Федор Кабарин - Сияние базальтовых гор
Десять лет Фрэнк жил в Китае. Он хорошо овладел китайским и японским языками. Последнее время обитал в Маньчжурии, изучал быт и нравы русских белогвардейцев. Теперь, как знаток русской души и русского быта, он ездил в Самгунь с удостоверением специального корреспондента «Воскресного журнала» для описания русской свадьбы с натуры. Однако Фрэнк интересовался больше не свадебными церемониями, а уединёнными заповедниками и, если старался попасть на свадьбы, то непременно в сёла, расположенные вблизи комбината редких металлов, ртутных рудников и озокеритовых месторождений. Его больше тянуло к отрогам Базальтового перевала, поближе к тем местам, где пахло добычей ценных руд.
Вот и сейчас он ехал с билетом до станции «Горячие ключи», но можно было с уверенностью сказать, что он сойдёт раньше. На этом участке железной дороги его уже знали. Он выходил на каждой станции, интересовался ценами на картофель, масло, сметану, приценивался к курам, но покупал лишь орехи или малину.
Поезд всё набирал скорость. Фрэнк Майкл Фостер, как звали корреспондента, позвонил в буфет вагон-ресторана и опустил раму окна. Через несколько минут послышался стук в дверь. Фрэнк приосанился, одёрнул полы костюма и сказал громко, с ударением на первом слоге:
— Входите!..
В дверях показалась черноглазая девушка в украинской блузке, белом переднике и белой косынке. Не входя в купе, она спросила:
— Что угодно господину?
Фрэнк расплылся в улыбке, обнажил ряд золотых зубов. Официантка повторила вопрос. Иностранец улыбнулся ещё многозначительнее и сказал с расстановкой и свойственной таким людям развязностью:
— Мне нужен сам директор ресторана и… бутылка русски коньяк. На закуска до́бри зе́рнисты и́кры, холожены осетровины и один ваза фрукт… с ваша выбора…
Девушка вышла. Отойдя немного, повторила вслух: «С ваша выбора… тьфу!..» — и скрылась в тамбуре вагона.
Вскоре пришёл директор вагон-ресторана, приземистый армянин с непомерно крупным, мясистым носом и бычьей лоснящейся шеей. Фрэнк пригласил его присесть к столику, достал из бокового кармана пачку дорогих папирос фабрики «Дукат» и протянул собеседнику, выговаривая слова с явно выраженным японским акцентом:
— Русски табака хорошо, густо ароматично…
Закурив папиросу, Фрэнк небрежно забросил ногу на ногу, пристально рассматривая сидящего напротив бритоголового директора ресторана, как бы изучая его внешность. Потом заговорил вкрадчивым голосом, стараясь придать дружелюбный тон начинающейся беседе:
— Мы — заграница, спечиаль корреспондент один афторитетна журнала. Приехала русски страна посмотреть кольхозное богато…
Послышался лёгкий предупреждающий стук. В открывшейся двери показалась вытянутая рука с подносом, уставленным яствами, затем и сама официантка. Молча поставив поднос, официантка привычным движением разместила всё на небольшом столике и так же молча вышла. Фрэнк налил по рюмке коньяку и, пригласив кивком собеседника, сказал громко:
— За русски народа! Оченно хорош, оченно спокойно русски народа.
Чокнувшись, он не выпил, а выплеснул рюмку коньяку себе в рот. Положив на язык миниатюрный кусочек холодной осетрины, он бросил косой, будто случайный взгляд на видневшиеся вдали исполинские пики Базальтового перевала и начал «проникать в русскую душу».
— Богата страна. Горы высоко, прерий широко, моря много страшно глубоко… Эти гора, — он указал взглядом на Базальтов перевал, — кроме базаль, много разны богатства есть?
— Ах, дорогой, — начал директор с присущей его народу находчивостью, — какой там кеклик с архаром живёт!
— О, это оченно интересна разговора. Мой спечиал интереса посмотреть здешни места народна свадьба. Говорим, говорим, уважаемы, — я вас-а внимательна слушала… Хочет знайт я, какой сама лучия свадьба?
— Где вина больше, дорогой, там и лучше свадьба…
В это мгновение в открытом окне вагона раздался всепотрясающий рёв промчавшихся над поездом реактивных самолётов. Фрэнк почти до половины высунулся в окно. Небо было чистым, как бирюза. Тройка реактивных сигар была уже далеко. Налетев вихрем, так же неожиданно оборвался потрясающий барабанные перепонки рокот. Фрэнк окинул быстрым взглядом небосвод, но ничего не заметил, откинулся на сиденье, потянулся к бутылке.
— Такой громка песня надо коньяки прибавлять.
