Роберт Ладлэм - Предательство Тристана
Поболтав две минуты (они показались ему бесконечными) с мадам Фонтенуа, Даниэль тоже покинул ее. Две минуты – вполне достаточно. Он прокладывал себе путь через плотную толпу, улыбаясь и кивая тем, кто окликал его, давая без слов понять, что не может задержаться из-за неотложного дела.
Несколько шагов по огромному вестибюлю, и вот она, дверь в такую же огромную библиотеку. Стены и углубленные в них книжные шкафы, покрытые оранжево-красным лаком, ряды переплетенных в кожу древних, никогда не открывавшихся томов. Комната была пуста, и какофония разговоров, смешанных со звуками джазовой музыки, доносилась сюда лишь как отдаленный невнятный гул. В противоположном от двери конце комнаты на диване среди ковровых подушек сидела Женевьева. Она была очаровательна в своем черном платье, подчеркивавшем сверкающую белизну обнаженных плеч.
– О, слава богу, – торопливо прошептала девушка. Она вскочила на ноги, бегом устремилась навстречу вошедшему и обняла его за шею. Он приник к ее губам долгим страстным поцелуем. Через минуту Женевьева отстранилась.
– Просто не могу выразить, насколько рада, что ты пришел. Я ужасно боялась, что у тебя сегодня окажутся другие планы.
– Как ты можешь так думать? – укоризненно возразил Даниэль. – Разве я могу упустить возможность увидеться с тобой? Не говори ерунды.
– Я имела в виду только то, что ты ведешь себя осторожно, очень осторожно, чтобы мои родители не смогли догадаться о нас. Как бы там ни было, ты здесь. Слава богу. Все эти люди настолько скучны; я думала, что умру. Все они говорят только об одном: продукты, продукты и опять продукты.
Эйген поглаживал молочно-белые плечи возлюбленной, чуть-чуть прикасаясь кончиками пальцев к началу грудей. Он чувствовал аромат духов «Шалимар» – своего подарка.
– Боже мой, как я соскучился по тебе, – пробормотал он.
– Прошла почти неделя, – подхватила Женевьева. – Ты вел себя как плохой мальчик, да? Нет, подожди, не отвечай. Я знаю тебя, Даниэль Эйген.
– Ты всегда видишь меня насквозь, – ласково проговорил Эйген.
– В этом я вовсе не уверена, – отозвалась Женевьева, лукаво надув губки. – Думаю, что на тебе много, очень много одежек.
– Так, может быть, тебе стоит снять с меня часть? – предложил Даниэль.
Женевьева изумленно уставилась на него, но они оба хорошо знали, что это изумление было всего лишь притворством.
– Только не здесь, куда в любой момент может вломиться кто угодно.
– Да, ты права. Давай сбежим куда-нибудь, где нам не помешают.
– Знаю. Гостиная на втором этаже. Туда никогда никто не заходит.
– Кроме твоей матери, – покачал головой Даниэль Эйген. Его вдруг осенило. – Кабинет твоего отца. Мы можем запереть дверь…
– Если отец застанет нас там, то убьет на месте!
Даниэль закивал с печальным видом.
– Ах, ma cherie, ты совершенно права. Похоже, что нам действительно следует вернуться к остальным.
Женевьева взглянула на него так, будто он произнес какую-то чудовищную непристойность.
– Нет-нет-нет! – быстро сказала она. – Я знаю, где он держит ключ. Ну же, быстрее!
Он быстро вышел из библиотеки вслед за девушкой, затем они свернули в малозаметную дверь, за которой начиналась предназначенная для слуг узкая лестница на второй этаж. Там они миновали длинный темный зал и в конце концов остановились в маленьком алькове, где стоял белый мраморный бюст маршала Петена[16]. Сердце Даниэля громко билось. Он собирался сделать что-то очень опасное, а опасность всегда возбуждала его. Он любил ходить по краю пропасти.
Женевьева сунула руку за скульптуру, проворно извлекла оттуда большой ключ, похожий на отмычку, и, не теряя времени, отперла двустворчатую дверь отцовского рабочего кабинета.
Прекрасная юная Женевьева, конечно же, понятия не имела, что Даниэль уже побывал в этой комнате. Даже несколько раз, во время их тайных свиданий, происходивших здесь, в «Отеле де Шателе», глубокой ночью, когда она крепко спала, ее родители где-то путешествовали, а слуги уходили к себе.
Кабинет графа Мориса Леона Филиппа дю Шателе был истинным прибежищем мужчины. Здесь пахло трубочным табаком и кожей, здесь хранилась целая коллекция старинных тростей, стояло множество кресел эпохи Людовика XV, обитых темно-коричневой кожей, на массивном столе, украшенном изящной резьбой, лежали аккуратные стопки документов. На каминной доске красовался бронзовый бюст кого-то из предков.
