Лен Дейтон - Секретное досье

Так же просто, как сам услышал об этом по телефону, я сказал Чарли, что его сын погиб в дорожно-транспортном происшествии. Он ушел на кухню и стал готовить кофе. Я сидел, окутанный запахом своей лучшей формы, влажной от весеннего дождя, и разглядывал полки с книгами и граммофонными пластинками. Бальзак и Байрон, Бен Джонсон и Пруст, Бетховен и Сидни и Беатрис Уэббы.

Помню, когда Чарли Кавендиш вернулся с кофе, мы говорили о погоде, о финале розыгрыша кубка по футболу военного времени и обо всем, о чем говорят люди, желая подумать о чем-то другом.

Кофе показался мне весьма странным, он был черным, как уголь, и таким же по консистенции. Только после двух или трех следующих визитов я понял, что Чарли стоял в тот вечер в кухне и ложка за ложкой сыпал кофе в свой белый фарфоровый кофейник, пока его разум отказывался функционировать.

И теперь я снова находился здесь, сидя среди книг Чарли; и снова ждал его возвращения.

К 11.25 вечера я услышал шаги Чарли на скрипучей винтовой лестнице. Я принес ему кофе в том же самом белом немецком фарфоровом кофейнике, который запомнил с 1945 года. Я подошел к FM-приемнику и сделал потише «Ночную музыку».

Чарли заговорил.

– Нуль, – сказал он, – ничего нигде, ни следа, даже намека нет.

– Вы шутите, – не поверил я. – Вам следовало посмотреть в персонале Индийской армии.

– Ничего нет, я даже сделал повторный запрос на Статистический отдел Калькутты. Карсуэлла с инициалами Дж. Ф. нет, а единственный другой возможный – П. Дж. Карсуэлл двадцати шести лет.

– Нет, это и близко не он.

– Ты уверен в написании фамилии? Может, я попробую на «Каруэлл»?

– Нет, нет, – возразил я, – по крайней мере в написании я вполне уверен. В любом случае вы уже достаточно рисковали.

– Ну что ты! – просто и искренне отозвался Чарли. Продолжил он о своем кофе: – Френч-дрип. Раньше я варил его в вакуумной кофеварке. В другой раз у меня была неаполитанская, ее нужно переворачивать. Френч-дрип лучше всех.

– Если хотите, Чарли, я расскажу вам всю историю, – предложил я. Мне всегда было сложно называть его по имени, поскольку с его сыном я подружился раньше, чем познакомился с ним.

– Лучше не надо. Я и так уже знаю слишком много секретов, – добавил он. Это еще мягко сказано. – Иду теперь спать. Если тебя посетит вдохновение, дай знать. Мне не привыкать подключаться среди ночи к гонке «по следу».

– Спокойной ночи, Чарли, я что-нибудь придумаю.

28

Водолей (20 января – 19 февраля). Не позволяйте мелким раздражителям портить вам хорошее настроение. Иногда успех несет с собой шлейф зависти. От вас зависит быть выше этого.

Поблизости от Лестер-сквер обосновались неопрятные магазинчики периодики, специализирующиеся на художественных журналах с сексуальным уклоном. Девицы на обложках выгибаются в откровенных позах, пялятся и, как розовые пауки, облепляют окна этих заведений. За небольшую плату магазинчики служат почтовыми ящиками для людей, которые получают здесь почту, если не хотят, чтобы ее видели у них дома.

Из заднего помещения шел запах кипяченых носков, и к человеку, которого я из себя изображал, обратился старый хрыч с бакенбардами, державший в руках пухлый конверт из коричневой бумаги.

Я вскрыл его немедленно, так как у них почти не осталось любопытства, у людей, работавших в этих магазинах. Внутри, я знал, находился новый ключ от замка «Чабб», паспорт гражданина Соединенного Королевства, американский паспорт (с прикрепленной к нему карточкой социального страхования на то же имя) и паспорт сотрудника секретариата ООН. В каждый из них были засунуты международные водительские права, несколько банкнот и использованные конверты на то же имя, что и данный паспорт. Также там находились чековые книжки Королевского банка Канады, «Чейз Манхэттен банка», «Вестминстер банка» и токийского «Дай-Ичи банка», маленькая коричневая квитанция из ломбарда, двадцать старых десятишиллинговых банкнот, сложенный новый конверт из коричневой бумаги и плохо сработанное фальшивое удостоверение сотрудника городской полиции.

Я положил ключ, расписку, полицейское удостоверение и деньги в карман, а остальные предметы – в новый конверт из коричневой бумаги. Прошел по улице и отослал конверт назад на тот же адрес. Такси доставило меня к банку в Сити, и в сопровождении главного клерка я вошел в банковское хранилище. Ключ подошел к замку депозитного сейфа. Я достал оттуда несколько пятифунтовых банкнот. К этому времени клерк тактично удалился. Из-под банкнот я извлек тяжелую картонную коробку и ногтем большого пальца сломал восковую печать. Делом секунды было сунуть автоматический «кольт» 32-го калибра в один карман и две запасные обоймы – в другой.

