Александр Логачев - Капитан госбезопасности. Ленинград-39
Шепелев еще раз взглянул вниз и…
– Ну ты свинья! – воскликнул капитан, зная, что сейчас его уже никто не услышит через грохот и броню. Уж точно не услышит, потому что крышка смотрового люка на глазах капитана захлопнулась, лишая последнего, хоть и непролазного для человека доступа в танк.
– Ну это ж никуда не годится! Так нельзя! – Командир взмахнул руками, в одной из которых был пистолет и опустил их на колени. – Так мы не договаривались! Ладно!
Шепелев выдернул рубаху из брюк, сунул пистолет за пояс, рванул рубаху, отрывая пуговицы, и быстро стащил ее с себя. Ветер и дождь стали покрывать влагой тело, а также множественные рубцы и шрамы на нем.
В остановившемся на встречной полосе автобусе пассажиры прильнули к окнам. Сыпались высказывания:
– Учения.
– Во мужик дает!
– Циркачи, наверное.
– Не, агитируют. Новые формы ищут.
– Да киношники это, чего вы! Видите, машина его сопровождает! Во! Там камера.
Снятой рубахой капитан накрыл прибор наблюдения, расположенный выше и левее смотрового люка, на самом верху лобового щитка.
– Дьявольщина! – Навроцкий отодвинулся от прибора наблюдения и снова прильнул к нему. Темнота. Что такое? Залепила грязь? Что-то набросили? Но кто? Что-то испортилось? Вести машину вслепую было невозможно. Граф толкнул крышку смотрового люка.
Шепелев увидел, как пополз вверх щиток. Вот то-то же, подумал он. Потом повернулся спиной, еще раз взглянул вниз, выверяя свою позицию. Если бы он был верующим, то перекрестился бы. Но он не перекрестился перед тем, как начал смещать свой центр тяжести к лобовой броне.
– Что он делает, товарищи! – Инженер Тихонов высунулся из идущий вровень с передними катками танка «эмки». – Не получится!
– Убьется! – проскрежетал Егор и зачем-то нажал на гудок.
Под гудок, выданный Егором, командир соскользнул вниз, на спине и головой вперед по покатой лобовой броне. Его ноги с обеих сторон сжали боковые стенки смотрового люка. Это задержало скольжение. Задержало на миг. Как и рассчитал командир. Ему и нужен был всего один миг и всего один выстрел. Когда левая рука беспомощно сползала по броне, его вытянутая, напряженная правая рука сжимала пистолет.
Палец давил на курок. До выстрела оставалось последнее легкое нажатие…
Мокрый, подсвеченный электрическими фонарями асфальт закрыло от Навроцкого нечто темное и неразборчивое. Понять, что произошло, понять, что перед ним – на это у Навроцкого ушло мгновение…
Командир знал, что он их увидит – блеснувшие в глубине люка глаза, в центре смотровой щели, где же им еще было быть! Задержав свое скольжение на миг усилием превращенных в тиски ног, обратив тело на тот же миг в безжизненный кусок брони, устремленный пистолетным стволом внутрь танка, он забыл о том, что есть еще где-то время и какое-то пространство. Остался замерший миг и одна прямая линия – от глаз до глаз. Капитан вдавил курок. Направляя пулю туда, где должна находиться переносица врага…
…Конструктор думал о том, что произойдет, если танк не остановят до аэродрома. Должны остановить, убеждал он себя, наши с Кировского подскажут, как это сделать. Лучше всего гранату в радиатор, или туда же огнеметом. Хоть и дизель, а не бензиновый двигатель, но должен вспыхнуть. Котин вдруг вспомнил, как год назад на подмосковном полигоне во время государственных испытаний новых машин товарищу Сталину показали преимущества солярки перед бензином. Кто-то (кажется, это был Павлов[25], сейчас Котин не мог вспомнить точно) поставил два ведра, одно с бензином, другое с соляркой.
Опустили горящий факел в бензин. Понятное дело, полыхнуло. В солярке факел потух. «Наши танки гореть не должны», – сказал Сталин. И после…
Котина вырвал из воспоминаний хлопок и вопль «майора». Конструктор посмотрел вправо от себя. Голова «майора» запрокинулась назад, тело конвульсивно задергалось, по подбородку покатилась слюна. Руки отпустили рычаги и механик-водитель завалился набок. «Что с ним?» – изумился Котин…
…Ноги соскользнули с боковых стенок смотрового люка. Командира повело по броне вниз, под танк. Из разжатых пальцев вылетел ТТ. Теперь все зависело от правильности расчета и от того, не подведут ли мышцы. Капитан по броневому листу лобовой части перекатился вправо. Одновременно выбрасывая в сторону крыла руки и ногу. И справа, и слева на переднем броневом листе, немного смещаясь (спасибо конструкторам) к центру, тянулись тросы. Капитан рассчитывал зацепиться за правый трос. Но нога его проскочила мимо. Перед глазами в невозможной близи оказались монотонно выползающие из-под крыла железные пластины гусениц. И в этот момент ладонь почувствовала касание троса. Пальцы ухватили толстую металлическую «косу»…
– Чего, инструктор?! Чего?!
