Полковник трех разведок - Богдан Иванович Сушинский
— Насколько я понял, именно это мне и предстоит выяснить.
— Так выясняйте же, Дэвисон, выясняйте!
Малкольм воскликнул эти слова с таким азартом, что капитан поневоле взглянул на часы, однако, встрепенувшись, и себе, и шефу напомнил:
— Однако же встреча британского резидента с этим русским полковником, который проходит у них под оперативным псевдонимом Алекс, намечена только на завтра, сэр. Зато после этого шпионского рандеву многое прояснится. Правда, лично мне придется присутствовать на нем всего лишь дистанционно.
— Вот и возникает вопрос: почему «дистанционно» должны присутствовать именно мы, а не британцы? Ведь этот русский полковник, этот неиссякаемый источник всевозможной информации, вполне мог быть нашим агентом. Что в моих рассуждениях «не так»?
Вместо прямого ответа Дэвисон лишь молча поиграл желваками. Странно, что сам полковник до сих пор не выяснил, почему Пеньковский оказался под влиянием англичан, а значит, не уяснил для себя, что же в его, Малкольма, собственных рассуждениях действительно «не так». Только стоит ли говорить сейчас об этом?
Москва. Конспиративная квартира в ведомственном доме Совмина. За день до встречи полковника Пеньковского с британцем
Слегка приподнявшись, полковник провел женщину охладевшим, увядшим взглядом, и вновь опустил голову на подушку.
С Курагиной он познакомился чуть больше двух месяцев назад, в только что открывшемся тогда рядом с их общим офисом ретрокафе «Наполеон». Когда Олег «приземлился» там, женщина уже сидела за соседним столиком. Одна, но явно не чувствуя себя одинокой. Да такую женщину вообще трудно представить себе одинокой. Таких не бросают. Таких ищут, а найдя, благоговейно вымаливают у них ласки, как господней милостыни.
В самом деле — рослая, широкобедрая, но в то же время не грудастая; и вообще тело её, казалось, не ведает никаких естественных «излишеств» и никаких «нажитых» жировых складок, поскольку все оно, от голеней до плеч, было соткано из налитых мышц… К тому же Олег терпеть не мог сметанно-серого цвета кожи московских красавиц, с их вечной салонно-томной, болезненной какой-то усталостью.
Другое дело — европейское, с интригующим налетом «азиатчины», лицо Курагиной: полнощекое, не столько от солнечных «югов», сколько по самой природе своей загорелое; без морщин, а главное, без предательской синевы под глазами — этой «медицинской карточки» вселенского скопища гипотоников, ежедневно убивающих себя бесчисленным количеством низкопробного кофе.
Нет, решил про себя, Пеньковский, эта «кобылица» — не из тех, кто способен затеряться в табуне. К тому же в отличие от многих коллег своих, прирожденных циников, он умел ценить достоинства женщин, даже тех, которые много раз побывали с ним в постели и давно потеряли блеск первой свежести.
— Это лишь кажется, полковник, что перед вами толстушка-переросток, — ни в коей степени не жеманясь, с подростковой непосредственностью объяснила Миледи, в очередной раз перехватив оценивающий взгляд Пеньковского. — В действительности же, у меня такая конституция, строение то есть. Да и спортивные гормоны дело свое сделали.
— Успокойтесь, с конституцией у вас действительно всё в порядке. Всем бы так повезло… с конституцией.
— Осмелюсь предположить, что это кафе мало напоминает коммунальную кухню, излюбленное место доморощенных политиков, — мягко осадила его женщина. — И вообще создается впечатление, что поговорить вы намеревались не об этом, полковник.
— Потому что с самого начала хотел поинтересоваться: почему вдруг вы решили именовать меня «полковником»? — воспользовался Олег тем, что столики их располагались рядышком. — Я, как всегда, без мундира; к тому же мы абсолютно незнакомы…
— С удовольствием признала бы в вас хоть генерал-полковника, но, увы. Буквально неделю назад видела при полном параде. Обмундировывались все-таки, по случаю.
— Могу даже уточнить, по какому именно случаю — торжественного собрания ветеранов нашего фронтового корпуса. При такой оказии, сударыня, без эполет и георгиевских крестов не обойтись.
— Звучит убедительно, и даже слегка возвышенно. Это я — про эполеты и георгиевские кресты.
— Однако вопрос: как давно я нахожусь у вас под наблюдением?
— Успокойтесь: пока еще только под наружным и далеко не «под колпаком».
— Компромата не хватает, что ли?
— Ну, компромат — дело наживное. И потом в критической ситуации я всегда могу обратиться к вашему непосредственному шефу, начальнику отдела полковнику Неродову.
— Благороднейшей души человек.
— А кто бы усомнился?!
— На своего любимого заместителя, уже сейчас рассматриваемого в качестве достойной смены, у Неродова компромата быть не может.
— Не должно быть, — уточнила Курагина. — В потенциале. Нюанс улавливаете?
— А если без нюансов и по существу?
— Я дружу с секретарем-референтом начальника вашего управления Лидией Заветовой.
— Вот он — источник слива информации обо мне! — иронично воскликнул Олег. — Наконец-то мы вышли на давно внедрившегося в нашу систему «крота».
— Не берите грех на душу, полковник. Если о ком-то из нашего с вами окружения и можно отозваться, как о благороднейшей души человеке, так это о Заветовой. Не в пример многим сплетникам, трепачам и завистникам. Во всяком случае, о вас эта дама отзывается с искренним почтением.
— Она же и рекомендовала меня?
— В какой-то степени. Как-никак мы подруги. И даже возмутилась, когда однажды услышала, как, находясь в приемной, в разговоре с каким-то чиновником, ваш «вечный полковник», он же — «несостоявшийся генерал» Неродов саркастически парировал: «Ну, решением подобных вопросов буду заниматься не я, а мой несгибаемый заместитель Пень-Пеньковский». Заветова тогда пристыдила его: «Зачем же вы так, товарищ Неродов, — о полковнике-фронтовике, о котором даже некоторые маршалы отзываются с глубочайшим уважением?»
— И как же отреагировал на это Вечный Полковник?
— Оскорбился, естественно. Пытался «демонстрировать уязвленную гордыню», как любит выражаться сама Заветова. Но эта женщина тем и прославилась, что является ходячей энциклопедией слабостей, грехов, «пунктиков зависти» и всевозможных «скелетов в шкафу» всякого, кто когда-либо оказывался в приемной её шефа. А у Неродова их, грехов и пунктиков, — как орденов на парадном мундире маршала.
— Образное сравнение.
— Оно станет еще «образнее», когда вы узнаете, что в свое время зарубил ему присвоение генерал-майора не кто иной, как маршал Жуков.
— Тогда Неродову по-настоящему не повезло.
— После этого Вечного Полковника множество раз, праведно и неправедно, представляли, проталкивали и снова представляли к генеральским лампасам, но всякий раз на какой-то из инстанций происходил сбой.
— Неужто Жуков всё еще по-прежнему пытается?..
— Как случайно выяснилось, «маршал Победы» давно забыл о его существовании. Вроде бы при случае после напоминания вспомнил, но с величайшим трудом. И конечно же после того, первого, фронтового
