Андрей Горняк - Битая ставка
— Почему Тальнов? Какой Тальнов? Я — Вальков. Вальков Павел Борисович. Вы меня с кем-то путаете!
— Да, вы Тальнов Афанасий Савельевич, вы же Вальков Павел Борисович. Вон сколько имен! А уж если быть откровенным до конца, то вы ни тот и ни другой, а шпион немецко-фашистской военной разведки по кличке Посол, бывший подъесаул Донского корпуса генерала Богаевского Степанишин Сидор Панкратович. Так, наверное, точнее будет, да?
«Интендант» никак не ожидал, что о нем с такой достоверностью знают всю его подноготную. Он чувствовал, как наливается краской его лицо, шея, как выступает пот на лбу. Что же это — конец? Стало быть, им известны и арест за подготовку и участие в восстании, и побег, и дела на Урале, и работа на немцев? Откуда?
В это время в комнату вошли майор Юдин и «Иван Иванович» в форме командира Красной Армии, мастерски сыгравший роль 3юйда-113. Увидев вошедших, Степанишин чуть приподнялся, видимо, хотел что-то сказать, но лишь махнул рукой, сел и отвернулся к стене. По лицу его продолжал обильно струиться пот. Он попросил воды.
«Отгулялся атаман,— думал он,— вот так 3юйд-113, помощник от Вильке! Старею, видно».
Он заговорил:
— Все понятно. Что от меня требуется, гражданин следователь?
— От вас, гражданин Степанишин, требуется уточнить связи и явки, о которых вы говорили вот этому человеку,— он указал на «Ивана Ивановича»,— содержание задания, что вы успели уже выполнить на нашей территории?! Назовите сообщников, план действий, средства связи с абвером. Вот пока все, но только откровенно. Вы сами видите, что другого пути у вас нет. Прошу в ответах быть конкретным.
— Пишите...
До поздней ночи он рассказывал, подтверждал сказанное фактами, а также раскрывал и то, что, по его мнению, могло смягчить его вину. Конечно, говорил он далеко не все.
— Почему вы, гражданин Степанишин, не рассказываете о том, как осенью прошлого года бежали из Красной Армии через линию фронта, убив при этом своего командира взвода лейтенанта Галина? Или этого не было?
Степанишин кивнул:— Было и это...
— Назовите того, с кем вы работали на немецкую разведку еще до войны, на Урале.
— Я уж не помню, это было давно...
— Не может быть. Вы не помните того, кто вас привлек к сотрудничеству с вражеской разведкой? Как же так? Я напомню: вы работали у него в складе.
Степанишин заерзал на стуле.
— Что, нервишки сдают?
— Да, годы, шестой десяток идет...
— Тем более вы должны понять ситуацию, в которой оказались. Так как его фамилия, кто он?— повторил свой вопрос Васин.
— Кажется, Скворцов.
— Не кажется, а точно — Скворцов, Скворцов Андрей Иннокентьевич,— подтвердил Васин,— бывший тогда заведующим складом оборудования одной большой стройки на Урале. Так?
— Да, так, гражданин следователь.
— Он вам и документы на имя Тальнова вручил?
— Да.
— А Вальковым Павлом Борисовичем вы стали по велению господина Вильке?
Тальнов отрицательно покачал головой:
— Какого Вильке? Я никакого Вильке не знаю.
И так по каждому новому факту приходилось буквально вытягивать из него ответы. Он не признавался до тех пор, пока не оказывался прижатым фактами.
— Как же не знаете? Гауптмана Генриха Вильке, который давал вам задание и послал к нам? А здесь вы наведывались в станицу Кущевскую, где известный вам мастер Витвицкий передавал гауптману ваши сообщения. Может быть, показать копии этих сообщений?
Васин никак не мог смириться с мыслью, что нет в живых самого «Витвицкого»— нескладного, долговязого Саши Румянцева — одного из самых верных его помощников. Погиб Румянцев от пули, выпущенной из немецкого автомата одним из таких вот подонков...
— Ну что, вспомнили своего немца?— спросил Васин, с трудом сдерживая в себе ярость к этому фашистскому холую.
— А, немца? Вспомнил. Действительно, он давал мне задание и посылал меня на вашу сторону. Это Генрих Вильке.
— А кто же те двое, что вас готовили и забросили к нам?
— Не знаю я их, они мне не представлялись, один из них русский, кажется...
— Бросьте дурака валять, Степанишин. «Кажется...» Говорите точно. У вас прекрасная память.
— Одного немцы называли Остером. А его фамилия Шубин, Шубин Федор Поликарпович. Он русский. Второй — татарин, фамилия Ятаров.
— А скажите, гражданин Степанишин, чем бы вы могли подтвердить, что именно Скворцов привлек вас к сотрудничеству с немецкой разведкой в те годы, а не кто-либо другой?
— Скворцов. Если бы он был здесь, я бы ему это в глаза сказал, чего уж тут...
— Товарищ Коробов, распорядитесь.
Степанишин насторожился, уставился на дверь.
В комнату ввели Селина. Переступив порог, он сел у дверей на табуретку и отдал конвоиру костыли. Поудобнее пристроил запеленатую в гипс ногу. Встретившись глазами со Степанишиным, не подал вида, что узнал его.
— Вы поняли вопрос, гражданин Тальнов? Так вас, кажется, окрестили до войны. Назовите, кто этот гражданин?
— Скворцов Андрей Иннокентьевич. Мы с ним встречались на Урале. Он меня снабдил документами на имя Тальнова и предложил работать на немецкую разведку. Я ему написал об этом клятву. Он мне дал для работы пароль...
— Что-то о фарфоре? — подсказал Васин.
— Да, о фарфоре.
— Врешь, сука! Сам продался и других топишь!— Селин-Скворцов тяжело задышал, казалось, готовый броситься на Тальнова.
— Спокойно! Вы забываетесь, гражданин Селин!— властно остановил его Вагин.— Отвечать только на мои вопросы и с моего разрешения! А вопрос к вам такой: кто же вы, Скворцов или Селин?
— Я Селин...
— Врешь!— выкрикнул Степанишин.
— Прекратите, Степанишин!
— Вам известно, гражданин майор, откуда я прилетел. Сами встречали. Я — Селин, а не Скворцов, и все, что говорит этот арестант, не подтверждаю. Я никогда на Урале не был и его, этого балаболину, не знаю и никогда не видел.
— Вы говорите неправду, Селин-Скворцов. Кстати, вы еще и Падалкиным звались... Подведите его к окну. А Степанишина можно увести.
Тальнов с опаской обошел своего бывшего шефа и в сопровождении красноармейца вышел за дверь. Второй конвоир подал Селину костыли, подвел его к зарешеченному окну, выходящему на внутренний двор. Игнат был готов ко всяким неожиданностям, но этого предположить никак не мог: во дворе не то на верстаке, не то на скамейке сидел его старый знакомый Ян Штемпелевский. Тот самый поляк, что переправлял его в тридцатых годах через границу в «Уральский вояж».
— Узнаете?
— Разрешите сесть?
Селин проковылял к своей табуретке, сел и задумался. Кто же он — Ян? Служит у них или тоже вроде него, Игната?.. А майор выкладывал ему самое сокровенное, что, как казалось Игнату, лежит далеко и никому неведомо.
— Вы эмиссар фашистской разведки по кличке Дупель. В тридцатых годах обитали в шайке белого генерала Шатилова на Балканах, не раз переходили через границу со шпионскими заданиями. До войны подвизались на Урале, вербовали там агентуру, вели подрывную работу против Советской власти в нашей стране, совершали диверсии, убийства. Вы подтверждаете свой «послужной» список?
Селин молчал.
— Ну хорошо! Товарищ Коробов, прикажите пригласить сюда Анисима Григорьевича Мещерякова.
Этот удар был неотвратимым. Арестованный вскочил, сморщился от боли, опершись неосторожно на больную ногу, тут же снова упал на стул.
— Нет! Не надо! Не пускайте его сюда! Я сам по себе, а он сам по себе. Мы с ним никогда не жили дружно, и я не хочу его видеть. Он, шкура, еще тогда был готов утопить меня, когда мы вместе служили.
— Позвольте нам решать, кого сюда приглашать, а кого не приглашать. Потрудитесь, гражданин, как вас и назвать теперь, не знаю, вести себя спокойно. Вы не на белоказачьем круге.
В комнату, опираясь на палочку, вошел Мещеряков.
— Здравствуйте, Анисим Григорьевич! Садитесь, пожалуйста, вот сюда, по эту сторону стола.
— Спасибо, товарищ майор, спасибо!
— Скажите, пожалуйста, Анисим Григорьевич, кто перед вами сидит? Узнаете ли вы этого человека?
Гость, близоруко щурясь, посмотрел и воскликнул :
— Ба! Узнаю, узнаю! Это же братец мой, Игнат!
— Игнатий Григорьевич Мещеряков?— уточнил Васин.
— Да, он.
— Вот уж повезло вам,— продолжал иронически Васин.— Давно ведь не виделись, а?
— С ним? Давненько. Он еще до тридцатого года куда-то скрылся — свое хозяйство распродал, постройки пожег. С тех пор мне о нем ничего не было известно.
— А где его семья?
— Семьи у него в тридцатых годах фактически уже не было: жена умерла еще раньше, а две старшие дочери замуж повыходили и разъехались. Подробностей я не знаю, потому что в те годы мы с ним не очень-то родычались. Да и жили далеко друг от друга, в разных местах, но то, что сказал,— хорошо знаю.
— Что так не по-родственному?
