таки немцев при высадке? Фига с два.
— Ну, что там еще с союзниками? — Ивану уже этот разговор был в тягость, тем более что он чувствовал, что собеседник его был в некотором роде прав.
— А то, что немцы открывали фронт. Союзники должны были пройти мгновенно через них и остановить русских далече от Эльбы. Я — человек посвященный. Ты уж поверь. С документами работал.
— А ты-то здесь при чем?
— Не я, а папаша. Власовцы были дислоцированы вдоль побережья. Как бы второй линией обороны. И никому не могло прийти в голову, что они станут биться. Они же все сорвали. Они американцев не пропустили. Били их со страшной силой и едва не сбросили в Ла-Манш. А формально выполняли приказ. Их за это ненавидят по сей день во всем цивилизованном мире. Почти пятьсот тысяч сынов Америки положил враг народа Власов там, во Франции. Это же была сдача Гитлера союзникам, и она не получилась. А мой папахен там воевал и награжден немецкими орденами и медалями.
— Я рад за него.
— Ты не рад вовсе. Там много всякого случилось. И иного знать не дано нам еще очень долго. И не дождемся. Водки выпьем?
— Не хочу. Если бы в вену не колол, выпил бы. А так не стану.
— Как знаешь. Ну ладно, ты вот говоришь, немцы, не наше, наше.
— Это ты говоришь.
— Хорошо, я. Ведь германские земли — это на самом деле по большей части славянские. Полабские славяне. Слышал такое?
— Что-то смутное.
— А должен знать, что Берлин — это Берлов, Щецин — Щетинин, Лейпциг — Липецк. Не говоря о Вене. Вот когда терять-то вы начали.
— А ты уже как бы себя к нам не причисляешь?
— Нет, Ваня. Но это все решается в рабочем порядке. Симеона Полоцкого читал?
— Нет.
— То-то же. А там тайна раскола. Тогда латиняне сделали убийственно верный ход. Тогда все и рухнуло, не начавшись. А не было бы раскола, сейчас не было бы никакой Америки, а был бы сплошной форт Росс. А так латиняне перехватили стратегическую инициативу.
— Ты вообще-то в Бога веришь?
— Я протестант, Ваня. Это религия победившего братства. Там все ясно и понятно.
— Иди ты в свою протестантскую жопу.
— Как же я в нее пойду? Если только в чужую. В свою — не могу. Физически. Мне кажется, я тебя убедил. А если ты затаил корысть, то Люсе Печенкиной конец. И конец ужасный. Вначале ее на твоих глазах изнасилуют. Потом распнут на кресте, потом бензином обольют и спичку бросят. Ты все это видеть будешь и сделать ничего не сможешь. А потом мы тебя одного оставим, и ты повесишься рядом. Потому что не сможешь ни рукой шевельнуть, ни ногой. Мы их тебе бензопилой срежем. Будешь самоваром лежать подле своей распятой возлюбленной и стихи читать. А потом подохнешь. Не сразу, впрочем. Мы тебе раны перетянем, адреналинчику добавим, продержишься с час. Потом подохнешь. А Отто Генрихович Лемке вернется на свой хутор.
Только этого говорить сыскарю не следовало.
— Я согласен, — объявил Иван.
Назад, на российскую территорию, Ивана доставили на банальной моторной лодке. Катерок пограничный метнулся было навстречу, погудел, велел остановиться, потом погранцы, наверное, получили указания по рации, и все.
То, что граница открывается по телефонному звонку, Ивана не радовало. У него был какой-то смутный план на пограничном переходе упасть на землю, потребовать начальника заставы, попробовать объясниться. Он не мог поверить в то, что все кончилось. Но потом все же что-то произошло. Катерок стал возвращаться, и сопровождавшие Ивана молодцы, назвавшиеся Квасовым и Шатровым, занервничали, а потом и вовсе ушли в литовские воды.
— Ну что? Не все у вас получается? — обрадовался Пирогов, вновь увидев сыскаря.
— Да брось ты. Все у нас получится, — услышал он в ответ.
Теперь Ивана везли в автомобиле.
«Будут переводить через Советск», — обрадовался он. Так и вышло.
Но здесь все получилось без сучка без задоринки. На другой стороне Немана настолько типичные омоновцы приняли под белы руки Ивана, что о каком-либо мятеже и подумать было нельзя. Его скорее пристрелили бы тут же, чем дали бы устроить какое-то подобие спектакля.
По дороге на Калининград никак не миновать было Большаково. Везли его в банальных «Жигулях». Водила непонятный, никак не военный, и два, как скупо они пояснили, сотрудника внутренних дел — все те же Шатров и Квасов. Ростом хороши, в плечах удались, бодры и ненавязчивы. Хотят встроиться в мировой порядок. Без напалма и трупов на улицах Кенигсберга. Дело свое открыть. Магазинчик. Или выучить немецкий язык и остаться служить в полиции. А может быть, не знали они всего латинянского плана в подробностях. Может быть, вообще ничего не знали, а вели себе задержанного Пирогова, выполняя приказ. А скорей всего знали кое-что и не противились. Бог им в помощь.
