Эрик Амблер - Путешествие внутрь страха
Улыбка Жозетты сгладила бестактность Грэхема, о размерах которой он и не подозревал; с тем же успехом можно было спросить, кто оплачивал ее счета.
— Научилась от одного американца в Италии. Мне очень нравятся американцы. С такой деловой хваткой — и притом щедрые и искренние. По-моему, это самое главное: быть искренним. Как вам маленькая Мария, мистер Грэхем?
— Она неплохо танцует. И похоже, восхищается вами. Говорит, что вы пользуетесь популярностью. Так оно, конечно, и есть.
— Популярностью? Здесь? — Жозетта вскинула брови; перед Грэхемом снова предстал разочарованный гений танца. — Надеюсь, вы дали ей хорошие чаевые.
— Переплатил вдвое, — вставил Копейкин. — А, вот и выпивка!
Они немного поговорили о людях, которых Грэхем не знал, и о войне. Он заметил, что за позерством Жозетты скрывался острый и гибкий ум. Интересно, не пожалел ли потом американец из Италии о своей «искренности».
Вскоре Копейкин поднял стакан.
— Я пью за два ваших путешествия! — провозгласил он и тут же внезапно опустил стакан. — Нет, это нелепо. Не лежит у меня душа к такому тосту. Ведь так жаль, что путешествий будет два. Вы же оба направляетесь в Париж. И оба — мои друзья, так что у вас, — он похлопал себя по животу, — много общего.
Грэхем улыбнулся, стараясь скрыть удивление. Жозетта, безусловно, выглядела привлекательно, и сидеть рядом с ней, как сейчас, было приятно, но мысль о продолжении знакомства до сих пор не приходила ему в голову. Он смутился. Жозетта весело глядела на Грэхема, и у него появилось неловкое чувство, будто она знает, о чем он думает.
— Я и сам собирался это предложить, — сказал он, постаравшись сделать хорошую мину при плохой игре. — Зря вы меня опередили, Копейкин. Теперь мадемуазель станет думать, что я не столь искренен, как американец. — Он улыбнулся ей. — Я уезжаю поездом в одиннадцать утра.
— Первым классом?
— Да.
Она потушила сигарету.
— Тогда есть целых две причины, почему нам не удастся ехать вместе. Во-первых, я не еду этим поездом и, во-вторых, путешествую всегда вторым классом. Наверное, оно и к лучшему. Хозе захотел бы всю дорогу играть с вами в карты, и вы бы разорились.
Она, без сомнений, ждала, что они допьют напитки и уйдут. Грэхем почему-то ощутил разочарование. Ему не хотелось уходить. Кроме того, он знал, что вел себя неловко.
— Возможно, мы встретимся в Париже.
— Возможно. — Она встала и сердечно улыбнулась ему. — Я остановлюсь в «Отель де Бельж» возле Святой Троицы — если он все еще открыт. Надеюсь увидеться с вами снова. Копейкин рассказывал, что вы весьма известный инженер.
— Копейкин преувеличивает — как он преувеличивал, когда говорил, что нам стоит приходить сюда и отвлекать вас с партнером от сборов в дорогу. Приятного путешествия.
— Рада была познакомиться. Спасибо, Копейкин, что привели мистера Грэхема.
— Он сам это предложил, — ответил Копейкин. — До свидания, дорогая Жозетта, и bon voyage.[14] Мы бы и счастливы задержаться, но уже поздно, а мистеру Грэхему непременно надо выспаться. Если б я позволил — он остался бы здесь и говорил, пока не опоздал на поезд.
Жозетта засмеялась:
— Вы очень милы, Копейкин. Когда в следующий раз приеду в Стамбул, непременно вам сообщу. Au’voir, мистер Грэхем, и bon voyage. — Она протянула руку.
— «Отель де Бельж» возле Троицы, — отозвался Грэхем. — Я буду помнить. — Он говорил почти правду: в те десять минут, когда такси повезет его от Восточного вокзала к вокзалу Сен-Лазар, он скорее всего вспомнит.
Она мягко сжала его пальцы.
— Не сомневаюсь. Au’voir, Копейкин.
— Знаете, любезный, — заметил Копейкин, пока они ждали счет, — я в вас слегка разочарован. Вы произвели прекрасное впечатление. Она была ваша. Вам оставалось только спросить, когда отходит ее поезд.
— А я уверен, что не произвел никакого впечатления. Честно говоря, она меня смутила. Не понимаю женщин такого сорта.
— Женщинам такого сорта, как вы их зовете, как раз и нравятся мужчины, которые смущаются. Робели вы очаровательно.
— Боже! Но я ведь сказал, что навещу ее в Париже.
— Любезный, она отлично понимает, что вы не собираетесь навещать ее в Париже. Жаль, жаль. Такую, как она, не часто встретишь. Вам повезло — а вы упустили удачу.
— Господи, Копейкин, вы забываете, что я женат.
