Тайна Орлиной сопки. Повести - Левин Минель Иосифович
Сердце у Пулатова дрогнуло.
— Да, — глухо сказал лейтенант, — это, несомненно, она…
Граница затаилась. Прошел день, другой, но все было спокойно, и усиленные наряды не замечали ничего подозрительного.
Майор Серебренников опять собирался на заставы и, чтобы успеть до отъезда закончить дела, пораньше пришел в кабинет. Он придвинул к себе настольный календарь, уставился на исписанный убористым почерком листок. Много, очень много предстояло сделать сегодня. И прежде всего вызвать Бородулю. Он обвел слово «Бородуля» кружком. Потянулся к телефону.
— Дежурного по отряду… Майор Серебренников говорит. Бородулю ко мне. — Нажал на рычажок и сразу отпустил: — Коммутатор?.. Пожарского… Несите документы, лейтенант.
В дверях показался капитан с интендантскими погонами.
— Разрешите, товарищ майор?
Серебренников кивнул и положил трубку.
— А я как раз хотел вам звонить. Вот, полюбуйтесь: это все заявления. Штукатурка обваливается, стекла не вставлены…
— Мы думали, завтра…
— Все завтра да завтра! — Серебренников был недоволен. — А люди хотят сегодня.
— Сделаем, товарищ майор.
— Поверю в последний раз. Иначе поговорим на партийной комиссии.
В кабинет вошел молодой лейтенант с красной папкой в руках. Поставил на стол пузырек со спецчернилами. Серебренников окунул ручку, провел несколько линий на чистом листе бумаги.
Нерешительно постучали в дверь.
— Да, входите.
Никто не входил.
— Прошу! — громче повторил Серебренников. — Посмотрите, лейтенант, кто там.
Лейтенант распахнул дверь.
— А, Бородуля.
Большеголовый солдат с вялым, невыразительным лицом доложил сбивчиво:
— Товарищ майор, по вашему приказанию рядовой Бородуля… это… прибыл… рядовой Бородуля.
— Подойдите ближе, — сказал Серебренников.
Бородуля сделал пол-шага вперед и приставил ногу.
— Еще ближе.
Бородуля сделал еще пол-шага. Потом подумал и боком двинулся по ковровой дорожке.
— Садитесь, — предложил Серебренников. — Я скоро освобожусь.
Солдат неуклюже присел на краешек стула. А для чего, собственно говоря, его вызвали? Ну ходил в самоволку. Так ведь это когда было — еще в учебном взводе. И то велика беда: спросил как-то у командира отделения увольнительную, хотел пойти в город, сфотографироваться. Тот ответил, что увольнение дается в порядке поощрения. Если Бородуля хочет в город, должен приналечь на учебу. Но молодой солдат решил проще: перемахнул через забор и… угодил в объятия патруля.
После учебного его оставили в хозяйственном взводе. Он числился рабочим по кухне и развозил воду, дневалил по конюшне и был рассыльным при штабе. Такая жизнь его вполне устраивала. Командир взвода махнул на Бородулю рукой, а когда была инспекторская — отправил в караул. Но Бородулей заинтересовались в политотделе, и вот он в кабинете майора Серебренникова. Сидит, не торопится. Действует по принципу: солдат спит, а служба идет.
Серебренников вернул документы лейтенанту и вдруг сказал, будто продолжая давно начатый разговор:
— Ладно, товарищ Бородуля. Удовлетворим вашу просьбу.
— Мою просьбу? — удивился Бородуля.
— Поедете на заставу.
Бородуля разинул рот:
— Я — на заставу?
— А как же, — сказал майор серьезным тоном. — Это вы правильно заметили: солдату надо служить.
— Я заметил? — Бородуле вовсе не хотелось расставаться с хозяйственным взводом.
— Вот так всегда, — улыбнулся Серебренников, когда за Бородулей захлопнулась дверь. — Приходит солдат на границу и еще не знает цену своим рукам. — Он помолчал. — Куда бы его направить?
— К капитану Ярцеву! — убежденно сказал лейтенант. — Там люди хорошие и участок ответственный. Не придется Бородуле скучать.
