Юрий Дольд-Михайлик - Гроза на Шпрее
Нет, скорее всего это было стремление сделать приятное человеку, униженному и обиженному. Потому что сердце его радостно забилось, когда он увидел, как идет девушке костюм, как осторожно и нежно она чуть касается ладонями материала, приглаживая на себе новый наряд, глядит на себя в зеркало.
— Фред, с вашей стороны это очень некорректно, — хмуро пробормотал Хейендопф. — Джованну привел сюда я, значит, мне и надо думать о подарке для нее.
— Но ведь это же прекрасно! Взгляните: какое там висит красивое вечернее платье. Представляете, какое впечатление произведет Джованна, появившаяся на эстраде в таком наряде? — Гончаренко нарочно указал на самое дорогое платье, переливавшееся, как золотой браслет. Он дорого бы дал, чтобы увидеть, купит его Хейендопф или нет, но Нунке уже торопил своего спутника, напоминая, что времени у них и обрез: надо заранее собраться и часик отдохнуть перед обедом, который устраивает для отъезжающих Рамони.
Перекинувшись несколькими словами с Хейендопфом, и условившись как-нибудь встретиться втроем в Берлине, они ушли, распрощавшись с Джованной, до слез тронутой неожиданным подарком Григория.
— Вот кого не думал встретить в Риме, — с деланным равнодушием бросил Нунке.
— И я тоже. Ну и разозлился же я, когда он пристал ко мне в кабаре! Испортил весь вечер, а главное, из-под носа увел эту очаровательную девушку. У меня была назначена встреча с Витторио, я частенько поглядывал на часы, Хейендопф заметил это и решил пересидеть вашего покорного слугу. И вот видите! Ну, ничего, кажется, я отомстил за все: придется ему теперь порастрясти свой кошелек.
— Но эта месть и вам стоила немало, — язвительно заметил Нунке.
— Э, — махнул рукой Григорий, — деньги для того и существуют, чтобы оплачивать утешения, которые они могут нам принести. А мне было приятно оставить по себе добрую память в такой хорошенькой головке.
К себе в пансионат Григорий вернулся около четырех. Настроение было препаршивое. Сделано в Риме очень мало. Сказывалось напряжение последних дней. Он чувствовал себя очень усталым. Хотелось пожить обычной, нормальной жизнью, не рассчитывая каждый шаг, не раздумывая над тем, как закончится сегодняшний день и чем встретит будущий. Что до сегодняшнего, то все ясно: снова встреча с осточертевшим Рамони, а перед этим возня с Джузеппе. Наверняка придет выклянчивать пленку, предложит что-нибудь в обмен… станет угрожать… Опротивело! Впереди длинная ночь в одном купе с Нунке. А за нею уже полная неизвестность!
Кое-как швырнув вещи в чемодан, Гончаренко в сердцах захлопнул крышку. Все! Даже с Римом, с любимыми местами и то не успел попрощаться. Если быстро удастся избавиться от Джузеппе, то до пяти останется свободный час; можно проехать по улицам города.
Секретарь был точен, пришел ровно в четыре. И опять его поведение, на которое Гончаренко обратил внимание еще вчера вечером, казалось странным. Джузеппе долго и горячо пожимал руку Григорию, так что пришлось чуть ли не силой высвободить пальцы. Пригласив гостя сесть, Гончаренко устроился на ручке кресла и предупредил:
— У меня времени в обрез, я бы просил изложить ваше дело как можно короче.
— Хорошо. Но сначала прочтите вот это. — Джузеппе вынул из внутреннего кармана гранку и протянул ее Гончаренко.
Как и обращенный к полиции запрос, напечатанный в утренних газетах, материал был короткий и снова заключен в небольшую рамку.
«К сведению полиции» — провозглашал заголовок. Ниже же по-деловому компактный текст. «По самым достоверным источникам, которыми располагает редакция, личность убитого в Донго очень легко мог бы опознать некий Фред Шульц, тоже иностранец, по происхождению немец, который прибыл в Рим под видом полномочного представителя фирмы «Испана суиза». Мы совершенно ответственно заявляем «под видом», потому что проверкой доказано, что ни к одному человеку, так или иначе связанному с нашей автомобильной промышленностью, этот полномочный представитель не обращался. Зато его можно было видеть в кругах, близких к руководству МСИ. Не их ли деятельности касались его полномочия? В следующих номерах газета надеется исчерпывающе ясно ответить на этот вопрос».
С полным хладнокровием прочитав напечатанное, Григорий с издевкой спросил:
— Автор этого опуса, конечно, вы?
— Да. Материал должен был появиться в вечернем выпуске… к счастью, я успел разобрать набор.
— Попытка шантажировать?
— Опомнитесь. Мы же с вами единомышленники, Фред Шульц!
«Провокация… провокация… провокация».
