Чингиз Абдуллаев - Один раз в миллениум
— Правнучатой племянницей, — крикнула девушка.
— Вот именно, — удовлетворенно крякнула Софья Оганесовна. — Мой брат был таким интересным мужчиной. Да что теперь вспоминать. Погиб на войне в тридцать девятом, еще в Китае. Был, между прочим, командиром Красной Армии. А его сын, мой племянник, был уже большим человек. Одним из руководителей всей мясо-молочной промышленности Московской области. Представляете себе? А ее мать окончила консерваторию. Ей сейчас сорок два, и она живет в Ростове. Ну а девочка приехала в Москву учиться.
— Очень интересно, — Линовицкая попыталась остановить этот словесный поток. — Мы хотим с вами поговорить по поводу несчастного случая, который произошел у ваших соседей.
— У Халуповича? — с недоброй усмешкой осведомилась старуха. — Это же бабник. Я уже говорила. К нему постоянно женщины приходят. Как только он здесь появляется, значит, жди женщину. Иногда его водитель кого-нибудь привозит. Я же все вижу. И всегда разные приходят. Иногда даже по две и по три. Иногда группами. Такие девицы бывают… И молоденькие совсем. И в возрасте… В тот день в основном все в возрасте были. Мне отсюда все видно. У меня до сих пор отличное зрение… Ах, где мои очки? Я надеваю их, только когда газеты читаю… Медея, где же чай?
— Несу, Софья Оганесовна.
— Давайте поговорим более конкретно, — направила разговор в нужное русло Линовицкая. — Вы сказали, что в тот день к Халуповичу приходили четыре или пять женщин.
— Пять, — уверенно сказала Софья Оганесовна, — Но не все вместе, по одной. Одну я знаю, это его домработница Елизавета. Царство ей небесное! Она часто ковры вытаскивала на балкон. Остальных я раньше не видела. Но водитель их знать должен. Он их и привозил.
— Всех? — быстро спросил Дронго.
— Кого — всех? — не поняла старуха.
— Всех женщин в тот день привезли на машине?
— Нет, не всех. Некоторые сами приходили. Но точно я уже не помню.
— А откуда вы знаете, что именно пять?
— Сосчитала, — хитро прищурилась старуха, — как незнакомая дамочка в наш подъезд идет, значит, к Халуповичу. Я слышала, как лифт грохотал. В другой комнате, где сейчас библиотека, все хорошо слышно. Раньше там спальня была, но потом Толик перенес спальню в другой конец квартиры из-за этого лифта… Медея, где ты задержалась?
— Уже-уже.
Медея внесла поднос, на котором стояли чайник и стаканы в тяжелых позолоченных подстаканниках, вазочки, с домашним печеньем, пряниками, конфетами, сахаром и вареньем. Разлила чай.
— Медея у меня помощница золотая, — похвасталась Софья Оганесовна. Потом с сожалением взглянула на Дронго: — Лысый ты уже и старый. Сколько же тебе лет?
— Около сорока.
— Что значит — около? Около может быть и тридцать пять, и сорок пять. Нет, ты нам не годишься. Уже старый. А я думала, серьезный человек…
— Софья Оганесовна! — залилась краской Медея. — Опять вы за свое.
— Ах, извини, забыла. У Медеи отец грузин. Поэтому горячая такая. Чуть что — сразу обижается. Эти грузины, как на подбор, все князья. И всегда обижаются…
— Софья Оганесовна…
— Все, молчу. Счастье твое хочу увидеть, поэтому так и говорю. А ты сразу меня обрываешь. Так о чем я говорила?
— О женщинах, — терпеливо напомнил Дронго.
— Да, верно. К нему все время дамы приходили…
Она хотела продолжить привычное осуждение, но Дронго перебил ее:
— Вы сказали, что к Халуповичу приходили гостьи. Вы уверены, что их было пятеро?
— Конечно, уверена. Пока я еще с ума не сошла, — с легкой обидой ответила старуха. Над губой у нее росли седые усики, которые смешно топорщились в разные стороны.
— И вы можете вспомнить, кто именно был?
— Откуда я знаю? — искренне удивилась она. — Чужие женщины были. Я никого из них не знаю. Но все в возрасте. Немолодые уже. Этих я видела. Кроме одной…
— Вы ее тоже разглядели? — быстро спросил Дронго.
— Нет. Она пробежала по двору. Но молодая была, это точно.
— Когда она появилась во дворе?
— Поздно. Очень поздно. Поэтому я ее и не разглядела. Остальных водитель привозил и увозил.
Дронго взглянул на Линовицкую. Потом спросил:
— Вы уверены, что остальных привозил водитель?
— Конечно.
— Водитель сказал нам, что привозил только двоих.
