Лен Дейтон - Мозг стоимостью в миллиард долларов
— Но с двумя мужчинами чувствуешь себя как-то богаче, — вернула мне брошенный шар Сигне.
— Человек живет не хлебом единым, — сказал я.
Сигне поцеловала Харви в ухо. Когда дело касалось общения с ним, ее европейский инстинкт был на десять голов выше американской эмансипированности Мерси Ньюбегин. Сигне никогда не пыталась одержать верх над Харви или размазывать его по стенке; она уступала и соглашалась с чем угодно, а получив временное преимущество, пускала в ход все свое умение, и он потом менял свои планы. Ее искусство напоминало тактику армии, готовящейся к штурму, когда она пытается понять намерения другой стороны. Сигне обладала прирожденным умением проникать за вражеские линии, практически лишая возможности не влюбиться в нее, но надо быть предельно простодушным человеком, дабы верить всему, что она несла. В ее обществе Харви и становился таким легковерным простаком.
* * *Все время мы фактически не выходили из дома, если не считать визита в кинотеатр, где шел старый фильм Ингмара Бергмана, и короткой вылазки Харви, во время которой он купил для Сигне две дюжины роз по четыре финские марки каждая. Харви ни разу не заикнулся, что, скорее всего, его разыскивают американцы. Мы прекрасно проводили время в своем обиталище, хотя оно выглядело довольно неприглядно и все комнаты пахли свежей краской. На второй вечер я выяснил, что представляет собой lasimestarin silli. Это оказалась свежезасоленная сельдь. Харви съел штук шесть рыбин, вслед за которыми последовали бифштекс с жареной картошкой и яблочный пирог; после этого, расположившись тесным кругом, мы стали обсуждать, почему армяне всегда невысокие и смуглые, отличается ли вкус сигарет «Мальборо» финского производства, заживет ли мой сломанный палец и станет ли он как новый, какого рода сметану надо класть в борщ, могут ли американские рабочие позволить себе шампанское, в состоянии ли «рамблер» обогнать «студебеккер», как распознавать возраст лошади по зубам и примет ли наконец Америка метрическую систему. Когда мы утомились, удовлетворяя жажду Сигне к знаниям, то углубились в чтение. Я взял себе старый номер «Экономиста», Харви шуршал финскими газетами, а Сигне с головой ушла в английский журнал для женщин. Она не столько читала его, сколько проглядывала, время от времени швыряя в нас вопросы, которые мы старались подхватывать, как летающие тарелочки.
— Вот послушайте. — Сигне стала читать вслух. — «Она увидела Ричарда. Такие загадочные зеленые глаза, такая улыбка, свойственные только ей одной, были полны странных восхитительных обещаний. Она знала, что где-то в глубинах его одинокого сердца найдется место и для нее». Ну не прелестно ли?
— Думаю, что просто потрясающе, — изрек я.
— Правда?
— Конечно, он так не думает, — раздраженно бросил Харви. — Когда наконец ты уяснишь, что он профессиональный врун? Мастер обмана. Он пользуется ложью столь же легко, как Шекспир пятистопным ямбом.
— Спасибо, Харви, — наклонился я.
— Не обращай на него внимания, — утешила меня Сигне. — Он сходит с ума, потому что комикс с Поппи написан по-фински.
— С Рипом Кирби, — уточнил Харви. — Это единственный комикс, который я читаю.
К полуночи Сигне сделала какао, а затем все мы разошлись по своим комнатам. Дверь я оставил приоткрытой и примерно в четверть второго услышал шаги Харви в гостиной и бульканье, когда он вытащил пробку из оставшейся на столе бутылки. Стараясь не производить ни малейшего шума, он вышел через парадную дверь. Я наблюдал за ним из окна: он ушел один. Подойдя к дверям спальни Сигне, я послушал, как она беспокойно ворочается в кровати. Я решил, что красться вслед за Харви по пустым улицам — верх глупости, так что вернулся в постель, закурил и по размышлении вернулся к выводу, что прежде, чем исчезнуть, Харви конечно же вернется к Сигне. В гостиной послышались шаги, и кто-то постучал мне в дверь.
— Войдите, — сказал я.
— Ты хочешь чаю? — спросила Сигне.
— Да.
Она направилась на кухню. Я слышал, как чиркнула спичка и загудела газовая горелка, и продолжал валяться в постели. Вскоре Сигне снова появилась — на этот раз с подносом, на котором стояли чайник, сахар, тосты, молочник, розетка с медом и чашки с золотым ободком.
— Еще нет и двух часов, — запротестовал я.
— Я люблю перекусывать ночью. — Сигне налила мне чаю. — С молоком или с лимоном? Харви ушел. — На ней была его старая пижама, застегнутая всего на две пуговицы. Сверху она набросила шелковый халатик.
— Знаю, — кивнул я. — С молоком.