Они выпил ещё по рюмке. Фрэнк умолк, досадуя на то, что не видел очертаний промчавшихся метеором самолётов. А директор сидел, наблюдая за иностранцем. Наконец, Фрэнк сказал рассеянно:
— Велико досада, не видался. Наверно, оченно крупна самолёта. Далеко летайт может. Ведь ваша страна есть девиз: Летайт высоко всех, далеко всех, быстро всех…
— Они так и летают. Вы сами слышали и видели.
— Хорош, оченно хорош слышала, но глубок огорчаю — не виделся, поздно смотрела.
Пока Фрэнк пытался наладить разговор на тему о пролетающих самолётах, которые его интересовали куда больше сельской свадьбы, произошли новые события, захватившие внимание не только Фрэнка, его собеседника и всех, кто ехал в этом поезде, но и жителей десятков сёл, расположенных в радиусе 80—100 километров.
Сначала донёсся резкий треск, как будто одновременно открыли огонь тысячи автоматов. Потом раздался глухой гул, напоминавший раскаты далёкого грома. Директор не успел глазом моргнуть, как Фрэнк снова был в окне, а его портативный «кинап» уже отсчитывал кадры. Директор взглянул в направлении, интересовавшем Фрэнка, и замер от удивления. В ясной синеве неба курчавились белые барашки взрывов, напоминавшие своей формой не то белые грибы, не то глубокие перевёрнутые вверх дном тарелки. Барашки продержались в таком виде два-три мгновения, потом округлились в шары и выбросили из своего центра во все стороны снопы огня. Донёсся гул взрыва огромной силы. Воздушной волной Фрэнка толкнуло в вагон, сбросило на пол, а директора прижало к мягкому сидению. Закачались вагоны, захлопали двери тамбуров.
Опомнившись, Фрэнк вскочил, тараща глаза на съёжившегося в углу директора, опасливо выглянул из-за косяка. Там, где курчавились белые барашки, выросла синевато-серая, быстро расползающаяся во все стороны, туча. Поезд стукнул буферами, сдал немного назад и начал набирать разгон. Из репродуктора донёсся голос начальника поезда:
— Спокойно, товарищи пассажиры. Ничего особенного. Это производятся взрывы скал на строительстве плотин нового каскада.
Директор, не открывая глаз, наощупь вышел в коридор, протёр глаза и, крикнув: «Посуда, посуда!», почти бегом бросился в вагон-ресторан. Фрэнк открыл пишущую машинку и торопливо застучал по клавишам, предвкушая крупный гонорар за эту необыкновенную сенсацию.
ГЛАВА VIII
«ЛЕТАЮЩИЕ ТАРЕЛКИ»
Редактор «Воскресного журнала» Генри Митчелл каждую субботу появлялся в кафе «Нью сервис», служившем их редакционным буфетом.
Кафе помещалось напротив редакции, через переулок, в мрачном доме, казавшемся выдолбленным в скале, нависшей над переулком. Здесь Митчелла знали все, он был для посетителей «Нью сервиса» важной фигурой. Суббота была для него единственным днём отправления редакторских обязанностей. Но и их Митчелл исполнял своеобразно, на американский лад, за столиком кафе, в окружении друзей или поклонников его «таланта» и власти — репортёров, фельетонистов, обозревателей спортивных клубов..
Митчелла знали все. Знали, что редактор умеет ценить выдумку, особенно, если эта выдумка отвечает желаниям тех, кому принадлежит журнал и сам Генри Митчелл.
В эту субботу Митчелл пришёл в кафе «Нью сервис» раньше обычного. Пройдя в кабину-ложу около оркестра, зашторенную зелёными бархатными портьерами, редактор вставил ключ в замочную скважину и прошёл в свой кабинет, напоминавший скорее сталактитовый грот, обставленный дорогой мягкой мебелью.
Опустившись в кресло, Митчелл позвонил секретарю, дав знать о своём приходе, и раскрыл ожидавшую его папку.
Редактор Генри Митчелл никогда не писал длинных резолюций и не правил материалы в оригиналах или гранках. Если ему нравилась статья, бойко написанный фельетон или репортаж, он ставил в углу свои переплетающиеся инициалы или крупный крест. Этого было достаточно, чтобы материал вышел в очередном номере журнала.
У редактора Генри Митчелла был свой порядок. Все материалы, кроме касающихся высокой политики, поступали в отделы, там готовились к набору и попадали в папку редактора уже в гранках или чаще всего оттисками полос журнала. Три раза в месяц секретарь представлял своему шефу баланс поступивших, набранных и напечатанных материалов. Если Генри Митчеллом была завизирована половина набранных материалов, то работа этого отдела считалась хорошей. Если же с его вензелем оказывалось больше 60 процентов подготовленных материалов, то зарплата редактора отдела увеличивалась на столько же процентов. Но если таких материалов было меньше половины — соответственно снижалась и зарплата редакторов отделов. Это была не столько бухгалтерия гонорарного бизнеса, сколько система определения и оценки политических взглядов сотрудников редакции.
