Иван Дорба - В чертополохе
— Побег был тщательно подготовлен, — прервал Энгель. — Остапенко заранее сообщили, это могли быть либо кто-то из надзирателей, либо обслуживающие сектор тюрьмы уголовники, либо, наконец, сидевший с ним в камере Чегодов.
— Возможно, именно он, поскольку он исчез, — зло заметил Вайс.
— Зачем же его выпустили? Идиотство какое-то!
— Господин Фосс за него ручался, — отпарировал Энгель. — Полагаю мы сможем его еще разыскать. Но…
— То, что Чегодов от вас, господин гауптштурмфюрер, сбежал, еще ничего не значит, — улыбнулся Крауз. — Я не думаю, что член НТС свяжется с коммунистами.
— Я тоже не думаю, Чегодов солидарист…
— Знаю, знаю, это нечто среднее между национал-социализмом и керенщиной. Люди постепенно перековываются и, надеюсь, скоро будут смотреть на вещи нашими глазами. НТС нам еще очень пригодится. Особенно после падения Москвы!
— Яволь! — дружно рявкнули Энгель и Вайс.
5
Олег Чегодов, он же Непомьятайко, он же с этой минуты Шулика, о чем свидетельствовал настоящий аусвайс, молча шагал по глухому проселку с Абрамом Штольцем в сторону Френуловки, стараясь, несмотря на темноту, не попадать в колдобины и лужи, не спотыкаться о корни деревьев. Он внимательно оглядывался по сторонам, чтобы вовремя заметить железнодорожную будку и обойти ее справа.
— Не очень-то я хорошо в темени ориентируюсь, — признался Абрам. — Днем тут не раз ходил. Только бы перейти речку, там до Фрегуловки рукой подать.
В самом деле, вскоре зачернела будка железнодорожника. В небольшом окне горел огонек. Они свернули направо, потом пересекли полотно и набрели на дорогу, которая довела их до железнодорожной фермы моста. Свернув снова направо, спустились к речке. Здесь, среди разросшихся ив, было еще темней, и только слева поблескивала холодной сталью Полтва да выделялась серая полоска неба над ней. Пешеходный мостик вырос внезапно, словно каким-то чудом, черной аркой, вскинувшейся над ними где-то высоко в небе.
Глубокой ночью они добрались наконец до Фрегуловки, где в одной из крайних хат их поджидали Петро Остапенко, Иван Бойчук и еще двое незнакомых Олегу мужчин.
Первый, высокий шатен с небольшой бородкой. Его курносый нос, скуластое лицо и окающий говорок выдавали в нем волжанина, скорее всего ярославца. Он быстро подошел к Чегодову и крепко пожал ему руку:
— Спасибо за товарища! — И взял за плечо Остапенко, подтолкнул его к Олегу со словами: — Обними его, ему ты жизнью обязан! И еще Бене Шпигельману…
— Борису Зеркалову, Борису Зеркалову! Так меня зовут. То чертов хохмач Штраймел меня Шпигельманом окрестил, — пробасил, вернее, прохрипел коренастый и плечистый водопроводчик в засаленной и еще влажной робе и широко улыбнулся. — И делов було тьфу! Отодвинул крышку, а потом задраил люк.
— А мины?
— Тьфу! Так тож самая наипростейшая противопехотная… Я ведь старый сапер. Ее установить, что тьфу! — и широко улыбнулся, и крепко, как в тисках, зажав Чегодову руку, прохрипел: — Ты, паря, хорошего мужика спас! Тебе и спасибо! А я что?
Теплая волна радости хлынула к сердцу Чегодова, с плеч свалилась какая-то тяжесть, давившая его уже много месяцев, словно наконец после стольких блужданий загорелся путеводный огонек и он вышел на дорогу.
— Так вот, товарищи! — Остапенко вопросительно поглядел на Чегодова, который одобрительно кивал ему. — И все мы будем, едри его в кочерыжку, бить фашистов и их пособников. И если что не получилось у нас сегодня, получится завтра.
— Кстати, Петро, не забудь, Энгель отправил Гната Неходу на Виртергассе, четырнадцать отдыхать! Он трус и, если его прижать, будет работать на вас, — вмешался Чегодов.
— Перед нашей группой стоит много задач, но первый экзамен выдержали. Надо помнить: никакой самодеятельности! За каждого убитого немца расстреливают наших заложников. И все-таки львовская земля должна гореть у фашистов под ногами! Все вы вольетесь в отряд… Надеюсь, и ты, Олег, будешь с нами? — обратился к нему Остапенко.
— Я должен уехать в Витебск. — Олег отвел в сторону Остапенко и, взяв под руку, вкратце рассказал о Хованском, об НТС. — А подробности нашей эпопеи расскажут тебе ребята. Просьба же такая, обязательно сообщи обо всем в Центр и передай: «Сделаю все, что прикажут, моя жизнь в их распоряжении». А пароль: «Я от Алексея Алексеевича». Сообщи, для меня это вопрос жизни и смерти! Теперь же прощай. — И обнял Петра. Потом обернулся к Бойчуку и Штольцу: — Прощай, Иван, добрый мой друг и брат, и ты, Абрам, дорогой мой человек! Трудно мне будет без вас…
— Так пийдемо разом с тобою… чи зостанься тут, шлях його трафыв! — растерянно поглядывая на всех, сказал Бойчук. Потом еще что-то хотел добавить, но лишь молча махнул рукой и уставился в сторону.
