Сергей Донской - Если завтра не наступит

– Кто ты? – хрипло спросил он.

– Человек, которого прислали по твою душу, – ответил Бондарь.

– Откуда?

– С Лубянки.

– А, эфээсбэшник…

Гванидзе приподнялся на локте, как бы для пренебрежительного плевка, а на самом деле для того, чтобы оценить окружающую обстановку. Его зрячий глаз уставился на трос, перехвативший грудь. Он вознамерился ослабить петлю, но Бондарь всадил пулю между его раскинутыми ногами.

– Спокойно! Никаких резких движений.

Гванидзе резко расхохотался:

– Зачем пугаешь? Я ведь нужен тебе живым, верно?

– До некоторых пор. – Сделав такое туманное заявление, Бондарь присел на корточки. Он держал пистолет свободно, направив дуло в пространство между собой и пленником, но было заметно, что обращаться с оружием он любит и умеет.

– Чего ты хочешь? – спросил Гванидзе тоном падишаха, беседующего со стоящим на коленях слугой.

– Пока что поговорить, – ответил Бондарь.

– Говори, а я послушаю.

Гванидзе приподнял голову, прислушиваясь.

– Подмогу ждешь? – усмехнулся Бондарь.

– Не твое собачье дело.

– Желаешь умереть героем? Вынужден тебя огорчить. Красивой смерти ты не заслуживаешь. Слишком уж ты кровожадная тварь, чтобы рассчитывать на какие-то поблажки.

– Не нужны мне твои поблажки. – Гванидзе скривился. – Стреляй, и дело с концом.

– Когда дело дойдет до этого, обязательно выстрелю, не сомневайся, – заверил его Бондарь. – Но лишь в том случае, если ты правдиво ответишь на мои вопросы. Иначе…

– Что иначе?

– Поищу в доме скальпель или какой-нибудь другой подходящий нож, – холодно ответил Бондарь. – Буду резать тебя на куски и слушать, как ты орешь благим матом. Ты этого добиваешься?

– Ах, как страшно, – насмешливо забулькал Гванидзе, запрокинув голову и двигая заросшим волосами кадыком. – Ты не услышишь от меня ничего, щенок. Не трать время напрасно. Смерти я не боюсь.

– А мучений?

– Что-то мне до сих пор не приходилось слышать о том, чтобы чекисты с Лубянки были способны пытать пленных, к тому же раненых. – Гванидзе покачал головой. – Будь ты спецназовцем ГРУ, я бы еще подумал над твоими словами. Но ты обыкновенный столичный чистоплюй. Белоручка.

– Ты так полагаешь? – вкрадчиво осведомился Бондарь.

– Полагаю. Я думаю, мы просто посидим здесь, поболтаем немного, пока не явится команда спасения из моего министерства по чрезвычайным ситуациям, хе-хе. Или ты спустишь курок, торопясь спасти свою шкуру. – Гванидзе повысил голос: – Говорю тебе: стреляй! Для чего-то другого у тебя кишка тонка!

– Пожалуй, пришла пора заняться твоими кишками, – сказал Бондарь, направляясь к распахнутой дверце джипа.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Уже сказал.

– Погоди, – заволновался Гванидзе. – Мы ведь только начали переговоры!

– Какие могут быть переговоры с террористами?

Вопрос был заглушен взревевшим двигателем «Лендровера», но Гванидзе услышал. Ломая ногти, он попытался освободиться от петли троса. Ничего другого он не успел.

В незапамятные времена древние славяне наиболее злостных недругов предавали размычке – раздирали лошадями, пущенными во весь опор. Половцы развлекались тем, что привязывали этих самых славян к седлам своих скакунов и, волоча их на аркане, скакали по степи до тех пор, пока позади не оставались кровоточащие куски мяса.

С той поры утекло немало воды… и крови. В области пыток и военного дела произошли грандиозные перемены. Да только изменилась ли от этого человеческая суть? Нисколько. Бесконечные войны продолжались, становясь из века в век все более жестокими, все более кровопролитными. А на войне как на войне. Тут свои законы. Не Бондарь их выдумал, и не ему было их отменять.

Включив радио, чтобы не слышать воплей, доносящихся снаружи, он довел скорость «Лендровера» до сорока километров в час. По непостижимой иронии судьбы, крутили старый хит Вероники Зинчук. Она пела про то, что сгорает от любви: «Хватит, довольно! Мне тяжко, мне больно!» Поскольку текст сочинялся задолго до поездки Вероники в Грузию, голос ее звучал неискренне. Откуда ей было знать тогда, что такое настоящая боль?

Мысленно пожелав певице поскорее попасть домой и оправиться от выпавших на ее долю испытаний, Бондарь остановил машину и выбрался оттуда, не захлопнув за собой дверцу.

