Джон Ле Карре - Наша игра
– Спасибо, Уилф! Я закончил. Все в порядке.
Ответа не последовало. Не думаю, что в моей жизни были более длинные двадцать ярдов, чем те, которые отделяли входную дверь дома 9А от голубой «тойоты», и я был как раз на половине этого пути, когда понял, что за мной следят. Сначала я подумал, что за моей спиной Ларри или Манслоу, потому что мой преследователь держался так тихо, что моя уверенность в том, что за мной следят, основывалась не на слухе, а на других моих профессиональных чувствах – покалывании в спине, отражении от воздуха передо мной, – которые возникают всякий раз, когда кто-то у тебя за спиной. Чувство присутствия постороннего бывает и тогда, когда ты в стекле витрины не видишь никого сзади.
Я наклонился, чтобы открыть дверь машины. При этом я оглядел округу и никого рядом не увидел. Я резко выпрямился и повернулся, готовый нанести удар локтем, но лицом к лицу со мной был маленький негритенок из «Бара Океанской Рыбы», который был слишком серьезен, чтобы говорить со мной.
– Почему ты не в постели? – спросил я его. Он помотал головой.
– Ты не устал?
Он снова помотал головой. Не устал или нет постели.
Он продолжал смотреть на меня, пока я садился за руль и включал зажигание. Мотор завелся с первого раза. Мальчик протянул ко мне руку, и, прежде чем я смог остановить себя, я извлек из пропитанных потом глубин своей куртки бумажник Колина Бэйрстоу и положил в нее десятифунтовую бумажку. Затем я тронулся, кляня себя на чем свет стоит, потому что в моих ушах звучал ласковый голос инспектора Брайанта: «Приятный нестарый белый джентльмен в голубой „тойоте“ думал, что он купил тебя, сынок, когда протягивал тебе десятку через окно».
С вершины на бристольской стороне Мендипских холмов открывается один из самых широких и самых красивых видов Англии с круто спадающими к небольшим полям и чистеньким деревенькам склонами и видом на город между двумя величественными холмами. Это было одно из тех мест, куда я возил Эмму солнечными днями, когда нам нравилось сесть в машину и прокатиться куда-нибудь. Весной и летом здесь довольно много влюбленных на машинах. В окрестных лугах отцы играют в футбол с детьми. Но в октябре между часом ночи и семью утра вы вполне можете быть уверены, что вам не помешают.
Я сидел с ладонями на руле «тойоты» и с подбородком на ладонях и смотрел, как шествует ночь. Надо мной висели звезды и луна. Запах росы и костров наполнял машину.
При свете лампочки салона машины я читал обмен любовными записками на желтых квадратиках бумаги, которые я налепил на приборную доску в том порядке, как я снимал их с картины.
Эмма: AM ждет сегодня твоего звонка в 5.30.
Кто такой AM, слышу я голос Брайанта. AM, который на каждой странице дневника Петтифера.
Ларри: Ты меня любишь?
Эмма: Звонил ЧЧ. Откуда не сказал. Ковров все нет.
Ларри: Где мой чертов боврил, женщина?
(Ларри ненавидел кофе, но был наркоманом. Боврилом он называл свой метадон.)
Ларри: Ты для меня вовсе НЕ навязчивая идея. Просто я не могу выкинуть тебя из своей дурацкой башки. Почему бы тебе не переспать со мной?
Эмма: Звонил AM. Ковры поступили. Все, как обещано. Потому что я в эти игры не играю. Подожди до четверга.
Ларри: Не могу.
Часы бегут, как те бессмысленно потраченные часы, когда я ждал прихода и ухода шпионов – в машинах, на уличных перекрестках, на вокзалах и в заплеванных кафе. У меня две кровати в двух гостиницах, но ни в одной из них я не могу выспаться. У меня удобный, с кожаными сиденьями «санбим» с новеньким обогревателем, но я должен мерзнуть в разваливающейся «тойоте». Накинув на плечи молескин Ларри, я несколько раз тщетно пытался заснуть. В семь я мерил шагами гравий, проклиная туман. Я никуда не могу двинуться! Я никогда не спущусь с этого проклятого холма! В половине девятого, при идеальной видимости, я подъехал к воротам крытой автостоянки при новом торговом центре только для того, чтобы узнать, что по воскресеньям она открывается в девять. Я отъехал к кладбищу и полчаса бездумно бродил среди надгробий, потом вернулся в торговый центр и приступил к следующему этапу моей шпионской одиссеи. Я поставил машину на стоянку, для вида купил в центре крем для бритья и лезвия, поймал такси, которое довезло меня до Клифтона, забрал в «Идене» свой «санбим» и вернулся на нем в торговый центр. «Санбим» я припарковал как можно ближе к «тойоте», после чего отцепил вертлявую тележку от длинной цепочки ее подружек и подкатил к «тойоте». Я нагрузил в нее четыре пластиковых мешка, башмаки, пишущую машинку, автоответчик и зеленый дождевик и отвез все это к «санбиму».