— Нельзя вам туда, ребятки, никак нельзя! Что делать? У каждого человека своя дорога. Сейчас и один в поле воин!
В ту же ночь они ушли в лес, а спустя две недели Олег пересек в районе городка Лунинец старую советско-польскую границу, не подозревая, что примерно в том же месте с 11 на 12 августа 1938 года ее перешли с группой диверсантов Колков и Бережной.
— Скажешь, из окружения, в любой хате накормят, — поучал его провожавший партизан.
В Витебск Олег прибыл уже в ноябре. Шел снежок, пушистые хлопья, порхая и кружась, падали в черную воду реки, точно в темную пропасть. Редкие прохожие безразлично скользили по нему взглядом и, когда он спрашивал, как пройти на Ветеринарную, молча указывали пальцем направление.
«Особой любезностью не отличаются!» — заключил про себя Олег и тут же вспомнил живых, общительных и вежливых горожан Львова. Потом пришел на ум последний разговор с Брандтом. 29 октября, в день его, Чегодова, выхода из тюрьмы, Брандт, намереваясь ехать в Витебск, предупреждал:
«Тридцать первого или первого выезжают из Варшавы Ширинкин и Радзевич, оба из белградского отделения. Пусть Энгель сейчас с ними поработает, а я сегодня вечером уезжаю в Витебск. Завтра-послезавтра отпустят и тебя. Буду тебя ждать в Витебске, Ветеринарная, тридцать восемь, или в больнице на Марковщине, спросишь Ксению Околову. Это сестра нашего Жоржа. Витебск — перевалочный пункт. Наверняка встретишь там не одного белградца. Но запомни, это тебе не Львов. Здесь все чаще, несмотря на расстрелы заложников, убивают полицаев и гестаповцев. В Белоруссии все охвачено настоящим пожаром восстания. И неудивительно: немцы делают глупость за глупостью. Пропаганда Сталина оказалась дальновидной, его призывы к Русскому Народу с большой буквы возымели свое действие. Поэтому и мы должны показать себя противниками фашизма, будь мудрым, как змей!… А там все утрясется. Мужичок мужичком и останется».
Вот тогда-то Олег и решил пробраться в Витебск. «Не может быть, чтобы Алексей Алексеевич не послал кого-нибудь из наших ребят. Хорошо бы Жорку Черемисова или Ваньку Зимовнова, а еще лучше Аркашу. А не будет никого, как-нибудь связь налажу или, как обещал Остапенко, отыщут меня, — думал он, поглядывая на обгорелые и разрушенные дома. — Иду, а кто знает, может, гестапо меня уже здесь поджидает, Энгель не дурак, хоть улик у него нет, но сейчас не такое время, чтобы их собирать».
Олег долго брел по тихим, безлюдным улицам Витебска и наконец остановился у большого четырехэтажного дома, поднялся по лестнице на второй этаж, постучал в дверь и прислушался: тишина!
Еще раз — и снова тишина…
Наконец он услышал шарканье шлепанцев и женский старческий голос:
— Кто там?
— Владимир Владимирович Брандт у вас живет?
— Не знаю я такого! А кто вы?
«Она не знает! До чего люди стали всего бояться».
— Я его добрый знакомый. А Ксения Сергеевна дома?
— Ксюша на работе, в больнице, — уже другим, менее настороженным голосом промолвила старуха и, щелкнув замком, приотворила дверь.
«А цепочку на всякий случай не снимает!» — мелькнуло в голове у Чегодова.
— Я и Жоржа вашего знаю еще по Югославии, он ведь сыном вам приходится, не правда ли?
Старуха приотворила дверь и с какой-то грустью в голосе сказала:
— Тоже воевать нашу землю пришли? В Смоленск уехал Георгий, заходите, Ксюша скоро приедет. А насчет Брандта, то у нас есть Лев, заместитель бургомистра, и Александр, редактор газеты «Новый путь». Руководит в управе информационным отделом. — И отступила от порога.
В этот миг за спиной его окликнул знакомый голос:
— Олег! Хлопец-запорожец! Откуда свалился?
Чегодов оглянулся и увидел на лестничной площадке Алексея Денисенко, который, улыбаясь, быстро шел к нему.
— Лесик! — И они кинулись друг другу в объятия.
— Ты как сюда попал? Вот не ожидал! Погоди, потом расскажешь! Евгения Ивановна, — обратился он к старухе, — Ксения Сергеевна велела передать, что сегодня задержится, я принес вот пшенки, кашу будем варить. — И он протянул пакет. Обняв Чегодова, подтолкнул его к двери со словами: — Это мой большой друг, прошу любить и жаловать. И если позволите, Олег поживет у нас немного. Человек он настоящий, я за него ручаюсь.