— Хотя он вернется. Отсутствовать он будет недолго.
— Откуда ты знаешь? Нет, сахару не надо.
— Он не взял с собой ту старую пишущую машинку. Без нее он никуда не ездит. Он хочет жениться на мне.
— Восхитительно.
— Конечно, это не предел мечтаний. И ты знаешь, что тут нет ничего восхитительного. Вовсе он меня не любит. Он сходит по мне с ума, но вовсе не любит. Он сказал, что дождется меня. Но какая девушка будет тратить время на человека, который готов ждать ее? Да и в любом случае он собирается жить в России.
— Ясно.
— В России. Ты понимаешь? В России!
— Слышу.
— Можешь ты представить себе, что мне — финке — придется жить среди русских?
— Вот уж чего не знаю. — Я смотрел на нее с нежностью.
Она присела ко мне на кровать.
— В последний день Зимней войны, когда уже подписали перемирие, в полдень огонь должен был прекратиться. Оставался всего час, и финские солдаты собрали свое оружие, и те из них, что не стояли на передовой, начали отходить. Все дороги в тылах войск сразу заполнились гражданскими, солдатами и лошадьми, все радовались, что война окончилась, хотя нам пришлось отдать русским нашу милую Карелию. И за пятнадцать минут до полудня русские начали бомбардировку. Говорят, что такой мощной бомбардировки не случалось за всю войну; в последние пятнадцать минут войны погибли тысячи финнов, многие остались калеками и спаслись, чтобы рассказать нам, как это произошло. — Она улыбнулась. — Так что русских я хочу видеть только через телескопический прицел.
— Может, тебе стоило бы четко изложить Харви свою точку зрения вместо того, чтобы поддерживать его иллюзии.
— Ничего я не поддерживаю. То есть я кручу с ним роман, но девушке не возбраняется так себя вести, а мужчине не обязательно сходить по ней с ума. Я хочу сказать, что он просто вне себя, этот Харви. — Длинный шелковый халат Сигне, расшитый золотом по черному фону, колыхнулся, когда она встала. — Тебе не кажется, что в нем я похожа на леопарда?
— Слегка смахиваешь, — согласился я.
— Я и есть леопард. И могу наброситься на тебя.
— Не делай этого, будь хорошей девочкой. Пей чай, пока он не остыл.
— Я леопард. Хитрый и свирепый. — У нее изменился голос. — Я не поеду с Харви в Россию.
— Очень хорошо, — улыбнулся я.
— Харви говорит, что ты счел это прекрасной идеей.
— Видишь ли. — Я помедлил, прежде чем высказаться. — Харви очень привязан к тебе, Сигне.
— Очень привязан, — презрительно фыркнула она. — Леопарду нужно гораздо больше.
— О'кей, — не стал я спорить. — Он испытывает к тебе страстную, отчаянную и сумасшедшую любовь.
— Ты не смеешь говорить о ней так... так издевательски. Ты не имеешь права говорить так, словно он чем-то болен.
— Прошу прощения, но если бы ты испытывала к нему нечто подобное, я бы говорил с меньшим энтузиазмом.
— Вот оно что! Вот что ты думаешь о Харви! Все это время ты просто жалеешь его. А я-то думала, что ты ревнуешь, что ты мечтаешь обо мне, а на самом деле ты просто жалел Харви, что вот, мол, попался такой ужасной бабе, как я. Вот оно как! Мне, конечно, пора бы догадаться!
— Только не начинай рыдать, Сигне, — предупредил я. — Будь умницей, налей мне еще чаю.
— Ты больше не мечтаешь обо мне?
— Еще как мечтаю.
— В воскресенье Харви отправляется в Россию. В воскресенье! На дневном поезде до Ленинграда. Когда он попрощается и уедет в Россию, тогда все станет по-другому?
— В каком смысле?
— Станет все по-другому между нами? Ну, ты понимаешь.
— Прекрасная мысль. — Я погладил ее по голове. — Но я поеду в Россию вместе с Харви.
— Ты просто издеваешься надо мной! — заявила она.
— Не сыпь сахар мне на постель.
Сигне запрыгнула на кровать, награждая меня шутливыми шлепками, которые носили явно сексуальный подтекст.
— Я леопард, — рычала она. — У меня длинные и о-о-очень страшные когти. — Она вцепилась действительно длинными ногтями мне в спину и прошлась по позвоночнику до поясницы. — Я леопард-левша, — сообщила она. Теперь пальцы ее двигались легко и осторожно, как у археолога, который расчищает найденный хрупкий черепок. Растопырив четыре пальца левой руки, она всадила в меня ногти.
— Ох, — простонал я. — Или иди в постель, Сигне, или поставь еще воды в чайнике.
— А ты знаешь, куда ушел Харви? — Она потерлась мордочкой мне о плечо; лицо ее было липким от крема.
