Анатолий Стась - Подземный факел
Через час содержимое шкафа было рассортировано. Оставался письменный стол. В ящиках стола лежали аккуратные свертки ватмана. Майор развернул один из них, взглянул на чертеж, поднял на Гольбаха жадно заблестевшие глаза и приказал принести из коридора фибровый чемодан.
Двери были раскрыты, и Крылач видел из спальни все, что происходило в кабинете. Он был подавлен и растерян, стоял сгорбившись у кровати, издали наблюдая за майором.
И все же он, видимо, решил, что немцы явились с обыском, ничего предосудительного, конечно, не обнаружат, с тем и уйдут. Но когда Гольбах принес чемодан, вытряхнул на пол старые вещи и начал складывать в него бумаги и сложенные вчетверо листы чертежей, инженер заволновался, весь подался вперед.
— Панове, там мои записи. Зачем вы?.. — он шагнул к двери. — К чему они вам?.. Пан офицер!..
Солдат вскочил со стула, коротким взмахом руки ударил инженера по лицу. Тот пошатнулся, из рассеченной губы брызнула кровь. Глухо вскрикнула женщина, схватилась за сердце. Мальчик молчал, забившись в угол.
Гольбах прижал коленом крышку чемодана, защелкнул замки.
— Все в порядке, герр майор!
Еще раз заглянув в шкаф и в ящики стола, майор вытер платком руки, вошел в спальню.
— Фрау Крылач, вы напрасно плачете. Вашему мужу предстоит интересное путешествие, и только. Господин инженер, успокойте супругу и следуйте за нами.
Крылач неуверенной походкой подошел к вешалке, снял пальто и шляпу.
3
Коттедж в саду и газовые фонари остались позади. Машина мчалась по опустевшим улицам. Крылач сидел между двумя солдатами, низко склонив голову. Напротив, лицом к инженеру, на откидном сиденье примостился унтер-офицер, у его ног стоял чемодан с бумагами.
Солнце уже поднялось над крышами зданий, его диск кроваво светился сквозь пелену дыма, висевшую в неподвижном воздухе. Где-то недалеко слышалось татаканье пулемета и автоматные очереди. В небе прогудели невидимые самолеты, грохнуло несколько раскатистых взрывов.
Гольбах и майор переглянулись.
Навстречу «хорьху» вихрем пронесся серый «цундап». Взлохмаченный офицер без фуражки что-то прокричал эсэсовцам из коляски мотоцикла, помахал руками, но голос его потонул в треске мотора. Серый «хорьх» объехал опрокинутый трамвайный вагон и круто завернул за угол почтамта.
— Цурюк![7] — неистово заорал майор, хватая Гольбаха за плечо. — Цурюк, доннерветтер!
По середине улицы, высекая из булыжника искры и лязгая гусеницами, разворачивался зеленоватый, поклеванный осколками танк. Свалив афишную тумбу, танк плюнул огнем. Вдоль бронированного борта «хорьха» хлестнула свинцовая струя. На башне танка виднелась цифра «17» и ярко белели небрежно выведенные краской три русских слова: «Вперед, на Берлин!»
Гольбах остервенело завертел баранку. По сторонам замелькали дома, витрины магазинов. У монастыря иезуитов машина взвизгнула тормозами и остановилась.
Майор повернул к Гольбаху белое, как бумага, лицо.
— Вы с ума сошли?!
— Оберштурмбанфюрер Людвигс остался в городе. Я его адъютант и обязан…
— Вы — идиот! — зашипел майор, захлебнувшись слюной. — Какое мне дело до вашего Людвигса! Вперед, немедленно! Вам что, не терпится еще раз полюбоваться вблизи русскими танками?
Гольбах молча нажал на акселератор.
За городской околицей пролегало широкое шоссе. Снова потянулись машины, облепленные солдатами. По шоссе двигались разрозненные артиллерийские упряжки, нажимали на педали велосипедисты, по обочинам, вздымая пыль, тряслись кованые фургоны обозов. Непрерывно сигналя и маневрируя, быстроходный «хорьх» обгонял эту серую запыленную массу, неудержимо откатывавшуюся к Карпатам.
Вскоре по сторонам стеной встали деревья. Начинался лес. Дорога поползла в гору. Преодолев подъем, «хорьх» чихнул несколько раз мотором и замер.
Пока солдат, сунув голову под капот, менял свечу, Гольбах, майор и унтер-офицер вышли из машины размяться.
— Вы не догадываетесь, штурмфюрер, что сегодняшний день внес некоторые приятные дополнения к вашему офицерскому мундиру? — Покровительственно притронувшись к плечу Гольбаха, майор протянул портсигар. — Думаю, Железный крест будет достаточной компенсацией за те несколько часов, которые вам пришлось провести со мной.
Гольбах вытянулся.
— Благодарю, герр майор! Я рад был познакомиться с вами и выполнять ваши распоряжения.
