Борис Акунин - Смерть на брудершафт (фильма пятая и шестая)

Когда Банщик вошел в залу, начальник дивизионной контрразведки увлеченно поедал яичницу, прихлебывая чай.

Петренко подошел с приветливой улыбкой.

– Я вижу, у вас свободно. Не возражаете?

– Милости прошу.

Что это значит? Была у него Учительница или нет?

По-прежнему доброжелательно глядя на подпоручика, Банщик сделал солдату заказ:

– Принеси-ка мне, хлопче, кофею. Харч у вас тут поганый, но кофей варить вы умеете.

Солдат, в прежние времена служивший официантом в первоклассном столичном ресторане, изобразил на лице одновременно восторг по поводу похвалы «кофею» и скорбь из-за критики «харча», умудрившись при этом за счет одной только мимики еще и обозначить деликатное несогласие с такой оценкой. Обслуживание в дивизионной столовой было выше всяких похвал.

Прапорщик представился. Пожали руки.

– Я вижу вам тут обструкцию изображают. – Петренко кивнул на соседние столы. – Не удостаивают. Глупый армейский снобизм. Как дети, право. Я ведь был на собрании, слышал. Вы им о важном, а они только и думают: молокосос, выскочка, развоображался. Не любят у нас контрразведку. А из-за предрассудков дело страдает.

Он еще довольно долго рассуждал на эту тему, всё так же рассудительно и гладко. Романов сначала изображал настороженность, потом понемногу оттаял.

– Честно говоря, мне в вашей Русиновке не очень уютно, – признался он. – Правду вы сказали. Я только службу исполняю, а все на меня щерятся. Не во мне даже штука. Мы, контрразведчики, без помощи личного состава мало что можем. А ко мне за все время ни один человек не пришел, не доложил. Не может же быть, чтоб вокруг не происходило совсем ничего подозрительного?

– На меня можете рассчитывать, – пообещал Петренко. – Я, конечно, человек маленький, но тоже глаза имею. Вот, к примеру, прачечное хозяйство подо мной, так? Почти все офицеры, кто в Русиновке расквартирован, дают свое белье стирать. Я велел принимать. Бесплатно, по-товарищески. У меня этим фельдфебель заведует, приметливый. По белью, извините за натурализм, о человеке много чего рассудить можно. И мой Савчук приучен: как что примечательное – извещает.

– Например, что? – заинтересовался подпоручик.

Собеседник понизил голос:

– Например, у сотника Штирнера из казачьей батареи кальсоны – чистый шелк. Рубашки – батист, с монограммой. А с каких богатств? Жалованье у нашего брата известно какое. Я нарочно поинтересовался, что за семья. Папаша у Штирнера мелкий чиновник, жены с приданным не имеется. А у сотника, между нами, еще и портсигар золотой. Подозрительно?

– Еще как! Вы молодец, Афанасий Никитич. Сметливы, наблюдательны. Эх, зря талант тратите в своих банях-прачечных. Еще кто-нибудь кроме Штирнера у вас на заметке имеется?

– А как же. – Петренко огляделся. – Только лучше не здесь. Вон уже, косятся… Будут говорить, что я наушничаю. Знаете что? Пойдемте ко мне. Бросьте вы эту яичницу, она на прогорклом масле пожарена. У меня снедь домашняя, деревенская. И настоечка на коньяке – под хороший разговор.

– На коньяке? – с интересом переспросил подпоручик. – А вам на службу разве не надо?

– Я птаха вольная. – Афанасий Никитич подмигнул. – Может, я поехал полковые бани инспектировать? Поди меня проверь. Ну что, переместимся в приватную обстановку?

– С удовольствием. Только навещу некое место…

В умывальной Романов крепко взял Калинкина за локоть.

– Банщик сделал ход. С какой целью, пока непонятно. Иду к нему. Возможно, хочет меня добить, ночью-то у них не вышло. Не перебивай, про это после расскажу! – цыкнул он на прапорщика. – Хотя вряд ли будет он меня кончать. Не стал бы уводить при таком количестве свидетелей. Скорее всего, попытается напоить и что-нибудь выведать. Но ты на всякий случай прикрывай. Следовать за нами не нужно. Где живет Петренко, ты знаешь. Скажи Сливе, чтобы разыскал Учительницу. Она или у себя, или… В общем, пусть из-под земли достанет. Семен тут все тропки-дорожки знает. Найдет.

Видя, что Вася собирается спорить, Алексей прибавил:

– Я тебе потом обрисую, что за фигура эта Мавка, жених хренов!

– Не утруждайтесь, господин подпоручик. Я гадостям про нее все равно не поверю. И унтер-офицеру ничего такого передавать не стану!

Препираться с ним было некогда. Романов процедил сквозь зубы, холодно:

– Прапорщик, это боевой приказ. Невыполнение равнозначно измене. Выполняйте!

