Михаил Любимов - И ад следовал за ним

И тут же в пабе я набросал телеграмму для передачи в Центр по «Фасаду» ребята­ми Хилсмена: «Центр, Курту. Встреча с вашим представителем прошла благополучно. Тайники пригодны к использованию. Перегрузку «пива» планируем на 10 октября (запаска 11 октября). Том».

Рэй внимательно прочитал документ.

— Отправим сегодня же. Мои ребята научились классно работать на вашей рации. А ваша пара работала грубо. Оба постоянно оглядывались, заходили в тупики, пытаясь затянуть туда наружное наблюде­ние… короче, сразу видно, что они шпионы.

— Знаете, Рэй, моя пара не имеет квалификации, они, по сути дела, лишь технари, которым нужно переправить ящики с оружием. К тому же я с вами совершенно не согла­сен: в таких острых операциях глупо думать о том, за кого тебя примет наружка, главное — отрезать любой «хвост». Это грубо, но в данном случае оправданно.

— А ваши ребята нас видели? — поинтересовался Рэй.

— Конечно, нет! Они же пришли без «хвоста». Извините, Рэй, я сегодня устал, и меня ожидает дома Кэти. Завтра созвонимся, ладно?

Он помахал мне на прощание рукой, и я мирно отправился к своей «га­зели». Через час я уже пришвартовался к своей пристани.

— Хватит! Надоело! — решительно заявил я Кэти, удивленно моргающей глаза­ми.— Надоели мне вся эта тягомотина и твои выкрутасы! 10 октября бу­дем праздновать нашу помолвку в Брайтоне, пригласим папу с сестрой, еще кого–нибудь… Решено!

— Но Алекс…— Она нежно замерла на моей косматой груди: подумать только, сколько счастья свалилось сразу на голову несчастной парикмахерши с Бонд–стрит!

— Давай заранее съездим в Брайтон, закажем ресторан, а заодно и похо­дим на яхте! О'кей? А сейчас, моя милая, поехали кутить! Надоела мне вся эта беготня с радиобизнесом!

И жених с невестой помчались в незабвенный «Монсиньор», что на Джер­мин–стрит, уже давно уничтоживший мою патриотическую страсть к пожарским котлетам.

Кэти любила устрицы, креветки, клубнику со сливками и прочую простую пищу, чем мы и отпраздновали великое решение.

Какое счастье, что Маня и другие партайгеноссе никогда не бывали в таких заведениях, не имели ни малейшего представления ни об устрицах, ни о почках по–лионски, омаровом супе и других изысках и потому не завидовали и были глубоко убеждены, что в этом прекрасном мире нет ничего лучше, чем номен­клатурные деликатесы из специального распределителя.

Юджин уже не раз говорил мне по телефону о своем твердом режиме: подъем рано утром, зарядка, чашка кофе и кропание за письменным столом до двух часов,— рассказывал он об этом с серьезно­стью сумасшедшего.

Я заехал к нему на следующее утро без предупреждения и застал в халате, надетом на белую сорочку с галстуком.

— Извините, Юджин, что не позвонил… Проезжал мимо, решил заехать. Мы с Кэти решили сделать небольшой обед 10 октября. Хотелось бы, чтобы вы составили нам компанию.

— Спасибо, Алекс, огромное спасибо. А где мы будем обедать?

— Пока мы не решили. Зарезервируйте на всякий случай весь день!

— Ого! Но мы с вами надеремся!

— И что в этом плохого?

Мы блаженно расхохотались и едва не упали друг другу в объятия.

В тот день я подготовил сообщение в Центр для передачи через Болонью:

«С «Региной» достигнута договоренность о помолвке в Брайтоне, где живет ее отец, 10 октября с. г. «Конт» согласился принять участие в обеде, места встречи я ему не раскрывал.

План мероприятия:

12.00 утра — отъезд из дома.

12.30. Заезд за «Контом» домой.

15.00. Приезд в Брайтон.

16.00 — 19.00. Празднование помолвки в ресторане «Морской орел», где с ним может установить контакт представитель Центра. Том».

Итак, общая схема прояснилась, оставалось лишь ждать и ждать 10 октяб­ря, смотреть на циферблат, вздыхать, что так медленно тянется время, сколь­зить по лезвию ножа, дрожа от сладости пореза…

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

о том, как заманить приятеля в ловушку и придушить

«Сеть, сеть, сеть»,— беспокойно за­шептали вокруг кота. Но сеть, черт знает почему, зацепилась у кого–то в кармане и не полезла наружу».