— И остальным участникам операции тоже не помешает это знакомство, — сказал майор. — Унтер-офицер, кажется, не немец. Однако он мне нравится.
— Шарфюрера я знаю два года и осмелюсь рекомендовать его, герр майор, как храброго солдата.
— Что ж, через несколько дней он сможет нашить себе погоны унтерштурмфюрера. Подойдите сюда, шарфюрер! Вы слышали, что я только что сказал? — Майор вынул из портсигара и протянул ему двумя пальцами сигарету. Гольбах, улыбаясь, подал унтер-офицеру свою зажигалку.
Длиннорукий эсэсовец, вопросительно глядя на офицеров, быстро поднес зажигалку ко рту и вдруг пошатнулся, едва не сбив с ног майора. Прыгая из машины, Крылач потерял равновесие и всей тяжестью своего тела толкнул унтер-офицера в спину.
С той минуты, когда его вывели из квартиры, инженер не проронил ни слова. Он сидел в машине неподвижно, подавленный и беспомощный. Никто не мог бы и подумать, что он решится бежать. Ударив с неожиданной силой сидевшего рядом в машине солдата локтем в висок, Крылач неловко перевалился через борт «хорьха» и, пригибаясь, бросился в лес.
— Стой! Сто-о-ой!
Быстрым движением Гольбах выхватил из кобуры пистолет, выстрелил вверх и бросился за инженером. Но прежде чем Гольбах сорвался с места, эсэсовец, копавшийся в моторе, услышав выстрел, испуганно выпрямился, ударился о капот затылком и, не понимая, что случилось, но увидев бегущего инженера уже около густых зарослей, торопливо схватился за автомат.
— Не стреляй, болван! Не стреляй! — закричал майор срывающимся голосом.
Но было уже поздно. Звонко прогремела короткая очередь. Крылач споткнулся, обхватил голову руками, сделал еще несколько шагов и упал на бок.
Тяжело дыша, майор подбежал к инженеру. Над ним стоял Гольбах. Открытые глаза Крылача смотрели в небо. Он был мертв.
…Ехали молча. Щеки майора подергивались от злобы. Гольбах старался не смотреть в его сторону. Вспоминая, как полчаса назад доверенный рейхсфюрера СС сыпал проклятия и бил солдата по лицу кулаком, затянутым в кожаную перчатку, Гольбах предался размышлениям о превратностях человеческой судьбы. Вот и к его, Гольбаха, груди уже почти прикоснулся было Железный крест, а теперь этот крест был от него так далеко, как никогда раньше. И вряд ли поможет его карьере так удачно завязанное вначале знакомство с этой берлинской птицей. Хотя бумаги Крылача лежат здесь, в машине, однако пули, выпущенные из эсэсовского автомата, наполовину перечеркнули успех операции. Гольбах не знал содержания приказа, скрепленного подписью Гиммлера. Но по разговору в комнате Людвигса и по настроению майора нетрудно было догадаться, что Берлину нужны были не только бумаги Крылача, но и сам инженер…
Так размышлял Гольбах. И возможно, если бы его голова не была занята своими мыслями, штурмфюрер, обгоняя какой-то гремящий бронетранспортер, обратил бы внимание на то, что солдаты на бронетранспортере лихорадочно крутят маховики зенитной установки, нацеливаясь сдвоенными стволами куда-то в верхушки высоких сосен. Может, он также на секунду раньше услышал бы низкий вибрирующий звук, возникший где-то позади, над лесом. Но Гольбах услышал его, когда звук уже перерос в рев, и распластанная тень самолета накрыла машину.
— Ди советише шлихтфлюгцайген![8] — с этими словами майор быстро открыл дверку «хорьха». Гольбах увидел перекошенный в испуге рот майора и его сапог, мелькнувший почему-то перед глазами. В следующее мгновение ослепительный огненный сноп заслонил все: дорогу, лес, небо. Чудовищная сила подхватила Гольбаха и швырнула в черную пропасть…
БОЙ У ГНИЛОГО ЯРА
1
Под колесами машины шуршат камешки и листья. Лента шоссе сбегает в долину навстречу цветистой стене высоких елей и раскидистых буков. Рыжеватые, покрытые мшистыми пятнами скалы, нависая слева, бросают на шоссе густую тень.
Дорога ненаезженная. Проложенная много лет назад в предгорье, она так и осталась почти забытой в этой глухомани. Сухой хворост, пожелтевшие листья и нанесенная дождями с гор глина покрывают шоссе тонким слоем, который потрескивает под колесами грузовика.
Тяжелый «студебеккер» мчится навстречу солнцу, клонящемуся к горизонту. Пронизав ветви деревьев, солнечные лучи упали на ветровое стекло кабины. Водитель, парень лет девятнадцати, с погонами сержанта на новенькой, еще не слинявшей гимнастерке, прищурил глаза от прикосновения ярких зайчиков.