Все это я проделал, не потрудившись даже оглядеться по сторонам, потому что, как говорили у нас в Конторе, когда Бог придумал супермаркеты, нам, шпионам, он подарил то, о чем до этого мы могли только мечтать: место, где любой дурак мог переложить из одной машины в другую все, что угодно, без того чтобы любой другой дурак это заметил.
Потом, поскольку у меня не было желания привлекать чье-либо внимание к мисс Салли Андерсон с Кембридж-стрит, или к «Свободному Прометею лимитед», или к эсквайру Терри Олтмену, я отогнал «тойоту» на грязную промышленную окраину за городской чертой, накрыл ее снова чехлом и пожелал ей провалиться в тартарары.
Потом я вернулся на стоянку супермаркета, на «санбиме» добрался до «Идена», где поставил его на стоянку и оплатил счет кредитной карточкой Крэнмера. Затем снова на такси я съездил в мотель «Старкрест», где оплатил второй счет кредитной карточкой Бэйрстоу.
Затем я возвратился в «Иден» за своей машиной и на ней – в Ханибрук, «заснуть и видеть сны».
Или не сны, как сказал бы Ларри.
На обочине дороги напротив ворот моей усадьбы два велосипедиста не знали, чем себя занять. В оставленной в холле исполненной горечи записке миссис Бенбоу сожалела, что «у мужа плохо с сердцем» и что «из-за этих допросов в полиции» она не сможет помогать мне в будущем. Остальная почта была не более утешительна: две повестки бристольского отделения полиции с требованием уплаты штрафа за нарушения правил парковки, которых я не совершал, и уведомление налогового инспектора о начале полного расследования моих счетов, доходов, расходов и долговых обязательств за последние два года на основании полученной им обо мне информации. И предварительный счет от моего мусорщика мистера Роуза, известного всей округе тем, что он никогда никому не посылал счетов. Единственным исключением был, видимо, мой друг, акцизный инспектор:
Дорогой Тим,
в пятницу на следующей неделе, примерно в полдень, я собираюсь нанести тебе один из моих неожиданных визитов. Есть ли шансы и перекусить у тебя?
Всего лучшего,
Дэвид
Дэвид Беринждер, бывший сотрудник Конторы. После смены профессии стал только счастливее.
И, наконец, последний конверт. Коричневый. Скверного качества. Адрес напечатан на старой портативной машинке. Штемпель Хельсинки. Клапан конверта плотно заклеен. Скорее, переклеен, я думаю. Внутри листок бумаги в полоску. Чернильная авторучка. Почерк мужской. Помарки. Сверху помечено: Москва – и дата шестидневной давности.
Тимоти, дорогой друг,
на меня спустили всех собак. Я под домашним арестом и опозорен ни за что. Если у тебя есть предлог приехать в Москву или если ты имеешь связь со своими бывшими работодателями, пожалуйста, помоги мне, вразуми моих гонителей. Ты сможешь связаться со мной через Сергея, который взялся отправить это письмо. Позвони ему по известному тебе номеру, говори только по-английски и упомяни только имя твоего старого друга и делового партнера.
Питер
Я продолжал смотреть на письмо. Питер – это Володя Зорин. Питеру я звонил, чтобы договориться о встрече на Шепард-маркет. С Питером завязывались дружеские связи, от которых при огласке можно было откреститься. Питер низвергнут в ад, он под домашним арестом и в любой день на рассвете может быть застрелен, как многие до него.
Было воскресенье, а по воскресеньям, даже без приготовления обеда для Ларри, у меня много дел. В одиннадцать я в своем выходном костюме стою на коленях на вышитой подушечке дяди Боба и беру ноты евхаристического псалма, который ненавижу всей душой. Мистер Гаппи собирает пожертвования; бедняга не может поднять на меня глаза, протягивая ко мне руку с кружкой. После церкви очередь сестер Бетел в их Дауэр-хаусе угощать нас скверным шерри и последними сплетнями о строительстве местных дорог. Сегодня, однако, местные дороги не интересовали их, и разговор был беспредметный. Я обратил внимание, что они украдкой бросали на меня взгляды всякий раз, когда им казалось, что я этого не замечу. И к тому времени, когда я с тачкой Теда Ланксона, нагруженной моими трофеями, под покровом темноты добрался до своего убежища, мне уже казалось, что я не хозяин этого имения, а забравшийся в него вор.