Стерев с лица эмоции, Вася кинул руку к козырьку:

– Слушаюсь!

– Ну то-то.

Собутыльники

Не была у него Учительница. К такому выводу Алексей пришел, наблюдая за поведением Банщика. Если б была и рассказала о событиях ночи, Петренко не действовал бы так грубо, в лоб. Он вел себя с контрразведчиком, будто с законченным идиотом. Это очень хорошо. И что Мавка, очевидно, приняла сделанное предложение о сотрудничестве, тоже отлично.

Эти мысли не мешали подпоручику участвовать в разговоре, тем более что болтал в основном милейший Афанасий Никитич. Он был сущим кладезем полезных и любопытных сведений о Русиновке, ее обитателях и офицерах гарнизона.

Хата у него внутри оказалась хоть и скромно обставленная, но опрятная, даже с определенным уютом. И стол был накрыт заранее: круг полукопченой колбасы, козий сыр, зеленый лук, вареные яйца, коробка сардин и, конечно, пузатый графин.

– Смородиновая, – похвастал хозяин и в два счета наполнил рюмки. – Ну, за знакомство.

– И плодотворное сотрудничество, – с нажимом подхватил Романов, как бы намекая, что отныне считает прапорщика своим информатором.

– За это с дорогой душой, – очень серьезно и с искренним чувством согласился Банщик.

Опрокинул настойку залпом.

А Романов, изображая неуклюжесть, свою задел рукавом. Черт его знает, Петренку. Не подсыпал ли на донышко отравы?

– Ах, беда! Драгоценная влага утекает! – заполошился подпоручик, скорбно глядя на стекающий по клеенке ручеек. Рюмка раскололась надвое.

– На счастье, – успокоил его хозяин. – Только налить больше некуда. У меня их две всего.

– Давайте из одной, по очереди, – предложил Алексей. – Раз уж вы теперь мой сотрудник.

– С одним условием. – Петренко с шутливой строгостью поднял ладонь. – Коли выпьем на брудершафт. Лакать из одной рюмки – все равно что побрататься.

Поцеловались. Романов выпил, закусил. Делая вид, что ковыряет в зубах, проглотил таблетку от опьянения.

– Ты первый приличный человек, Афоня, кого я встретил в этой клоаке.

– Выпьем за это.

После третьей сняли портупеи и кителя. После пятой Романов запел «Выхожу один я на дорогу».

Петренко слушал, пригорюнившись. Даже слезу смахнул.

– Ох, и голос у тебя, Лёша. Собинов!

– Нет, у Собинова тенор, – с достоинством возразил подпоручик. – А у меня баритон. Меня, если хочешь знать, в оперу звали.

– А «Сладкие грезы любви» можешь? Моя любимая.

– Могу. Хотя ее лучше басом.

Запел «О, где же вы дни любви». Афанасий Никитич не выдержал, стал подпевать. С ходу изобрел партию второго голоса, выводил просто чудесно.

– Музыкальный вы народ, малороссы, – сказал Алексей, съехав локтем со стола. – За вас!

Рюмке примерно на десятой Банщик решил, что пора – не то гость станет негож для разговора.

– Ну а все-таки, Лёш, как товарищ товарищу, – сказал он без обиняков. – Что у нас тут затевается?

Романов приложил палец к губам, подмигнул сразу двумя глазами.

– Извини, Афоня. Не имею права. Даже тебе. У нас в контрразведке – сам знаешь. – И запел: – «О, если б мог выразить в звуке…»

– «Всю силу страданий моих», – подхватил хозяин.

Попели, попили еще.

– Не хочешь говорить – правильно делаешь. – Петренко положил ему руку на плечо. – Понимаю, уважаю, чту. Только я без тебя обо всем догадался. Саперы не оборону укрепляют. Они готовят огневые позиции для тяжелой артиллерии. Наступление будет на нашем участке, вот что. Прорыв. У Афанасия Петренко голова министерская.

Он постукал себя пальцем по лбу.

А на пьяного вдребодан контрразведчика накатил приступ неудержимого хохота.

– Шницель у тебя по-министерски вместо головы, – заплетающимся языком еле выговорил он. – Уморил…

– Ты чего?

– А представил, как ваши дворники с швейцарами и официантами на прорыв идут. С метлами, с совками, с салфетками… Ой, помру…

– Так что, не будет наступления?

– П-почему не будет? Будет. Зададим австрияку по первое число. Но только не у вас. Ты на меня погляди, Афоня. Я кто?

– Орел.

– Понятно, что орел. Но ты мой чин видел? То-то. Кто мне поручит место прорыва прикрывать? – Здесь Романов словно спохватился и попробовал выпрямиться. – Но мое задание тоже ги… ик… гантской важности. Называется «операция прикрытия». Понял? Эх ты, стратег банно-прачечный. Выпей лучше.