– Хороший день, сэр, – сказал клерк, когда я уходил.

– Да, немного прояснилось, – ответил я.

Ломбард находился рядом с Гарднерз-корнер. Я заплатил 11 фунтов 13 шиллингов 9 пенсов и обменял залоговую квитанцию на холщовую дорожную сумку. Внутри лежали темно-зеленый фланелевый костюм, хлопчатобумажные брюки, две темные рубашки и шесть белых, яркий полосатый пиджак, галстуки, носки, нижнее белье, черные туфли и парусиновые. В боковых отделениях нашлись бритва, крем для бритья, лезвия, расческа, прессованные финики, пластиковый дождевик, складной нож, призматический компас и пачка носовых платков «Клинекс». В подкладке костюма были зашиты банкнота в 100 новых франков, пятифунтовая банкнота и банкнота в 100 немецких марок, а в небольших подплечниках – еще один ключ от еще одного депозитного сейфа. Это тоже страховой полис шпиона.

Я поселился в гостинице рядом с Бедфорд-сквер, затем встретился с Чарли в «Фортс» на Тотнем-Корт-роуд. Чарли, как обычно, пришел с точностью до секунды: 12.07 (попросить о встрече ровно в какой-то час или в полчаса – значит напрашиваться на неприятности). Я вернул Чарли его плащ, достав из кармана свой собственный пластиковый.

– Ваш ключ я оставил в своем номере в гостинице, – сказал я Чарли.

– Да-с? – спросила девица за стойкой.

Мы заказали кофе и сандвичи, и Чарли надел плащ.

– Только что начал накрапывать дождь, – сообщил он.

– Какая жалость, – откликнулся я, – казалось, день будет погожим.

Мы принялись за сандвичи.

– Можешь пойти ко мне, оставишь ключ на полке, потому что я должен вернуться к двум часам, – сказал Чарли. Я расплатился за еду, и он поблагодарил меня. – Береги себя. Я привык, что ты время от времени заглядываешь ко мне.

Перед уходом Чарли три раза повторил мне, что я должен связаться с ним, если мне понадобится какая-нибудь помощь. Естественно, меня так и подмывало пользоваться помощью Чарли. Он был слишком стар для безрассудной храбрости, слишком информирован, чтобы болтать лишнее, и слишком сдержан, чтобы проявлять любопытство, но слишком охотно позволял эксплуатировать себя.

Расставшись с Чарли, я отправился из «Фортс» в черное, закопченное здание на Шафтсбери-авеню. Черные рельефные буквы на двери сообщали, что здесь находится «Всемирное детективное агентство Уотермана». Внутри меня встретил взглядом худой детектив в лоснящемся черном костюме, похожий на персонажа с фотографии по делу о разводе. Он доставал спичкой комочек серы из уха. По его мнению, мне следовало постучать; если бы он не опасался за свои доходы, то, возможно, указал бы мне на это. А так он снял котелок и сказал:

– Чем могу служить?

Ему не понравилось и то, что я сел, не дожидаясь приглашения. Я сказал, что дома у меня сложилась непростая ситуация.

– В самом деле, сэр? Сожалею, – проговорил он таким тоном, будто никогда раньше не встречал человека, у которого дома сложилась непростая ситуация.

Я дал ему массу сведений о своей жене и другом человеке, и на протяжении всего моего рассказа он охал и вздыхал. Не думаю, что мир будет нарушен, сказал я, но не мог бы он подстраховать меня? Мы сошлись на гонораре в восемь гиней, что было весьма недешево. Данный персонаж грудью пошел бы на танковую дивизию СС за пятерку. Теперь, окончательно решив не привлекать Чарли, я почувствовал себя лучше и в его квартиру в Блумсбери попал в тот день только к пяти вечера. Мне хотелось поговорить с ним, прежде чем он уйдет в клуб «Тин-Тэк», где на полставки подрабатывал барменом, и вернуть ключ.

К дому, где жил Чарли, я прибыл в 17.10. Вошел через парадную дверь. Дневной свет, скудно сочившийся сквозь зеленое стекло окошка на черной лестнице, окрасил в насыщенный изумрудный цвет траченный молью ковер на ступеньках. Пахло здесь темными углами, велосипедами в холле и вчерашней кошачьей едой. Подъем к расположенной на верхнем этаже квартире Чарли напоминал всплытие ныряльщика, когда тот медленно приближается к освещенной дневным светом поверхности. Только за две ступеньки до первой лестничной площадки, там, где разболтался прут, прижимавший ковер, я услышал этот звук. Я остановился и, не дыша, секунду или две прислушивался. Теперь я знаю, что мне следовало развернуться и покинуть дом, я знал это и тогда. Но я не ушел. Я продолжил подъем по лестнице навстречу женскому плачу.