Хью Лори - Торговец пушками
В любом случае, слежка меня беспокоила меньше, чем прослушка. «Клариджез» мы выбрали наугад, так что установить подслушивающее оборудование заранее у них не было никакого шанса. Я сидел спиной к остальной части зала, так что даже от ручного направленного микрофона толку было немного.
Наполнив большие бокалы вполне пригодным для питья «Пуйи-Фуиссе» – выбор Ронни, – я приступил к рассказу.
Начал с того, что отец Сары мертв и что я сам видел, как он умер. Мне хотелось поскорее разделаться с самым неприятным: сначала столкнуть Ронни в яму, а потом медленно вытянуть ее оттуда. Так сказать, дать ее природной «жилке» немного времени, чтобы включиться в работу. Кроме того, не хватало еще, чтобы Ронни подумала, будто я испугался.
Она восприняла рассказ достойно. Гораздо лучше, чем дуврскую камбалу, которая так и лежала на тарелке нетронутой, с печалью в единственном глазу – мол, «я что-то не то сказала?», – пока официант не унес ее со стола.
К тому времени, когда я закончил, струнный квартет успел разделаться с Моцартом и переключился на мелодию из «Супермена», а винная бутылка торчала из ведерка днищем кверху. Нахмурившись, Ронни смотрела на скатерть перед собой. Я знал, что ей хочется пойти и кому-нибудь позвонить, или врезать по чему-нибудь кулаком, или заорать на всю улицу, что мир – дерьмо и как можно спокойно сидеть и есть, или ходить по магазинам, или смеяться? Я хорошо понимал ее, поскольку сам чувствовал то же самое с тех пор, как увидел Александра Вульфа, летящего через всю комнату от выстрела какого-то идиота.
Наконец Ронни заговорила, и голос ее дрожал от гнева:
– И ты собираешься сделать это? Сделать то, что они велят?
Я едва заметно пожал плечами:
– Да, Ронни, именно это я и собираюсь сделать. Пойми, мне не хочется, но, по-моему, все остальные варианты еще хуже.
– И ты называешь это достаточным оправданием?
– Да, называю. Именно этим большинство людей оправдывает большинство своих поступков. Если я не соглашусь на их условия, они, вероятнее всего, убьют Сару. Они уже убили ее отца, так что теперь их вряд ли что-то остановит.
– Но ведь погибнут люди!
В ее глазах стояли слезы, и если бы не сомелье, подкравшийся, чтобы впарить нам еще бутылку «Пуйи», я, возможно, и обнял бы ее за плечи. А так я лишь пожал ее руку через стол.
– Люди погибнут в любом случае, – сказал я, ненавидя себя за то, что похож сейчас на Барнса. – Не сделай я этого, они найдут кого-нибудь другого или придумают что-то еще. Результат будет тот же, но Сара умрет. Вот что это за люди.
Ронни снова уткнулась в скатерть, и я видел: она понимает, что я прав. Но все равно проверяет, не забыли ли мы чего – подобно человеку, надолго покидающему родной дом перед дальней дорогой. Га з – перекрыт, телевизор – выключен из розетки, морозилка – разморожена.
– А как же ты? Если они такие, как ты говоришь, то что же будет с тобой? Ведь они убьют тебя, разве не так? Поможешь ты им или нет, они все равно убьют тебя.
– Да, Ронни, скорее всего, они попытаются это сделать. Я не могу лгать тебе об этом.
– А о чем можешь?
Отличная реакция, только не думаю, что она действительно хотела задать такой вопрос.
– Это далеко не первый раз, когда меня пытаются убить, Ронни. До сих пор у них не получилось. Я знаю, ты считаешь меня лентяем, неспособным даже купить себе продукты, но зато я могу позаботиться о себе другими способами. – Я сделал паузу – посмотреть, не улыбнется ли она. – В конце концов, найду какую-нибудь шикарную блондинку со спортивной машиной. Вот она-то и позаботится обо мне.
Ронни подняла глаза и почти улыбнулась.
– У тебя уже есть одна такая, – сказала она и полезла за кошельком.
Пока мы сидели в ресторане, пошел дождь, и, поскольку Ронни оставила верх машины открытым, нам пришлось нестись по Мэйферу со всех ног, чтобы спасти ее кожаные кресла от «Коннолли».
Я как раз возился с защелками складной крыши, пытаясь разобраться, как бы половчее заполнить шестидюймовый промежуток между рамой и лобовым стеклом, когда почувствовал на плече чью-то руку.
– А ты еще что за ком с горы? – спросил незнакомый голос.
Медленно выпрямившись, я оглянулся. Он был примерно моего роста и не так уж далеко обогнал меня по возрасту. Зато в смысле богатства обскакал изрядно: сорочка с Джермин-стрит, костюм с Савил-Роу, а выговор – из одной из самых дорогих частных школ. Ронни вынырнула из багажника, где она пыталась сложить автомобильный чехол.
