Роберт Ладлэм - Патрульные апокалипсиса
Соренсон понял: это конец. Ему нечего больше отдавать, слишком много смертей видел он в тени этих парадов, если бы оставалась хоть искорка надежды, но ее не было.
И вдруг она зажглась!
* * *— Уэс, надеюсь, мы говорим по непрослушиваемой линии, — произнес в трубке знакомый голос.
— Дру?Бог мой, это ты? -Соренсон пригнулся к столу, кровь отлила от его лица. — Ты жив?
— Надеюсь также, что вы один. Так сказала секретарша.
— Да, конечно... Дай мне прийти в себя — это невероятно... не знаю, что и сказать, что думать. Это в самомдеде ты?
— Последний раз, глядя в зеркало, я видел себя.
Молчание. Тишина словно перед бурей.
— Тогда тебе придется представить серьезные объяснения, молодой человек! Черт побери, я же послал соболезнованиетвоим родителям.
— Мать — крепкая леди, она выдержит, а отец, если он неподалеку, вероятно, попытается вычислить, который из нас схватил пулю.
— Какое мерзкое легкомыслие...
— Уж лучше так, чем по-другому, господин директор, — перебил его Лэтем. — Сейчас нет времени это обсуждать.
— Лучше потратим время на твои объяснения. Значит, Гарри... Это его убили?
— Да. Я займу его место.
— Ты — что?
— Вы же слышали.
— Ради Бога, зачем? Я никогда не одобрял ничего подобного и не буду впредь.
— Я так и знал. Потому-то я обошел вас и сделал это сам. Если мне повезет, будете считать это своей заслугой, а если нет, ну, тогда какая разница.
— К черту заслуги, я хочу знать, понимаешь ли ты, что делаешь.Это недопустимое нарушение правил оперативной работы, и тебе это известно!
— Не совсем так, сэр. Мы все имеем право принимать решения на месте,вы дали нам такое право.
— Только в критических ситуациях, когда невозможно связаться с руководством по соответствующим каналам. Я — на месте, и ты мог связаться со мной, где бы я ни находился — в кабинете, дома, на поле для гольфа или в проклятом борделе... если в он был мне нужен! Почему ты не сделал этого?
— Я только что объяснил вам. Вы бы мне запретили, а это было бы неправильно, потому что вы — не здесь и нельзя заставить вас понять ситуацию. Я и сам ее не понимаю, но знаю, что прав. И если позволите, сэр, напомнить кое-что из вашего послужного списка, в прошлом и вы предпринимали такие односторонние действия.
— Прекрати болтать чепуху, Лэтем, — устало произнес расстроенный Соренсон. — Что ты узнал и как действуешь? Почему изображаешь Гарри?
Нехотя, с болью в сердце Дру рассказал о последних минутах жизни брата, о странных взрывах эмоций, слезах, раздвоении личности и, наконец, об его отказе рассказать про доктора, чье имя он несколько раз назвал Карин де Фрис, а потом и ему. Он произносил его имя так, словно речь шла о какой-то таинственной личности, которую следовало то ли разоблачить, то ли оберегать.
— Грешник и святой? — сказал Соренсон.
— Да, может, и так.
— Это — стокгольмский синдром, Дру. Заключенный отождествляет себя с тюремщиком, им владеют смешанные чувства — возмущение с примесью симпатии, а потом ему порой начинает казаться, будто он имеет над этим человеком власть. Совершенно ясно, что Гарри сгорел — слишком долго он жил за гранью возможного.
— Я все это понимаю, Уэс, включая и эту известную теорию о стокгольмском синдроме, которая, по-моему, в случае с Гарри объясняет слишком уж многое. Он не утратил своей знаменитой рассудительности. Этот доктор Герхард Крёгер был чем-то важен для брата, независимо от того, грешник он или святой. Он знает, что произошло с Гарри, возможно, и то, как Гарри достал этот список. Нельзя исключить и того, что Крёгер наш единомышленник и сам передал список Гарри.
— Полагаю, возможно все, но в данный момент этот список грозит нам национальной катастрофой. Сейчас ФБР организует дюжину секретных операций по проверке каждого, занесенного в этот список.
— Дело зашло уже так далеко?
— Как говорит наш вездесущий государственный секретарь, к которому охотно прислушивается президент, если сегодняшнее правительство «сможет искоренить нацистское влияние в стране, народ навеки будет благодарен ему». Это звучит так: «К черту торпеды, полный вперед».
— Господи, это просто страшно.
— Согласен, но я понимаю также причины этого. Гарри Лэтем считался самым лучшим, самым опытным тайным агентом ЦРУ. Не так-то просто отмахнуться от его сведений.
