Питер Джеймс - Шпионский тайник
Во всем, что касалось «пластикс корпорейшн», Дуайт Шлимвайер был полной противоположностью своего отца. Ни пластик, ни бизнес его не интересовали. Единственной всепоглощающей страстью Дуайта было коллекционирование бабочек. С величайшей неохотой он отрывался от убиения, помещения в рамку и каталогизации этих созданий, дабы подписать чек или одобрить важное решение. В течение четырех лет после смерти Лео прибыль «Интерконтинентал» неуклонно снижалась. Пяти фабрикам грозило закрытие из-за отсутствия заказов. Компания стала легкой добычей для желавших поглотить ее конкурентов.
В результате чрезвычайно сложных и тщательно спланированных сделок «Интерконтинентал пластикс корпорейшн» была приобретена неким британским консорциумом, которому требовалось надежное прикрытие для операций в Соединенных Штатах. Лишь небольшая группа англичан знала, что консорциум есть не что иное, как МИ-5.
Глава 5
Машин по шоссе проходило немного, да и те, что проползали мимо меня, тут же быстро набирали ход – желающих любоваться жуткой картиной не находилось.
Мне нужно было как можно скорее добраться до Сампи, и времени оставалось крайне мало. Если оно вообще оставалось. На попутку я не рассчитывал. Никто не станет подбирать незнакомца на темной дороге, разве что какой-нибудь насильник одинокую особу женского пола. У меня шансов не было совсем – грязный, с полуторадневной щетиной и диковатым взглядом, – так что если я собирался куда-то ехать, то от обычных любезностей надо было отказаться.
Я решил вернуться к тому месту, где мы свернули с парковой автострады и потом проехали под ней. Позиция полностью соответствовала намеченной цели: перед тем как повернуть на автостраду, машины максимально сбрасывали скорость.
Повторяя заученный прием – сжаться и расслабиться, сжаться и расслабиться, – я начал закачивать в кровь адреналин, гипервентилировать легкие. Мышцы, кровеносные сосуды, нервные окончания – все заработало в режиме полной готовности. Тело как будто зазвенело, заряжаясь энергией, и двадцатипятифутовый нырок к шоссе уже казался легким. Опасно легким.
Пригнувшись к земле, сжавшись как пружина, изготовившись к броску, я ждал. Ждал, вытащив из банков памяти все, что вбили туда за время подготовки.
Проехал, скрипя коробкой передач, грузовик. За ним другой. Громадный тягач с прицепом сухо протрещал дизелем в вечернее небо, выхлопы вылетали из-под внушительного капота перед ветровым стеклом. Прокатил универсал. Сидевшие сзади дети все еще крутили головой, оглядываясь на оставшиеся позади обломки. Сирена первой из спешащих к месту происшествия патрульных машин прорезала воздух, как нож режет сыр. «Феррари» взвыл от напряжения и, увлекаемый силой инерции, покачнулся на подвеске, словно гибкая и сильная кошка из джунглей. Потрепанный «форд», битком набитый «гризерами» и трясущийся от исторгаемых радио ритмов. И наконец то что надо, моя добыча – большой, с мягким верхом «шевроле» медленно выкатился, показывая правый поворот.
Я вперил взгляд в ветровое стекло – кроме водителя, в машине определенно никого не было. Убедился, что правая, толчковая нога твердо стоит на земле, проверил опору левой, согнул колени, так что они почти касались земли. Больше одной попытки в таких ситуациях не бывает. Неудачное падение грозило серьезными повреждениями, а если, промахнувшись, не успеешь убраться с дороги вовремя, то можешь запросто оказаться под колесами следующей машины. И потом твои останки просто размажут по дороге остальные.
Мой мозг разделил движение «шевроле» на фракции, соответствовавшие фракциям времени. Я уже ясно видел лицо водителя: тонкое, нервическое, сосредоточенное на исполнении маневра – удержать машину на прямой линии прямого отрезка дороги. Опоздал. Нет, не опоздал.
Да, опоздал – и теперь лучше подождать следующую машину. Но другой такой же, с откидным верхом, можно и не дождаться – движение слабое, а эта так близко к обочине и идет так медленно. Давай!
Я прыгнул – ногами вперед. Воздух ударил в лицо. Машина шла гораздо быстрее, чем казалось сверху. Я целился металлическими подбойками на каблуках в среднюю панель крыши, опасаясь попасть на ПВХ – он бывает чертовски твердым, – но все прошло не так уж плохо. Панель не выдержала, верх порвался с жутким треском, моя спина ударилась о металлическую стойку, и что-то хрустнуло. Вторая стойка резанула кожу, и руку пронзила острая боль. Я грохнулся на заднее сиденье, почувствовав, как смялись и лопнули подо мной пружины, подскочил, словно неуклюжий слон на батуте, и снова приземлился – грузно, выбросив ноги к стенке и с силой вдавив их в обшивку боковой панели. Хлопнувшись задницей на сиденье, я уже сунул руку в нагрудный карман – за «береттой».