– Филип.
В общем-то, ничего другого я и не ожидал услышать.
– Что это за хрен? – снова спросил Филип, не сводя с меня глаз.
– Здравствуйте, Филип.
Я старался быть вежливым. Честное слово, старался.
– Иди в жопу! – ответил Филип. И повернулся к Ронни: – Это и есть тот говнюк, что выдул мою водку?
Группка туристов в ярких анораках остановилась и заулыбалась, глядя на забавную троицу и, видимо, надеясь, что мы просто старые добрые друзья. Я тоже на это надеялся, но иногда одной надежды мало.
– Филип, прошу тебя, не будь занудой. Ронни с силой захлопнула багажник и обошла машину. Я же, напротив, постарался отодвинуться, а потом и убраться с глаз долой. Быть втянутым в чужую предсвадебную склоку – последнее дело. Но от Филипа оказалось не так-то просто отвертеться.
– Ты куда это, мудила, намылился?
– Туда.
– Филип, перестань.
– Слышь, ты, член с ушами, кто ты такой, а?
Правой рукой он цапнул меня за лацкан. Крепко цапнул, но не более. Я посмотрел на его руку, затем перевел взгляд на Ронни, давая ей возможность помешать тому, что назревало.
– Филип, пожалуйста, не будь таким идиотом. Безусловно, это была самая неудачная из всех неудачных фраз, что Ронни могла придумать. Когда мужчина сам загоняет себя в угол, последнее, чем можно его притормозить, – это обозвать его идиотом. Я бы на ее месте извинился, или погладил бы его по головке, или улыбнулся. В общем, сделал бы все, дабы подавить прилив тестостерона.
– Я задал тебе вопрос, – не унимался Филип. – Ты кто такой? Чтобы лакать из моего бара и отираться в моем доме?
– Уберите руку, пожалуйста, – сказал я. – Вы помнете мне куртку.
Видите, очень благоразумно. Никаких запугиваний, никаких яростных воплей – ничего такого, что могло бы дать лишний повод. Простая забота о куртке. Очень по-мужски.
– Да по барабану мне твоя куртка! Ты что, не понял, урод?
Что ж, значит, так тому и быть. Теперь, когда все дипломатические каналы испробованы, придется выбрать насилие.
Сначала я просто оттолкнул его от себя. Он, разумеется, и не подумал отцепиться – обычное дело в такой ситуации. Тогда я отступил назад и чуточку в сторону, так, что ему пришлось вывернуть кисть. Как бы невзначай я положил ладонь на его пальцы, вцепившиеся в мой лацкан, выставил локоть и через миг с силой надавил им на его руку. Если кому интересно, в айкидо такой прием называется «никкио» – колоссальная боль практически без усилий.
Лицо Филипа цветом стало походить на свежевыпавший снег. Он пригнулся, отчаянно пытаясь ослабить давление на лучезапястный сустав. Я отпустил его прежде, чем он рухнул на колени – в расчете, что чем меньше унижений выпадет на его долю, тем меньше он будет ерепениться. А еще мне совсем не улыбалось, чтобы Ронни до вечера простояла подле него на коленях, причитая: «Ну же, ну, кто тут у нас храбрый мальчик?»
– Прошу прощения, – сказал я и неуверенно улыбнулся, словно и сам не понял, как это все вдруг произошло. – Вы в порядке?
Филип схватился за поврежденную руку и ненавидяще зыркнул на меня, но мы оба прекрасно знали, что продолжения не последует. Хотя он вовсе не был уверен, что я сделал ему больно ненароком.
Ронни быстро протиснулась между нами и ласково положила руку ему на грудь.
– Филип, ты все не так понял.
– Неужели?
– Это просто бизнес.
– Да ну! Ты трахаешься с ним. Я же не идиот.
Последняя ремарка заставила бы любого нормального обвинителя моментально вскочить на ноги, но Ронни лишь повернулась ко мне и заговорщически подмигнула.
– Это Артур Коллинз, – сказала она и стала ждать, пока Филип наморщит лоб. Что он в конце концов и сделал. – Он написал тот триптих, что мы видели в Бате. Помнишь? Ты тогда еще сказал, что он тебе нравится.
Филип посмотрел на Ронни, потом на меня, затем снова на Ронни. Земля успела чуток повернуться, пока мы дождались, когда он все это пережует. Одна его часть чувствовала себя неловко, но зато другая, гораздо большая его часть, явно вздохнула с облегчением: ведь теперь у него появилась возможность ухватиться за вполне уважительную причину больше не наезжать на меня. «И вот, ну вы меня знаете, я уже готов вырубить этого козла, чтоб он ползал передо мной на коленках, умоляя о пощаде, – и надо же, какой прокол! Чувак, оказывается, вообще не при делах. Вот это хохма! Филип, ты просто супер!»
– Тот, что с овцами? – пробурчал он, поправляя галстук и выдергивая манжеты хорошо отработанным движением.