Копейкин всплеснул руками:
— Ох уж эти английские предрассудки! Спорить бесполезно — остается только изумляться. — Он глубоко вздохнул. — А вот и счет.
На пути к выходу им улыбнулась Мария, сидевшая у бара со своей лучшей подругой — угрюмой турчанкой. Человек в мятом коричневом костюме исчез.
На улице было холодно. В телефонных проводах выл ветер. В три часа ночи город Сулеймана Великого напоминал железнодорожную станцию после того, как отошел последний поезд.
— Будет снег, — произнес Копейкин. — Ваша гостиница неподалеку. Если не возражаете, пройдемся пешком. Лучше бы вам разминуться со снегопадом. В прошлом году Восточный экспресс задержался из-за снега на три дня.
— Я захвачу бутылку бренди.
Копейкин хмыкнул:
— Не завидую я вам. Старею, наверное. К тому же путешествовать в такое время…
— Я хороший путешественник. Не так-то легко впадаю в скуку.
— Я не о скуке. В военное время столько всего может случиться.
— Пожалуй, так.
Копейкин застегнул воротник пальто.
— Вот вам всего один пример. В предыдущую войну мой друг, австриец, возвращался в Берлин из Цюриха, куда ездил по делам. Рядом с ним в поезде сидел человек, назвавшийся швейцарцем из Лугано. Они разговорились. Швейцарец рассказал моему другу про свою жену и детей, дом и бизнес. Очень приятный был человек. Но когда они пересекали границу, поезд остановился на маленькой станции, зашли солдаты и полицейские и арестовали швейцарца. Моему другу тоже пришлось сойти — раз он беседовал со швейцарцем. Мой друг не беспокоился; он был добропорядочным австрийцем, все бумаги имел в полном порядке. Но человек из Лугано перепугался, побледнел и плакал как ребенок. Потом моему другу сказали, что никакой это был не швейцарец, а итальянский шпион и что его приговорили к расстрелу. И мой друг сильно расстроился. Видите ли, всегда чувствуется, когда кто-нибудь говорит о чем-то любимом; все, что тот человек рассказывал о жене и детях, было правдой, кроме одного: они жили не в Швейцарии, а в Италии. Война, — мрачно прибавил Копейкин, — гадкая штука.
— Действительно. — Они остановились подле гостиницы «Адлер палас». — Не зайдете пропустить рюмку?
Копейкин покачал головой:
— Спасибо, что приглашаете, но вам надо поспать. Я и так виню себя, что задержал вас допоздна. Хотя вечер с вами мне понравился.
— Мне тоже. Благодарю вас.
— Полно. Сейчас не прощаемся: с утра я отвезу вас на вокзал. К десяти будете готовы?
— Легко.
— Тогда спокойной ночи, любезный.
— Спокойной ночи, Копейкин.
Грэхем вошел в гостиницу, остановился в вестибюле у столика ночного портье, взял ключ и попросил разбудить себя в восемь часов. Потом, поскольку лифт ночью не работал, устало взобрался по ступенькам на третий этаж.
Его комната была в конце коридора. Грэхем вставил ключ в замок, повернул, открыл дверь и начал шарить правой рукой по стене, отыскивая выключатель.
В следующую секунду в темноте полыхнуло, оглушительно грохнуло. Кусок штукатурки, отскочив от стены, ударил в щеку. Прежде чем Грэхем успел опомниться, снова вспыхнуло пламя и раздался грохот; к ладони вдруг словно прижали добела раскаленный брусок железа. Грэхем закричал от боли и ввалился из освещенного коридора в темную комнату. Еще один выстрел раздробил штукатурку за спиной.
Тишина. Грэхем, скорчившись, опирался на стену возле кровати. В ушах звенело. Он смутно осознавал, что окно открыто и там кто-то двигается. Рука онемела, но чувствовалось, как между пальцами стекает струйка крови.
Грэхем замер. В висках стучало. Пахло пороховым дымом. Когда глаза привыкли к темноте, стало видно, что грабитель — или кто это там был — ушел через окно.
Грэхем помнил, что рядом с кроватью есть еще один выключатель. Ощупывая стену левой рукой, наткнулся на телефон; плохо соображая, что делает, снял трубку и услышал щелчок — ночной портье подключился к линии.
— Комната тридцать шесть. — Грэхем сам удивился, что кричит. — Случилось несчастье. Нужна помощь.
Он бросил трубку, ощупью доковылял до ванной и зажег там свет. Из раны на тыльной стороне ладони лилась кровь. Сквозь волны дурноты, поднимавшиеся из живота, Грэхем слышал хлопанье дверей и взволнованные голоса в коридоре. Кто-то заколотил в дверь.
Глава II
Докеры окончили погрузку и теперь задраивали отсеки. Одна лебедка продолжала работать, задвигая на место стальные бимсы, — когда они гулко входили в гнезда, переборка, к которой прислонился Грэхем, дрожала.