Пока Женевьева запирала двери, Даниэль быстро, как бы невзначай, подошел к столу и окинул взглядом разложенную личную и финансовую корреспонденцию, пытаясь выделить самые интересные документы. Ему сразу же бросились в глаза присланные из Виши сверхсекретные бумаги по военным вопросам.
Но раньше чем он успел разглядеть что-то определенное, Женевьева заперла дверь изнутри и вприпрыжку подбежала к нему.
– Сюда, – сказала она, – на кожаный диван.
Однако Эйген не спешил уходить от бумаг. Он мягко прижал девушку к краю стола и принялся ласкать ее. Легонько прижимая, провел руками по обеим сторонам тонюсенькой талии, по небольшим упругим ягодицам. Там руки задержались и крепче стиснули податливую плоть. А его губы тем временем целовали ее горло, плечи, выглядывающие из платья верхушки грудей.
– О, мой бог, – простонала она. – Даниэль… – Ее глаза были закрыты.
В следующий момент пальцы Эйгена добрались до прикрытой дорогим шелком расщелины между ягодицами и принялись нежно обследовать самые потаенные места. Женевьева была близка к экстазу и вовсе не заметила, как правая рука любовника оторвалась от нее, занялась одной из стопок бумаг, находившихся на столе, и ловко подхватила несколько документов, лежавших сверху.
Он не рассчитывал на такую возможность. Ему приходилось импровизировать.
Он бесшумно сунул бумаги в боковой шлиц своего смокинга. В тот самый момент, когда документы исчезли под шелковым жилетом, он протянул левую руку к застежке – «молнии» немного повыше лопаток Женевьевы и расстегнул ее. Ткань сползла, открыв груди, и коричневые кружочки сосков с готовностью подставили себя быстрым движениям языка.
Бумаги неловко торчали в кармане и, когда Даниэль пошевелился, громко зашуршали. Внезапно он застыл и вздернул голову.
– Что случилось? – прошептала Женевьева, широко раскрыв глаза.
– Ты слышала?
– Что?
– Шаги. Рядом.– Эйген имел необыкновенно острый слух, к тому же сейчас, находясь в чрезвычайно компрометирующем положении, с какой стороны ни взгляни, он был особенно настороже.
– О, нет! – Она отстранилась и схватилась за платье, поспешно прикрывая грудь. – Даниэль, застегни, пожалуйста! Нам нужно поскорее убраться отсюда! Если кто-нибудь узнает, что мы находимся здесь!..
– Ш-ш-ш-ш! – прервал он. Из-за двери доносились шаги двух пар ног, – понял он, – а не одной. По звуку башмаков на мраморном полу коридора – совсем рядом – было понятно, что идут двое мужчин. Шаги раскатывались эхом по пустому коридору, становились все громче, подходили все ближе.
Женевьева нерешительно двинулась к запертой двери. А Даниэль теперь уже мог даже расслышать голоса. Двое мужчин говорили по-французски, но у одного был немецкий акцент. Один из собеседников, тот, для которого французский был родным, говорил низким громыхающим голосом; это был, несомненно, граф, отец Женевьевы. А другой… Возможно, это был генерал фон Штюльпнагель, немецкий военный губернатор. Возможно, но не наверняка.
Женевьева с таким же растерянным видом потянулась к ключу. Зачем? Чтобы отпереть дверь прямо перед носом отца и его собеседника-немца? Даниэль прикоснулся к ее руке и остановил девушку, раньше чем она успела дотронуться до ключа. А затем решительно вынул ключ из скважины.
– Сюда, – прошептал он, указывая на дверь в дальнем конце кабинета. В прошлый раз он входил сюда как раз через этот вход. Скорее всего, Женевьева решит, что он лишь сейчас заметил дверь, хотя она в такой панике, что вряд ли может думать о чем-либо вообще.
Она кивнула, и они побежали на цыпочках ко второму выходу. Когда она взялась за ручку, Даниэль выключил свет. Но он сам без труда пересек кабинет, так как неплохо видел в темноте, к тому же держал в голове точный план помещения и заблаговременно отметил в уме все возможные препятствия.
Дернув за ручку, девушка чуть не обезумела от страха: дверь оказалась запертой. Но Даниэль не зря вынул ключ из первой двери. Не сделай он этого сразу, несколько секунд, потраченных впустую, означали бы, что они попались. Стремительным движением он отпер дверь. Чтобы распахнуть ее, пришлось приложить усилие; определенно ею редко пользовались. Вытолкнув девушку в узкий темный коридор, он закрыл дверь, решив не запирать ее. Механизм был ржавый, проворачивался туго и поскрипывал, так что из кабинета его обязательно услышали бы.
Он расслышал, как открылась главная дверь кабинета, как вошли двое мужчин, продолжая разговаривать друг с другом.