Старуха задумалась. Потом сказала:
— Может, двоих привозил. Я сейчас точно сказать не могу. Одну не привозил, это я помню. А про другую… не могу вам сказать. Медеи дома не было. И я все время к окну подходила. И на картах гадала. Вы знаете, какие карты мне в тот день выпали?
— Не сомневаюсь, они обещали вам сто лет жизни, — пошутил Дронго.
— Не нужно шутить, — отмахнулась Софья Оганесовна, — а карты могут судьбу предсказать. Они все точно знают. Мне как раз такой расклад получился, что я даже испугалась. А оказывается, в это время наверху женщину убивали.
— Ее никто не убивал, — вмешалась Линовицкая, — она отравилась и вполне возможно, что случайно.
— Случайно ничего не бывает, — резонно возразила Софья Оганесовна. — Наверное, хотели ее убить, чтобы скрыть его тайну.
— У него была какая-то тайна?
— Этого я не знаю. Но у каждого человека есть тайна. И у вас есть.
— И какая же у меня тайна? — улыбнулся Дронго.
— Сейчас узнаем, — проворно поднялась старуха, — я принесу карты, и мы о вас все узнаем, — она поспешно ушла в другую комнату.
— Извините ее, — смущенно попросила Медея, — у нее иногда такое бывает. Она привыкла к своим картам.
— Ничего, — проворчал Дронго, — ничего страшного.
— Зачем вы ей это разрешили? — нахмурилась Линовицкая. — У нас мало времени.
— Мне нужно завоевать эту женщину, — пошутил Дронго, и следователь недовольно промолчала.
Софья Оганесовна появилась с колодой карт. Усевшись, она начала их раскладывать.
— Сейчас я на тебя погадаю и все про тебя узнаю. Кем будешь? Кем ты обычно бываешь?
— Не знаю, — признался Дронго, — мне никогда не гадали на картах.
— Тогда королем. Черным королем. Хотя нет. Какой ты король. Нет, нет. Это не подходит. Скорее, валет. Давайте на бубнового валета.
— Хоть на шестерку, только вспомните, как выглядели гостьи Халуповича.
— Значит, валет бубен, — продолжала Софья Оганесовна, — сейчас мы посмотрим, что у тебя впереди. Я их всех помню. Одна была полная. Они были немолодые. Только одна была, кажется, молодая. И то я не очень уверена. Посмотрите, как интересно. У тебя интересная жизнь, молодой человек…
— Какой я молодой? — пошутил Дронго. — Вы же сами сказали, что я уже старый.
— Я такого не говорила, — возмутилась старуха. — Ты посмотри, какие у тебя поездки впереди. Интересная жизнь, и много женщин.
Она подняла голову и сверкнула глазами.
— Ты, наверное, друг Халуповича? У тебя тоже много женщин.
— Этого не может быть, — запротестовал Дронго, — это ошибка.
— Никакой ошибки, — отрезала Софья Оганесовна. — У тебя много женщин. Ты, наверное, его друг. Я так и думала. Приехал, чтобы помочь своему другу. И следователя привез. Молоденькую увидел и решил обмануть.
— Он меня не обманывает, — улыбнулась Валентина Олеговна.
— Значит, еще обманет, — заметила Софья Оганесовна, раскладывая карты.
— Вы не помните, кто еще приходил к Халуповичу? — спросил Дронго. — Может, заходили мужчины?
— Не было никого, — нахмурилась старуха. — Водитель утром продукты привез, ящик с водой, пакеты разные. А я уже знаю: если водитель еду и воду везет, значит, сегодня у Халуповича гостьи будут. Мужчины сюда не ходят. Посмотрите, какая у него жизнь! Ты бабник, — заключила она, взглянув на Дронго. — Нет, Медея, он нам не подходит. Очень опасный человек. С таким нельзя строить жизнь. Он тебя обманет. Нет, нет. Он нам не подходит.
Несчастная Медея только вздохнула.
— У меня есть еще вопросы, — терпеливо сказал Дронго. — Когда вечером приехал Халупович, вы ничего не слышали? Может, до этого в доме был шум борьбы или крики?
— Ничего не было, — она раскладывала карты и качала головой. — Ах, какой ты человек! Неужели ты такой опасный?
— На самом деле я белый и пушистый, — пошутил Дронго.
— Какой ты пушистый, — показала на его голову Софья Оганесовна. — Волос совсем не осталась. Ничего, Медея, карты говорят, что у него денег много. Пусть наденет хороший парик, и мы его возьмем.
— Боюсь, что не получится, — пробормотал Дронго.
— Что не получится? — сурово взглянула на него Софья Оганесовна. — Не хочешь жениться на такой красавице?
— Софья Оганесовна! — Медея, не сдержавшись, вышла из-за стола.
— Не нужно обижаться, — прокричала ей вслед старуха, — это пусть он обижается. Он, видишь ли, не может. Что ты не можешь?
— Парик на голову не смогу надеть, — заметил Дронго, — у меня голова от него вспотеет.