— А разве вы сомневались в этом? Вы верой и правдой служите Рамони, я — Нунке, деятельность которого вам хорошо известна.
— Фред! Товарищи, в руки которых попала переданная вами пленка, просили передать вам искреннюю благодарность.
— Не пройдет, Джузеппе! Примитивно.
Покусывая губы, Джузеппе с минуту молчал, потом вскочил с кресла и, не спрашивая разрешения хозяина, подошел к телефону, набрал номер.
— Лидия? Да, я. От Шульца. Да, да, по этому делу. Объясни ему, что я не… Хорошо, передаю трубку.
Кровь пульсировала и пульсировала в висках, мешала слушать. Но Григорий все же узнал голос Лидии. Не прерывая, он слушал то, что она говорила, и лицо его светлело, взгляд теплел.
— Спасибо, дорогая моя помощница! Еще раз желаю всего самого лучшего. Да, адрес матери Курта помню.
Положив трубку, Григорий обошел стол, медленно приблизился к Джузеппе, положил руки ему на плечи, крепко стиснул.
— Подумать только, была минута, когда я мог разрядить в вас свой пистолет.
— А я был близок к тому, чтобы вцепиться вам в горло.
Они смотрели друг на друга смущенно, по-мужски стыдясь выдать свои чувства, оба немного скованные необычайностью новых взаимоотношений, которые рождались между ними.
— Как же вы, Джузеппе, оказались у Рамони? — спросил Григорий только для того, чтобы овладеть собой. Все его существо требовало разрядки, но он сдерживал себя, боясь что она будет слишком бурной. Ведь только что, читая гранку, он снова подумал о пистолете.
— По профессии я журналист, начинающий, правда. Именно поэтому редакция и поручила мне, человеку в кругу газетчиков неизвестному, собрать как можно более подробный материал о деятельности МСИ. Став секретарем Рамони, я уже кое-что сделал, теперь же, когда у нас в руках есть такие обвиняющие документы…
— А Лидия? Она ведь боялась вас больше, чем Рамони.
— Тут мы, по всей вероятности, перемудрили. Видите ли, мы не хотели подвергать девушку опасности и держали ее, как это говорится, в резерве, на крайний случай. Да, это была наша ошибка. Договорись мы обо всем немного раньше, дело от этого только бы выиграло.
— И не было бы этой глупой сцены у тайника, которая так теперь мучит меня.
— Может быть, вы подарите мне на память один из тех снимков, конечно, если есть дубликаты? Все-таки это кое-чему меня научило.
Григорий улыбнулся.
— А никаких снимков не было! Я вынул последнюю кассету, которую и отдал Лидии, а новую вставить не успел. Пришлось щелкать незаряженным аппаратом.
— Какого же дурака вы из меня сделали, Фред, — искрение обиделся Джузеппе.
— Зато спас себя…
Разговор затянулся до пяти. Но Григорий больше не торопил своего гостя. Наоборот, ему казалось, что время летит необычайно быстро.
…Ровно в восемь поезд тихо вздрогнул, перрон отодвинулся, фигуры Рамони и Джузеппе словно поплыли на эскалаторе, становясь все меньше и меньше, потом совсем исчезли вместе с вокзалом и строениями, которые вырисовывались на фоне вечернего неба. Промелькнули развалины храма Минервы Медичи. Поезд набирал скорость, мягкие очертания холмов Лациума плавно расступились перед ним, а вершины, еще освещенные косыми лучами солнца, казалось, посылали свою прощальную улыбку путешественникам.
Григорий высунулся в окно. «Прощай, Рим! Щедрый город, так много подаривший мне на прощанье!»
Часть II
Разгаданный кроссворд
В повседневные звуки туманного дня звонким эхом так, словно где-то рвали на куски тугой коленкор, ворвалась быстрая дробь двух коротких автоматных очередей. Человек в сером пиджаке и полосатых брюках, зигзагами бежавший к лесу, взмахнул руками и упал, уткнувшись лицом в мокрый песок. К нему подбежал солдат — молоденький розовощекий парнишка. Война закончилась раньше, чем он стал солдатом. Он не успел познать ни стремительности атак, ни горечи отступлений, ни страшного напряжения боевых дней, ни смерти товарищей, ни гибели врагов. За свою короткую жизнь он не успел выстрелить ни в птицу, ни в зверя, ни тем более в человека, и теперь, вглядываясь в неподвижно распростертую фигуру незнакомца, чувствовал удивление и растерянность.
Под плечом раненого появилось розовое пятно. Оно медленно расплывалось, становилось все краснее, и молодому солдату казалось, будто сырой песок высасывает из человека остатки жизни. Когда пятно коснулось сапога солдата, он испуганно отпрянул, чуть не сбив с ног сержанта, который прибежал, услышав выстрел.