И все–таки свинью мне подложили величайшую. Нет, я не чурался любой работы и даже соглашался быть на подхвате, но Челюсть ведь знал, знал подлец прекрасно, как я отношусь к делу «Конта», видел же он выражение моего лица, когда зондировал в Монтре по дороге к горнолыжному центру. А моя телеграмма с отказом заниматься предателем? Подставил Челюсть ножку — воистину тот, кто ужинает с дьяволом, должен иметь длинную ложку. Да и зря они заварили всю эту кашу: вряд ли «Конт» пойдет на вербовку, а если нет, то зачем вывозить его? Не Крысу же вытягивали за хвост из норы, а несчастно­го беглеца, попавшего на родине в беду. Так ли это? Не малюй идиллические картинки, Алекс, и поменьше иллюзий. Если бы наши идеи были лошадьми, то нищие катались бы на них верхом. Ты что, в душу Юджина заглянуть успел? Центру всегда виднее со своей вышки, его лупа, словно магический кристалл, различает и собирает воедино миллионы золотых крупинок информации. Если сам Юджин и не имел возможностей доступа к сверхсекретным документам, то разве он не мог завербовать одну из веснушчатых девочек–машинисток из секре­тариата Мани, через который проходили лавины секретов? Кто знает, быть может, он руководил целой резидентурой, обвившей щупальцами весь Монастырь? Почему бы Юджину не быть Крысой?

—Так мы едем в Брайтон или нет? — Кэти раскрыла глаза[67].

— Несомненно, — пророкотал я.

Она еще спала, но притворялась, что уже проснулась.

— Как погода, милый?

— Вполне приличная для прогулки на яхте…

И она смежила веки и продолжила свой сладкий сон.

В Брайтоне мы бывали время от времени, тянуло меня порой на морские прогулки (чего стоит образ Алекса в синем блейзере с сияющими медными пуговицами и строгой капитанской фуражке, сжимающего твердой рукой руль!), с последующим шведским сто­лом в королевском яхт–клубе в сотне ярдов от причала, где стояла яхта.

Я потянулся, как переспавший, обленившийся кот, и спрыгнул на пол.

На тумбочке рядом с Кэти лежал сборник гороскопов, раскрытый, естественно, на созвездии Близнецов, под которым родился герой ее романа. Кэти серьезно относилась к нашему браку и изучала меня по всем статьям, словно прилежный ученый, рассматриваю­щий под микроскопом крылышко стрекозы.

«Стихия воздуха под управлением Меркурия. Живые и остроумные Близнецы (по­разительно точный портрет Алекса!) желанны в любом обществе. Сообразительность и осведомленность создают им репутацию интеллектуалов и эрудитов. Их день — среда (странно, но мне везет по понедельникам), камни — берилл, гранат, кварц (очень точно, если учесть, что в ларце Риммы лежали бриллианты, которые я никогда не дарил). Гармоничен союз с Весами, Водолеями, Львами, Овнами». Я нагнулся и поцеловал Кэти в щеку.

— Kiss me, Kate![68] —сказал я нежно и вспомнил чье–то: «Под развесистым каш­таном продали средь бела дня — я тебя, а ты меня. Под развесистым каштаном мы лежим средь бела дня, справа ты, а слева я».

Была блаженная суббота, в эти дни Монастырь не дремал, не расслаблялся и не отрывался от подзорной трубы: высочайшим повелением Самого на уикэнды вводилось дежурство на всех уровнях — круглосуточные тотальные бдения вошли в плоть и кровь Мекленбурга, а как же иначе? Ведь миллионы Брутов с наточенными кинжалами охо­тились за Самым–Самым, разводил пары самиздат, шпионы готовились взорвать Неод­нозначную Стену, вся страна сидела на пороховой бочке, и стоило лишь поднести спичку к бикфордову шкуру… (возможно, так оно и было).

Вахту несли и в священных стенах, и дома, и постоянно звонили на работу, и докладывали о своих передвижениях, даже находясь на дачных огородах.

Монастырь бдил и улавливал своими чуткими ушами все местные и международные происшествия, которые сыпались как из рога изобилия.

Уходили в отставку правительства, свершались перевороты в дальних странах, судьбы которых непостижимым образом переплетались с благополучием Мекленбурга, случались и мелкие, но не менее болезненные ЧП, вроде пребывания в вытрезвителе загулявших монахов, самоубийства механика гаража, удавившего жену, бродячие кошки вдруг подлезали под ворота и устраивали во дворе праздник любви, от которого элек­тронная система тревоги била в такие колокола, что срывала и ставила «в ружье» целый взвод солдат.

Утром Маня с интересом выслушивал все сенсации и, когда Главный Дежурный, лихо застыв в стойке «смирно», докладывал, что «никаких происшествий не произошло» — происшествия, как известно, либо происходят, либо не происходят,— по бабьему лицу Мани пробегала гримаса разочарования, он раздраженно хмурился, садился в кресло и бросал придирчивый взгляд на груду ручек и карандашей (зачинивать последние пред­писывалось лично Главному Дежурному, клерков меньшего калибра к заточке на импорт­ной точилке не допускали, запрещалось допускать в высокий кабинет разную мелкую шваль, способную вставить в стол «клопа»), поправлял держатель для коробка со спичками (он не курил) и пресс–папье (чернилами уже четверть века мало кто поль­зовался).