Петер Випп - Совершенно секретно
Коллинз внутренне содрогнулся. Откровенный вопрос заместителя застал его врасплох.
— И то и другое, — проворчал он и быстро повернул голову к Хансену. — Я уверен, что в нашей фирме есть предатель, Хансен… И теоретически, да, теоретически этим предателем являетесь вы…
Испуга не произошло. Хансен узнал как раз то, что ему и хотелось знать: в главном управлении что-то подозревают. Это он молча отметил про себя и, улыбаясь, посмотрел на майора.
— Теоретически могу оказаться я, майор. Но если говорить строго, то и вы также!
Коллинз сперва смущённо мигнул, потом засмеялся и без всякого перехода спросил:
— Вы знаете, Хансен, что собой представляет правительственный телеграф как учреждение?
Хансен молча кивнул.
Коллинз рассеянно глянул в окно.
— Восточноберлинский правительственный телеграф — наша следующая задача.
Под крылом военного самолёта показался Эйзенах. Вот-вот должен был появиться аэродром, а Коллинз всё объяснял и объяснял Хансену детали той части плана главного управления, которой им придётся заняться.
— Наша группа займёт в решительный момент здание правительственного телеграфа. Оттуда мы пошлём по всем направлениям настолько противоречивые указания, что получится полная сумятица. А тем временем главные стратегические пункты попадут в наши руки.
— А вот о том, как это сделать, вы подумали, майор?
— Конечно… Правда, я недалеко ушёл. Может быть, вам, Хансен, придёт что-нибудь на ум?
Хансен задумался, даже закрыл глаза. И вдруг сказал тихо:
— Будь я на вашем месте, я бы постарался найти подходящего руководителя группы из числа наших подопечных в учебном лагере. Надел бы на него форму народного полицейского и пусть сыграет капитана из Копеника.[1] Возможно, что этот путь…
Коллинз сразу ухватил суть дела.
— Капитан из Копеника? Нет! Капитан из Панков[2] — это уже лучше звучит.
Коллинз раскатисто рассмеялся, но вдруг оборвал смех: из бортового динамика донёсся голос пилота:
— Подлетаем к Берлину. Прошу застегнуть ремни.
Коллинз и Хансен принялись старательно привязываться.
Коллинз совсем разыгрался, настроение его явно улучшилось. Он даже по-приятельски толкнул Хансена локтем в бок.
— Насчёт капитана мы ещё потолкуем.
Самолёт пошёл на посадку.
Антикварный апостол
Коллинз вылез из самолёта в великолепном настроении. Они приземлились в Темпельгофе, и их никто не встречал, но майор быстро разыскал перед зданием аэровокзала чёрный «оппель-капитан» последнего выпуска и уверенно повёл его в Берлин. Коллинз обожал хорошие автомобили и пользовался любым случаем, чтобы посидеть за рулём. Вот показались кварталы вилл. Коллинз увеличил скорость, открыл боковое окно. Спокойно закурил сигарету.
У одного из перекрёстков Коллинз показал Хансену виллу, уютно выглядывающую из-за густой листвы сада.
— Сколько воспоминаний, — сказал он. — В этой вилле у меня было место свиданий с одним агентом. Это был великолепный работник, почти такой же хороший, как и вы, Хансен. Звали его Пулвер… Был у него только один недостаток. Он сотрудничал не только с нами. Я обо всём догадался, и в тот самый день, когда я хотел положить его на обе лопатки, парень исчез. И прислал мне открытку. С Бескидов, из Польши!
Коллинз с силой нажал на педаль, и машина рванулась вперёд. Хансен едва заметно улыбнулся.
— К чему это вы мне рассказываете, майор?
Коллинз искоса взглянул на него, принуждённо ухмыльнулся.
— Больше я не хочу получать подобных открыток из Польши, мой дорогой Хансен…
Машина резко остановилась перед низенькой виллой в стиле американского бунгало.
— Моя новая берлога, — сказал Коллинз. — Запомните её положение. Да, для вас заказана комната в «Рикси». Ну, выходите, Хансен, ландшафт того заслуживает!
Коллинз демонстрировал внутреннее убранство виллы не без чувства гордости за свои владения. Его домашняя обстановка в Вюрцбурге была спартанской, здесь же, в Берлин-Целендорфе, Коллинз развернулся вовсю.
— До семнадцати часов вы мне не нужны, Хансен, — сказал он, доставая из кармана какую-то записочку. — Но, может быть, вы окажете мне одну услугу?
Коллинз протянул записку Хансену.
— Видите ли, я питаю слабость к кое-каким изъеденным червями старинным вещичкам… В общем, Хансен, поезжайте в антикварную лавочку на Иоахимсталерштрассе. Там есть одна вещь… Купите её для меня.