Инженер Тихонов понимал, что шофер ждет от него совета. «Эмка» обогнала танк шла перед ним в пяти метрах. И они оба – Тихонов в окно, шофер в зеркало заднего вида – видели командира, повисшего на лобовой броне, ухватившегося руками за трос и сползающему по нему вниз. Ноги зашли под танк. Но под гусеницу не попали, вздохнул Тихонов, это главное. Там, где трос прижимало плотно к краю бронелиста, командиру удалось задержаться. Он уже не скользил, но и сделать ничего не мог. Он висел на лобовой броне, а его ноги, оказавшиеся под поднятым над землей танковым передом, обдирало об асфальт.
– Ах ты, твою мать! – Егор надавил на газ, резко уходя вправо. Потому что впереди, прямо по ходу движения танка, находилась сейчас опора Нарвских триумфальных ворот…
Когда конструктор осознал, что псих в форме майора мертв, то не смог сдержать радостного первобытного вопля. Теперь с танком, его танком, ничего не случится, ничего не грозит случайным людям, никто не угонит самолет. Котин слез с кресла радиста, пробрался к мертвому «майору». Как бы освободить руки, подумал конструктор. Ножом? Перетереть обо что-то? Он еще раньше пытался высвободиться, шевеля руками, но этот сумасшедший связал его надежно. Черт с ними с руками, после. Он попытался столкнуть «майора» с кресла механика, но помешал стационарный огнетушитель, в который упиралось тело убитого. Кое-как разместившись на освободившемся краю кресла механика, Котин бросил взгляд в смотровой люк, охнул и, поспешно вытянув ногу, нажал на педаль тормоза…
Когда нога конструктора вдавила педаль тормоза, Шепелев отпустил трос. Потому что до опоры Нарвских ворот оставались считанные метры. Капитана накрыла, как крышкой гроба, наехавшая броня.
Танк, от сработавших тормозов потерявший силу движения, стукнулся о правую боковину арки триумфальных ворот и оставил на них лишь небольшую вмятину.
– Жив, – вслух констатировал капитан, – пока жив. Только ползти далеко.
Ему, чтобы выбраться из-под танка, требовалось проползти под всем днищем. Спереди этому мешали триумфальные ворота.
Глава шестнадцатая
Броня крепка
Гремя огнем, сверкая блеском стали,Пойдут машины в яростный поход,Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин,И первый маршал в бой нас поведет!
Б. ЛаскинКапитана тормошили за плечо. Он подскочил, сел на диване, потряс головой, стал протирать глаза.
– На, хлебни горячего, – продравшему глаза Шепелеву протягивал чай в стакане с подстаканником старший майор Нетунаев Степан Георгиевич.
– За этим и разбудил, да? – подражая Омари Гвазава, с грузинским акцентом спросил капитан и взял предлагаемый чай.
– Доложил, – отрапортовал Дед. Он сидел на стуле, пододвинутом им к дивану, и в его руке тоже был стакан с чаем.
– Кому? – капитан повертел головой в разные стороны, разминая шею.
– Где же твоя хваленая догадливость? – усмехнулся Дед.
– Потом покажу, – зевая, пообещал капитан.
– Товарищу Берия из кабинета комиссара госбезопасности третьего ранга.
– Ты докладывал самому Берия? – без особого изумления спросил Шепелев.
– Да. Никто другой не рискнул. Потому кто его знает, как могло повернуться. Только с одной стороны мы герои, а со всех других – ротозеи и бестолочи. Прошляпили шпиона, дали ему добраться до секретного конструктора, до секретного танка. Еще немного и вражеский план удался бы. Тут как посмотреть… Ну а кому охота попасть под гнев товарища Берия? Никому. Товарищ Жданов сказал, мол, вы – чекисты, вам и докладывать. Товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга связался с Москвой и передал трубку мне. Сказав перед этим в телефон, что я, дескать, самостоятельно руководил операцией, начсостав мною проинформирован не был, начсостав узнал обо всем, когда дело закончилось. Ну и при том я лучше других знаю все детали. Пришлось мне. Не тебя же было будить. Хотя ты-то еще лучше моего знаешь детали дела.
– Ну что, нас наградят или расстреляют? – зевнув, поинтересовался Шепелев.
– Представь себе, хлопец, ни то и ни другое, – Дед отхлебнул обжигающе горячий чай. – Товарищ Берия подумал и приказал, – Дед сделал еще глоток. – Приказ товарища Берия такой: ничего не было. Понимаешь? Ни-че-го. Товарища Жореса Котина никто не похищал, танк «Клим Ворошилов» никто не угонял, обезвреженный вражеский лазутчик был заброшен к нам с неизвестной целью и был уничтожен при попытке его задержать. Ты не совершал геройских поступков, а я, выходит, не руководил операцией. Понимаешь?
