Иоганнес Зиммель - Ушли клоуны, пришли слезы…
— Господин Гесс! — Сондерсен посмотрел на него с укором.
— Пардон. Вот запись: господин Шнайдер позвонил в Ольсдорф. Там ответили, что могут принять покойника сегодня. Тогда мы положили фрау Грассер на лед в нише, и, как только машина освободилась, переложили господина Тубольда в сосновый гроб. Господин Шнайдер даже не спросил согласия бедной госпожи Тубольд. Ничего дешевле соснового гроба при кремации не придумаешь. Ну, я имею в виду, что гроб тоже сжигается, вы понимаете?
— Пожалуйста, позвоните в крематорий в Ольсдорфе, — сказал Сондерсен. — Узнайте, привезли ли гроб.
— Сейчас, господин криминальоберрат. Если бы я хоть понимал, из-за чего весь этот переполох…
— Мы тоже хотели бы понять, — сказал Барски. — Можно мне позвонить по другому телефону?
— Разумеется, господин доктор.
Пока Гесс торопливо набирал номер крематория, Барски дозвонился до клиники имени Вирхова и попросил соединить его с доктором Лохоцки из кардиологии. Тот сразу подошел к аппарату, так что их разговор и разговор Гесса с Ольсдорфом протекали параллельно. Барски сказал:
— Дело весьма щекотливое, коллега. Вы подписали сегодня свидетельство о смерти Эрнста Тубольда. Припоминаете?.. Отлично. По данным секретариата труп сейчас лежит в одной из наших холодильных камер. Но я имею все основания предположить, что его там нет… Объясню попозже… Постарайтесь проверить… Или пошлите кого-то… Я подожду… Да, я знаю, что это потребует некоторого времени…
Он стоял рядом с Гессом. Оба прижали трубки к уху. И оба ждали.
Первым откликнулся Гесс:
— Да?… Он у вас?.. Сомнений быть не может?..
Сондерсен вскочил и выхватил у него трубку из рук. Назвав свое имя и должность, он властно проговорил:
— Не прикасайтесь к этому гробу! Ни в коем случае! Мы немедленно выезжаем!
— Вы думаете, в этом гробу лежит Томас Штайнбах? — спросила Норма, когда он положил трубку.
— Ничего я не думаю, — сказал Сондерсен. — Мы обязаны собственными глазами увидеть — кто.
Несколько минут никто не произносил ни слова. Из скрытых динамиков лилась печальная музыка F-мольного фортепианного концерта Шопена, опус № 21.
Наконец Барски тихо проговорил в трубку:
— Что?.. Исчез, как я и предполагал… Как это случилось, я вам пока объяснить не могу.
— Позвольте… — Сондерсен взял трубку из его рук. — Господин доктор Лохоцки! С вами говорит криминальоберрат Сондерсен из ФКВ. Выполните все в точности, как я скажу. Немедленно отправляйтесь в отделение патологии. Там в холодильной камере лежит труп с биркой на имя доктора Штайнбаха… Да, Томаса Штайнбаха… Я предчувствую, что вы найдете там исчезнувшего Эрнста Тубольда… Посылаю вам двух моих сотрудников… Стоп, еще кое-что! Постарайтесь как можно скорее связаться с фрау Тубольд. Она должна опознать умершего в патологическом отделении… весьма сожалею, но это необходимо. — Сондерсен посмотрел на Гесса. — Постарайтесь и вы дозвониться до фрау Тубольд! А потом позвоните в полицай-президиум. В специальную комиссию «Двадцать пятое августа». Кто-нибудь доставит фрау Тубольд в клинику имени Вирхова. Со своими людьми я свяжусь сам.
И направился к двери вместе с Барски и Нормой.
— Господи, сжалься надо мной! — заламывал руки Гесс. — У нашего заведения безупречная репутация целых двести сорок семь лет! Наших первых служителей называли «Траурными всадниками Высокого Сената!» Я умоляю вас… это скандал… мыслимое ли дело! Боже милосердный!
Стеная, он пытался остановить своих посетителей, но те уже достигли входной двери. И вот она захлопнулась за ними. Гесс видел в окно, как у его заведения остановилась длинная полицейская машина. Сондерсен, Норма и Барски сели в нее, захлопнули за собой дверцы, машина отъехала, взвыла сирена и завертелась мигалка.
14
«…и он лежит под сенью сей как в доме матери своей. И здесь под дланью Божьей его ничто не потревожит…» — звучал в траурном зале крематория женский голос в сопровождении фисгармонии.
Все трое, торопившиеся в подвальное помещение, отчетливо слышали музыку и пение. Норма остановилась.
— Это песня, — сказал Барски. — Всего лишь песня. Не думайте ни о чем таком!
— Да, «Песнь умерших детей» Малера, — прошептала Норма.
— Не думайте ни о чем таком! — Он взял ее за руку. — Пойдемте!