— Будет сделано, майор. Что-нибудь ещё?
— Нет, нет, больше ничего до семнадцати часов. Да, вот вам ключи от автомобиля, он мне не нужен.
Коллинз подошёл к окну, наблюдая за отъезжающим Хансеном, потом прошёл в салон и нажал на клавишу переговорного устройства, спрятанного возле дивана.
— Коллинз… — раздельно выговорил он.
— Сэр? — хрипловато ответили ему.
— Он только что выехал, лейтенант. Пошлите за ним двоих. Подберите поумнее… И если придёт посетитель, проводите его ко мне. Тотчас же!
* * *Посетитель оказался полным, угодливо улыбающимся человечком. Вошёл он робко, и было видно, что шикарная обстановка салона его явно угнетает. Коллинз вежливо предложил сесть. Посетитель осторожно присел на серые подушки дивана. Взглянул на ожидающего Коллинза. Потом отвернулся, прикрыл левый глаз рукой и, аккуратно положив свой стеклянный глаз на белоснежный носовой платок, протянул Коллинзу.
Коллинз наблюдал эти манипуляции со смешанным чувством любопытства и брезгливости. Достал из шкафчика возле окна открытую коробочку с ещё одним стеклянным глазом и пододвинул её по крышке стола своему гостю. Затем стал осторожно разнимать принесённый ему глаз.
Посетитель чуть-чуть улыбнулся, когда Коллинз извлёк из стеклянного глаза три микрофильма. Микрофильмы были намотаны на маленькие катушечки. Коллинз подошёл к окну и развернул перед собой одну из принесённых плёнок. Его рот дёрнулся.
— Слабо…
Посетитель быстро пояснил:
— Одна из плёнок оказалась перепроявленной. Я только положил плёнку в проявитель, как вдруг ко мне пришли…
Коллинз просматривал вторую, более чуткую плёнку.
— Кто пришёл? — спросил он рассеянно.
Посетитель замолчал в замешательстве.
— Зашли… зашли эти, из организации «Народная солидарность»… Я, видите ли, состою в этой организации.
Коллинз свернул плёнки.
— Да, — сказал он, кивнув головой, — это замечательно, что вы состоите в этой организации. Есть ещё что-нибудь новое?
Толстяк встал с дивана.
— Я получил путёвку на курорт, на берег Чёрного моря. За хорошую работу.
— Ого! — насторожился Коллинз. — И у вас на руках эта путёвка?
Посетитель достал из старенького бумажника путёвку и положил её на стол.
— Это нужно взять на заметку, — сказал Коллинз. — Да, распишитесь.
Он достал из бокового кармана тоненькую пачку денег, отсчитал пять раз по пятьдесят марок и пододвинул своему посетителю.
— Пересчитайте!
Толстяк педантично вывел свою подпись. Коллинз переписал в записную книжку данные путёвки.
— Там должно быть точно, — сказал он вполголоса. — Вы пересчитали?
— Двести пятьдесят марок, — слегка разочарованно откликнулся посетитель.
Толстяк отдал расписку Коллинзу и спрятал полученные деньги в какое-то тайное отделение бумажника. Тем временем Коллинз медленно выводил на бланке расписки цифры, одну за другой, справа налево. Вначале он нарисовал ноль, затем второй, потом в задумчивости вывел чёткую пятёрку.
* * *Час спустя на том самом столе, на котором только что произошёл обмен стеклянными глазами, Хансен устанавливал метровую деревянную фигуру апостола. Коллинз вошёл в салон и, прищурив глаза, окинул фигуру апостола взглядом знатока. От старости и дыма благовоний, многие годы воскуряемых у её подножия, дерево статуи пожелтело. Даже на несведущего человека фигура производила впечатление своей изысканной простотой, какой-то особенной резкостью черт лица, за которыми угадывалась рука большого мастера.
— Стоит целую кучу денег, майор! — сказал Хансен.
— Искусство всегда стоит массу денег, мой дорогой… — подтвердил Коллинз.
— А доставка, майор! — засмеялся Хансен. — В любом случае вас не надули с этим апостолом. Он стоял у алтаря в Бреславле, продавец за это ручался.
— Чудесно, Хансен, чудесно, — Коллинз широко и благосклонно улыбнулся Хансену.
— Будут ещё поручения, майор?
Коллинз нежно прикоснулся к дереву статуи.
— Можете смеяться надо мной, Хансен, но я как-то купил весь алтарь…
Хансен взглянул на него удивлённо.
— Весь алтарь?
— Часть за частью, фигуру за фигурой, — продолжал Коллинз.
— И, разумеется, вы его перепродали дальше, майор?