Пошла вторая неделя с тех пор, как пограничный катер Вахида Шарапова выловил утопленника, однако личность его выяснить так и не удавалось.
Заставы продолжали нести свою напряженную службу. Бегалину, пожалуй, было трудней, чем другим солдатам. Всю жизнь он провел за Полярным кругом. Отец постоянно находился в плавании. Мать слишком опекала сына, и это не пошло ему на пользу. Николай часто болел ангиной. Врачи прописали ингаляцию. В городской поликлинике его усадили за небольшой столик с клокочущим в банке паром и сунули в рот мундштук. Он скосил глаза на красный столбик ртути, поднимавшийся все выше. Стало невозможно дышать…
Сейчас, стоя на вышке, Бегалин подумал, что снова попал на ингаляцию. Только она продолжалась часами, да температура была значительно выше.
Николай дышал тяжело, со свистом и все ждал, что вот-вот загорится воздух. Глаза разъедало потом. Гимнастерка сморщилась, будто сушеная вобла, и царапала кожу.
Снова рядом с ним стоял Петр Ковалдин. Он заметил, как похудел Бегалин за последние дни. Лицо вытянулось, выгоревшие брови и ресницы словно исчезли с лица.
— Не могу больше, — уныло вздохнул Бегалин и потянулся к брезентовому ведерку. Ковалдин неодобрительно покачал головой.
— Внутри все печет, — прохрипел Бегалин.
Ковалдин отстегнул флягу.
— Пей отсюда.
Вода была теплая, с металлическим привкусом. Николай сделал несколько глотков и вернул флягу товарищу.
— А теперь ополоснись из ведерка, — предложил старший наряда, вскидывая бинокль. Широкополая шляпа сползла на затылок. Солнце запуталось в огненной шевелюре, которую Ковалдину разрешили отпустить в связи с предстоящей поездкой на родину. Отличился в прошлом месяце ефрейтор: вместе с черногрудым Амуром задержал нарушителя границы.
Давно уже поступил на заставу приказ полковника Заозерного предоставить Ковалдину десятидневный отпуск, а он все тянул и не ехал. Никто на заставе не удивлялся этому, потому что только-только зажили обожженные лапы овчарки — результат двух с половиной часов преследования нарушителя по раскаленным пескам.
Бегалин теперь тоже смотрел в бинокль. Все вокруг словно вымерло. Тоскливо застыли пески, и было жутко от их вызывающей желтизны.
— А знаешь, — сказал Бегалин, не выдержав, — мы будто среди мертвого царства.
Ковалдин, не оборачиваясь, ткнул пальцем в сторону холмов. Бегалин стал смотреть в этом направлении. Молотит седой, плотный воздух необыкновенных размеров птица. Впрочем, почему птица? Это играет на солнце «дельфин» — направленная антенна радиолокационной станции.
— Труженики, — с уважением сказал Ковалдин о локаторщиках.
Напарник только облизнул пересохшие губы. Опять потянуло к брезентовому ведерку, но пересилил себя.
По дозорной тропе к вышке медленно двигался конный наряд.
— Смена! — обрадовался Бегалин.
Дежурный по заставе распахнул ставни на окнах, и в казарму ворвалось солнце.
— Подъем! — сказал он голосом, которого невозможно было ослушаться. — Выходи строиться на уборку!
Через минуту двор ожил. Замелькали ведра, выплескивая на песок воду. Старшина сверхсрочной службы Вениамин Анатольевич Пологалов снял пробу в столовой и послал повара за клюквенным экстрактом.
Начальник заставы тем временем заполнял пограничную документацию. Из отряда ему позвонил майор Серебренников:
— Завтра буду у вас.
— Ясно! — ответил капитан.
Серебренников ждал, что обычно словоохотливый Ярцев еще что-нибудь добавит, но Ярцев молчал.
Тогда Серебренников сказал:
— Рядовой Бородуля направляется к вам для дальнейшего прохождения службы. Он приедет со мной.
Дежурный по заставе услышал.
— Бородуля?
Капитан зажал трубку ладонью:
— Вы что, сержант, знаете Бородулю?
— Трудный солдат, — предупредил дежурный. — Он у меня в отделении учебного взвода был.
— Вот и хорошо. Значит, и сейчас определим к вам.