Перед красной дверью подвала Норма споткнулась и упала бы, не подхвати ее Барски. Сондерсен быстро прошел вперед. Когда они оказались в большом помещении со сводчатыми потолками, где на стеллажах стояло десятка три гробов, криминальоберрат разговаривал с тремя служащими в серых халатах. Двое сотрудников, которых он вызвал по радио по дороге на Ольсдорфское кладбище, стояли тут же.
В подвале душно и жарко. Тепло от раскаленных печей пробивалось сюда сквозь стены. Двое серохалатников сняли со средней полки сосновый гроб с наклейкой 2101, поставили на пол и начали осторожно открывать. Норма приблизилась к ним вплотную, Барски стал рядом с ней.
Служители подняли крышку. И они увидели лежавшего в гробу молодого человека в дешевой льняной рубахе. Маленького, худого, с коротко стриженными черными волосами. И поскольку щеки впали, нос казался преувеличенно большим.
— Это не Томас Штайнбах, — сказал Барски.
— На бирке написано, что это Эрнст Тубольд, — проговорил один из серохалатников.
— Написано, как же, — проговорил Сондерсен. — Иначе и быть не могло. Не будь этого написано, его бы сюда не спустили. Но никакой он не Тубольд.
Второй служитель взял со стола формуляр.
— Здесь черным по белому написано… — начал он.
— Считайте, что вы ничего не видели и не слышали! — сказал Сондерсен.
— А что такое?
— Сами не знаем. Когда вы по графику должны его кремировать?
Служитель взглянул на таблицу. Он, как и его напарник, не выпускал сигарету изо рта.
— Сегодня ночью, в половине одиннадцатого примерно.
— Никакой кремации! Выясним сначала, кто он такой. У вас здесь холодильные камеры имеются?
— Здесь, конечно, нет. Наверху, с другого входа, есть парочка. На всякий случай.
— Ладно. Поднимите его туда. И без моего приказа и пальцем не касаться.
— Это вы директору скажите. Для нас вы никакой не начальник.
— Начальник, можете не сомневаться.
— Нет, правда… Знаете, господин криминальоберрат, каким дерьмом нас только не обливают… А за что?
— Как фамилия директора?
— Норден.
— А телефон где стоит?
— В коридоре под лестницей.
— Какой номер?
— Три двадцать три.
Сондерсен исчез. Один из серохалатников закурил, пуская дым носом.
— Дрянь дело? — спросил он из вежливости.
Барски кивнул. Он все еще держит мою руку, подумала Норма. Нельзя ему. Хотя ничего, можно. Как мне паршиво! Спасибо ему, что он держит меня за руку. Она посмотрела на Барски, не сводившего глаз с мертвеца. К серохалатникам присоединилось еще двое, они уселись в углу и пустили по кругу бутылку какого-то горлодера.
— Смотрели вы вчера вечером «Деррика»?[24]
Смотрели все. И всем, кроме одного, эта серия понравилась.
— Сцена на кладбище — параша. Священник, мол, все раскусил, поэтому преступников и сцапали. Вроде мы не знаем, что нигде они так не треплют языком зря, как на кладбищах.
— Люди от них этого ждут, — сказал толстяк, попивавший пиво. — И насчет горы цветов — тоже правда. Протянешь ноги, и нанесут тебе столько цветов, сколько ты за всю жизнь не видел. Они, кто остался, значит, откупаются от собственного страха, только и всего.
— А мы тут тоже сидим в дерьме по самые уши, — сказал тот, что держал в руках бутылку с выпивкой.
— Где мертвые, там обязательно кто-то нагреет руки, — поддержал его тот, которому «Деррик» не понравился.
— Что понапрасну языками молоть, — оборвал его толстяк. — Дали вам здесь работу, и радуйтесь! Я — сталевар. И два года без работы. Альфреда не принимают в университет. Ты, Орье, со своей дизайнерской мастерской в Берлине прогорел. Подъем, процветание! Процветание? Это как для кого! А разорившихся сколько? Каждый день только и слышишь! Крематорий и кладбище — бизнес надежный. Мертвые не переведутся, факт!
— А как насчет монеты, приятель? — сказал берлинец Орье. — На нас еще бочку катят! Один малый так прямо и ляпнул: зашибаешь по-страшному, а жмешься! Обхохочешься, а? Пусть кто-нибудь из них попробует хоть разок засунуть труп утопленника в печь с первого раза!
— Вечно ты канючишь, Орье, — скривился толстяк, сделав приличный глоток из бутылки. — Мы с тобой попали в контору по первому разряду! Не сомневайся, я дело говорю! Ты только подумай, какое фуфло в других местах. Ну, в Дортмунде. Там раскопали, что умники из «котельной» кладут в один гроб сразу двоих. И в печку! Гробы, что остались, выкатывают наверх и продают за милую душу.