Гванидзе, с ветерком проехавшийся по грунтовке, встретил его страшными проклятиями, сопровождавшимися требованиями немедленно отвязать его от джипа. Затянувшийся трос затруднял его речь, но он не умолкал ни на секунду, опасаясь продолжения экзекуции.

– Не нравится? – безучастно спросил Бондарь.

Ответом была новая порция ругательств. Волочась за джипом, Гванидзе потерял вставной глаз и добрую половину одежды. Брюки, что называется, превратились в шорты, а от клетчатой рубахи остались сплошные лохмотья. Кроссовок на ногах не было. Извиваясь, как червяк на крючке, Гванидзе силился справиться с мертвым узлом троса, но его старания были тщетны.

– Когда подъедут твои друзья-товарищи? – спросил Бондарь невыразительным голосом, в котором не угадывалось ни тени сострадания. – Куда? В котором часу? Сколько их? На чем они прибудут? Номер машины? Вот перечень вопросов, на которые ты должен ответить. Или поехали кататься дальше?

– Ты труп! – заорал Гванидзе, бешено вращая единственным глазом. – Я тебя на шашлык порежу и собакам скормлю!

– Собаки обойдутся большим, сочным куском сырого мяса, – молвил Бондарь. – Тем, который от тебя останется к концу нашего путешествия.

Он приготовился вернуться за руль.

– Шайтан с тобой, – заголосил Гванидзе. – Я скажу. Все равно это тебе не поможет.

Можно ли было ему доверять? С одной стороны, примененная к нему жесткая мера воздействия должна была настроить его на откровенный лад. С другой стороны, ничто не мешало Гванидзе врать напропалую, поскольку проверить его слова не представлялось возможным.

– Хочешь мне отомстить? – поинтересовался Бондарь. – Говори правду.

– А ты как думаешь? – злобно спросил Гванидзе, тяжело перевернувшись с живота на спину. Его стесанное об камни брюхо представляло собой сплошную ссадину.

Радуясь, что темнота не позволяет рассмотреть подробности, Бондарь неспешно закурил и сказал вот что:

– Слушай меня внимательно. Я тут один, но сам ты со мной не справишься. Твоя смерть может быть быстрой, а может быть долгой и мучительной, но она неизбежна. Я тебя убью в любом случае, и ты это понимаешь. Но давай рассуждать логично. – Присевший на корточки Бондарь лениво выпустил сигаретный дым. – Что будет потом? Я не загробный мир имею в виду, а тот, в котором мы с тобой пока что находимся. Итак… – Очередная затяжка. – Ты умираешь, а я исчезаю с места событий, и никто никогда не узнает, кто расправился с Чакой-медведем. Нравится тебе такой расклад?

– Нет, – выдохнул Гванидзе, внимательно слушая неторопливую речь Бондаря. Тот понимающе кивнул:

– Так я и думал. Но вот другой вариант. Ты говоришь мне правду. Сдаешь своих сообщников с потрохами. В таком случае я непременно захочу с ними встретиться. В одиночку. Если они меня прикончат, ты будешь отмщен, Чака. – Бондарь улыбнулся, словно такое предположение показалось ему забавным. – Может быть, мы даже свидимся с тобой в аду, чтобы продолжить там выяснение наших отношений. Но для этого необходимо, чтобы я вышел на твоих орлов. Только они способны разделаться со мной.

– Они разделаются, – пообещал Гванидзе.

– Тогда выкладывай начистоту, когда и на чем они прибудут, – миролюбиво предложил Бондарь.

– Хочешь сказать, что тебе жить надоело?

– Не то чтобы очень. Но носиться со своей жизнью, как с писаной торбой, я не привык. Беречь ее – берегу, но не цепляюсь.

– Странный русский, – процедил Гванидзе, обращаясь то ли к ночному небу, то ли к луне, наблюдающей за происходящим из-за облачного занавеса. – Такие редко попадаются.

– Редко, но метко, – отрезал Бондарь. – Кроме того, попался ты, а не я. Решай.

– А я уже решил.

– Говори.

– Я расскажу тебе то, о чем ты просишь.

– Давай, – кивнул Бондарь.

– Сначала выслушай мое условие.

– Ну, Чака, это уже перебор… Торговаться с тобой я не стану.

– Постой! – торопливо крикнул Гванидзе, видя, что Бондарь направляется к джипу. – У меня совсем простое условие.

– Только не говори, что ты сделаешь это сам.

Гванидзе засмеялся своим резким неприятным смехом, но смеялся он очень осторожно, оберегая от сотрясения сломанную ключицу:

– Я не дурак. Вряд ли ты вернешь мой пистолет и оставишь меня одного минут на пять, как об этом пишут в книгах.

– «Вряд ли» слишком мягко сказано, – подтвердил Бондарь.

– Но немного поиграть в благородство не откажешься, верно?

Глаз Гванидзе впился в глаза Бондаря, выискивая там ответ. Тот ответил ему прямым немигающим взглядом: