Алексей Зубов - Вне игры
И потому о своей уверенности в успехе Нандор лишь думает, а вслух:
— Пожалуй, и такой вариант не исключается…
Шеф тут же подхватывает:
— Вот именно. Не исключается… Согласитесь, Егенс, что все это очень возможно. Доктор приходит в КГБ, рассказывает о происшествии на базаре, о домогательствах хозяина лавки, и некий чекист советует ему: «Вы не упирайтесь, если к вам пожалует гость от имени хозяина лавки или сам хозяин…»
— Но ведь это всего лишь гипотеза, сэр? — робко замечает Егенс. — Вы справедливо говорили по поводу житейской мудрости доктора. Он ведь понимает, что стоит ему прийти в КГБ и сказать «А», как чекисты заставят его сказать и «Б». Стоит только Сократу оказаться в поле зрения чекистов, как военное прошлое его всплывет наружу. Тогда ответ придется держать по всей строгости законов.
— Кажется, есть резон в ваших словах, Егенс…
— Я того же мнения, сэр, — поспешил присоединиться Нандор, явно заинтересованный в том, чтобы события развивались по Егенсу.
— Я тоже, — заметила Медичка.
И все четверо сошлись на том, что вопрос о связях Сократа с КГБ остается открытым.
— К сожалению, это не единственный вопрос, оставшийся без ответа. Мы достаточно хорошо осведомлены о военном прошлом русского доктора. Но, увы, наша информация о сегодняшнем образе его жизни весьма скудна. Что вы скажете по этому поводу, Егенс?
— Да, сэр, мы слишком мало знаем о Сократе наших дней, хотя в последние годы русский доктор вновь проходил по некоторым нашим картотекам. И отнюдь не в связи с известными нам обстоятельствами. Источники были разные. Один из них вам знаком, сэр…
— Да, конечно… — И, привстав со стула, шеф отвесил поклон в сторону Медички. Она ответила ему улыбкой и спросила:
— Есть ли необходимость в моем докладе?
— Я читал ваши сообщения из Москвы. И тем не менее попрошу вас, господин Егенс, коротко сформулировать их. Для полноты картины. К тому же Нандор… Он тоже должен знать все. Все детали…
Егенс постарался быть максимально кратким.
— Сократ оказался в списке двадцати москвичей, на которых мисс Ольга дала нам свою разработку. Первая же ее информация о Рубине вызвала интерес штаб-квартиры… Медичка характеризовала его, позволю себе процитировать досье, как «человека гнилого, которого без особого труда можно «свалить». Получив данные о докторе, мы стали искать его в картотеке. И тут нас подвела роковая ошибка машинистки или какого-то другого технического работника. В списке двадцати москвичей доктор значился под фамилией Губин, а не Рубин… В картотеке Губина не оказалось. Мы завели на него новую карточку. И только спустя некоторое время, после дополнительных сообщений Медички, после тщательного сопоставления двух карточек, Губина и Рубина, удалось установить, что это одно и то же лицо — Сократ. Но, увы, Медичка в ту пору уже отбыла из Москвы. Я хотел бы, сэр, ознакомить вас с ее последним сообщением о Сократе.
Егенс достал из папки листок бумаги и прочел: «Большой круг знакомых. И медиков, и актеров. Среди них друзья покойной жены и друзья ее друзей. В доме бывают литераторы, фамилии которых установить не удалось. За гостеприимство они расплачиваются всякими литературными сплетнями». Егенс умолк и вопросительно посмотрел на шефа.
— У вас есть вопросы?
— Я хотел бы знать, мисс Ольга, — вы лично встречались с доктором Рубиным? Как он попал в поле вашего зрения?
— Я была на его публичной лекции. После лекции молодежь горячо обсуждала, в какой мере реальна та фантастическая картина будущего, которую он нарисовал. Среди участников этого оживленного разговора оказался студент, хорошо знавший и доктора Рубина и его дочь Ирину. Мы вместе возвращались домой. Он пригласил меня в кафе-мороженое. Съели мороженое, выпили сухого вина. Мой кавалер чуть охмелел и долго рассказывал об Ирине, о ее папе, точнее, отчиме. Мы встречались с этим студентом. Он познакомил меня с Ириной, с ее молодым человеком, и как-то в воскресенье мы оказались у нее в гостях… За столом был и доктор Рубин.
— Какое впечатление он произвел на вас?
— Веселый, жизнелюбивый человек, которому, несмотря на его почтенный возраст, многое хочется…
— Возраст — понятие относительное, мисс Ольга… — Шеф ухмыльнулся, однако тут же переключился на строго деловой тон. — Это все, чем мы располагаем, Егенс? Я имею в виду досье господина Рубина… Это все, что вы можете сообщить?
— Нет, сэр, это еще не все. Совсем из другого источника получены дополнительные данные об образе жизни доктора Рубина, о его настроениях, о людях, близких к нему. В общем-то эти данные подтверждают характеристику, которую дала Сократу мисс Ольга, — «гнилой человек». Смею добавить: перспективный для нас человек. За столом гостеприимный хозяин любит пофилософствовать о жизни на советской земле и от замечаний, касающихся частных недостатков, иногда переходит к довольно смелым обобщениям… Я хочу обратить ваше внимание, сэр, на то, что обобщения эти в какой-то мере перекликаются с теми, которые наше пресс-бюро дает «Свободной Европе»… Зафиксирован его доверительный разговор в узком кругу друзей, резкие суждения по поводу некоторых аспектов советского образа жизни.
— Кто источник информации? Степень достоверности? Степень близости к Сократу? — Шеф словно строчил из пулемета…
— Степень достоверности? Вы задали деликатный вопрос. Но согласитесь, что мы далеко не всегда можем быть абсолютно уверены в достоверности информации наших людей. Что поделаешь? Кто любит огонь, должен терпеть дым. Это, между прочим, тоже французская пословица…
— Ваша служба во Франции многому научила вас, Егенс, но вернемся к источнику информации. Кто он?
— Я уже обращал ваше внимание на то, как порой перекрещиваются направления наших контактов. Я имею в виду источники, поставляемые нам «свободолюбцами».
— Не очень рентабельное предприятие, — буркнул шеф.
— Согласен, но…
— Их люди, подготовленные за наши деньги, в последнее время проваливались чаще, чем следовало ожидать. Эти «освободители» России доверчивы, как дети. Кто-то прислал им из Москвы или Петрограда письмо с благодарностью за их литературу, а они уже подбрасывают его нам как «глубоко законспирированного агента». Чертовски обидно, когда наши парни проваливаются из-за этих господ. Мы дали деньги на обучение какого-то прохвоста Кравеца. Он кончил нашу школу разведчиков и должен был работать на двух хозяев. С двумя нашими парнями он был сброшен на берег Черного моря. Через три месяца его схватила советская контрразведка, и этот хлюпик выдал всех…
Шеф распалился, говорил раздраженно, запальчиво.
— Я разделяю ваше негодование, сэр. Инспектируя господина Нандора, я тоже счел нужным предостеречь его от неосмотрительных сделок с людьми, принимающими желаемое за действительное. Но я смею заверить вас, сэр, что мы с должной осторожностью отнеслись к рекомендованному нам молодому человеку. Его фамилия Глебов.
— Мы имеем досье на господина Глебова?
— Да, сэр. Прошу вас. — И Егенс протянул шефу папку. — Здесь немного информации, сэр. Но я мог бы дополнить, прокомментировать…
…Бутов листает фотокопии страниц глебовского досье, вспоминает сообщения Михеева о беседе с Ириной, ее рассказ о Глебове. Полковник вновь прослушивает все эти записи и перечитывает материалы, изъятые при обыске машины и комнаты покойного Глебова. Перечитывает и вновь анализирует ход событий: именно в то утро, когда доктор Рубин узнал об автомобильной катастрофе, он отправился в КГБ. Случайное совпадение? Возможно. Но теперь Бутову ясно — он не ошибся, когда протянул нить от Глебова к Рубину. Нельзя было не включить эту нить в запутанную схему связей Захара Романовича.
Что связывало Глебова с Рубиным, почему он попал в сферу внимания Дюка? А неотправленное письмо к другу? Кто этот друг? Эти и многие иные вопросы возникали у Бутова, пока он листал досье.
…Глебов — молодой инженер-строитель, но о нем уже говорили как о специалисте вдумчивом, дерзающем. После вуза направили в проектный институт. Глебов проработал там недолго и сам попросился на стройку.
Отец, крупный геолог, большую часть года проводил на Севере, в экспедиции. Сын оставался под опекой матери, учительницы. В доме Глебовых — полный достаток. Отец зарабатывал много. Были и машина, и дача, и много редкостных картин в квартире. И сберкнижка с солидной суммой. Но мать, Татьяна Петровна, даже после того, как перешагнула пенсионный рубеж, не захотела бросать работу в школе — любила она свое дело самозабвенно. Воспитание сына отец передоверил супруге, и она верила в талант Василька и в те нравственные начала, что были заложены с детства… Увы, Татьяна Петровна не учла, что и на хорошем фундаменте иногда поднимается убогое здание. Отличный педагог в школе, мать оказалась неспособной воспитывать сына дома. Она по-матерински снисходительно относилась к его болезненному самомнению, самовлюбленности, к тому, что в кругу сперва одноклассников, а потом и институтских однокашников ее Вася возомнил себя этаким «пророком», который полагал, будто лишь ему одному известно «что есть что».