Мое внезапное вторжение ударило по нервам водителя. Машину резко бросило в сторону, через две полосы парковой автострады, потом в обратную сторону, на обочину, и вынесло к разделительному барьеру, который мы зацепили задним бампером. Мы мчались зигзагом, чудом избегая жесткого столкновения с центральным разделителем и боковым ограждением. Немного освоившись в ситуации, водитель вернулся на исходную полосу и ударил по тормозам.
– Не тормози – газуй! – крикнул я. – Бога ради, дави на газ!
Но было уже поздно – покрышки взвизгнули, и я, повернувшись, увидел фары седана, почти вертикально уткнувшиеся в асфальт. Готовясь к столкновению, я попытался расслабиться. От удара нас подбросило и наполовину развернуло. Водителя швырнуло вперед, но его спас ремень безопасности, моя же голова испытала на прочность крышу. Второй удар, уже полегче, пришелся в корпус за водительской дверцей. Визг покрышек, грохот металла, скрежет стекла еще сопровождали нас некоторое время – несколько автомобилей, двигавшихся по парковой автостраде в южном направлении, не избежали столкновения.
– Пошел! – сказал я. – Пошел!
– Я… но… я…
– Шевелись, черт возьми! Не стой на месте!
– Авария. Надо остановиться. Полиция… страховка… Надо остановиться.
– Трогай, идиот! Говорю тебе, трогай. Вперед!
– Но… моя машина…
– Жми на газ! Жми, черт возьми, а то отстрелю тебе яйца и продырявлю башку.
– Не заводится. – Водитель отчаянно крутил ключ в замке зажигания, но каждый раз ответом был жуткий металлический скрежет. – Не заводится!
– Уже завелась, – сказал я.
Он повернулся ко мне с жалким, почти умоляющим выражением и замер, наткнувшись на малоприятное и не склонное к сочувствию дуло «беретты».
Что-то до него, должно быть, все-таки дошло: он наступил на педаль газа, и колеса, царапнув покрышками о прогнувшиеся надколесные арки, протестующе провернулись. Машина дернулась вперед под оглушительный грохот, с которым нас покинула выхлопная труба. Гудя, словно помесь буксира со сталелитейным цехом, мы снялись с места и стали набирать скорость.
– Вот так и держи, легко и спокойно, а главное, друг мой, двигайся побыстрее.
Водитель чуть заметно кивнул. Приклеившись к рулю, он сидел с прямой спиной, будто кролик, у которого преждевременно наступило трупное окоченение.
– Да… э-э… сэр.
К сожалению, он принадлежал к тем людям, которые категорически не способны удерживать машину на прямой, и постоянно елозил руками по рулю. До пятидесяти миль в час это было еще терпимо, но по мере приближения стрелки спидометра к шестидесятипятимильной отметке нас стало неприятно покачивать – машина теряла управление и выходила из-под контроля.
– Сбрось до пятидесяти и держись на них. На мосту Джорджа Вашингтона, когда доедем, прими влево.
– Да, сэр.
Маленький, опрятный, аккуратный латиноамериканец. Вальс Шопена на магнитофоне. Волосы короткие, смазаны гелем и зализаны назад. Коричневый, в клетку, довольно пестрый пиджак с ярко-красной рубашкой и голубым полиэстеровым галстуком. Судя по исходившей от него вони, он пользовался одновременно и лосьоном после бритья, и одеколоном, и тальком, и антиперспирантом, и спреем для ног. На вид – явный клиент Элмера Хайамса.
– Тебя как зовут?
– Генри… э-э… Тимбак… э-э… сэр. Генри Си Тимбак, сэр.
– Рад с тобой познакомиться, Генри Си Тимбак.
– Спасибо, сэр.
Он немного пришепетывал, но это только добавляло его голосу изящества. Типичный для нью-йоркских геев слегка гнусавый, пронзительный говорок. Он чуточку расслабился, что было ошибкой, поскольку мы едва не въехали сзади в автобус.
Вид у Генри Си Тимбака был такой, будто он собрался немного оторваться в этот воскресный вечерок где-нибудь на Манхэттене. Может быть, пойти в какой-то бар, посидеть там в одиночку, попытаться кого-то снять, или пообедать с бойфрендом, или – занятие для самых одиноких – покружить по улицам.
Через разодранную крышу врывался ветер, и я перебрался на переднее сиденье, под защиту ветрового стекла. Вонь от парфюмов ощущалась здесь еще сильнее.