— Не считался, — поправил Дру. — Считается,Уэс. Гарри жив и будет жив, пока я не выкурю этого Герхарда Крёгера из его норы.
— Если Гарри жив, он должен связаться с Управлением, черт возьми!
— Он не может, ибо ему известно, как я вам уже говорил, что в Лэнгли проникли шпионы и добрались даже до компьютеров «АА-ноль», а это, считайте, до самого директора Тэлбота.
— Я передал информацию Ноксу. Он отказывается этому верить.
— Будет лучше, если поверит.
— Он разбирается с этим, я убедил его, — сказал Соренсон. — Но твоя сольная партия не сойдет тебе с рук, молодой человек. Ты станешь агентом-одиночкой, никто не будет верить тебе.
— Моя партия — не совсем сольная, так как у меня есть тайный канал связи с Лэнгли.
— Только не я. Я не стану ставить под удар отдел консульских операций, действуя в обход Управления. И так слишком часто в этом городе стригут овец, к тому же я восхищаюсь Ноксом Тэлботом, уважаю его. И не буду участвовать в этом.
— Я знал, что не будете, поэтому нашел вам замену. Помните Витковски, полковника Стэнли Витковски?
— Конечно. Второй отдел, Берлин. Встречался с ним несколько раз — умница... Да, верно, он же сейчас работает в посольстве.
— Шеф службы безопасности. И имеет все необходимые полномочия, так что директору не к чему будет придраться. Гарри работал с Витковски в Берлине, и он может служить естественным каналом связи, поскольку брат доверял ему. Еще бы, черт возьми, не доверять, когда полковник подбрасывает ему достаточно развединформации, чтобы продлить его пребывание на задании, а заодно и жизнь. Стэнли найдет способ связаться с Тэлботом и попросить его провести интенсивные поиски этого Крёгера.
— Разумно, Витковски — это разумно. А что я должен делать?
— Абсолютно ничего: нам нельзя рисковать, иначе мы попадем под проверку неонацистских «кротов». Однако может случиться, что я попаду в сложную ситуацию и мне понадобится хороший совет. Вот тогда буду признателен за поддержку.
— Не уверен, что сумею его дать. Слишком давно не работал.
— Я приму и то, что вы плохо помните, как послание свыше, сэр... Итак, начинаем. Гарри Лэтем, живой и здоровый, отправляется на поиски доктора — святого или грешника. Будем поддерживать связь.
Трубка молчала, но потрясенный Уэсли Соренсон держал ее в руке. Поступок Лэтема-младшего выходил за рамки дозволенного, был чреват опасностями, и Дру следовало остановить. Соренсон знал это, равно как и то, что ему следует позволить Ноксу Тэлботу снять с себя ответственность, по возможности объяснив все и выгородив своего человека, но не мог на это пойти. Дру прав: старший офицер Соренсон не раз нарушал правила, понимая, что его решений, единственно возможных в данной ситуации, никто не примет. Не только понимал, но был убежден в этом. Слушая Дру Лэтема, он вспоминал себя в молодости. Соренсон медленно положил трубку, беззвучно произнося слова молитвы.
* * *Жан-Пьер и Жизель Виллье вышли из лимузина у отеля «Эрмитаж» в Монте-Карло, куда их доставил из Парижа частный самолет. Как сообщали газеты, знаменитый актер решил отдохнуть, ибо уже шесть месяцев он играл в «Кориолане». Последний спектакль оборвало трагическое событие, вследствие которого спектакли вообще прекратились. Кроме этой информации пресса почти ничем не располагала. Проведя несколько дней в «Казино де Пари», супруги улетят на неизвестный остров в Средиземном море, где их, возможно, ждут родители актера.
Пресса не знала, что от Парижа до места назначения Виллье сопровождали два реактивных «миража». Не знала она и того, что один из двух швейцаров, помощник дежурного администратора, привратник, новый электрик, главный эконом и двое из пяти дежурных по этажам были сотрудниками Второго бюро. Каждого проверила Бэн де Мэр, особая организация, ведавшая делами в Монте-Карло и осуществлявшая дипломатические контакты с правительством Монако. Когда бы мсье и мадам Виллье ни отправлялись из отеля в казино, расположенное в трех кварталах, их пуленепробиваемый лимузин сопровождали вооруженные мужчины в дорогих, хорошо сшитых костюмах. После того как роскошный автомобиль подъезжал к ступеням величественного игорного заведения, их место занимали другие.
Едва супруги Виллье приехали, к ним в номер пришел Шеф Второго бюро Клод Моро.
— Как видите, друзья мои, все под контролем, включая крыши, на которых разместились опытные снайперы, а внизу из машин все окна постоянно просматриваются блуждающими телескопами. Вам, нечего опасаться.
